Ночь, дорога, мотоцикл

Ночь, дорога, мотоцикл…

Юля была обычной девчонкой. Настолько обычной, что можешь столкнуться на тротуаре, не заметив даже её скромного присутствия у себя на пути. В самом деле, на препятствие она никак не похожа: ростом едва за полтора метра, хрупкого телосложения, светлые волосы заплетены в аккуратную косичку – домашняя девочка. Плюс из приличной семьи. Родители пытались привить маленькой Юле привычки чуть ли не потомственной аристократки. Конечно же, никого не волновало её мнение. И девочка послушно исполняла все требования родителей, внимала всему, что они говорили, пыталась усвоить то, чему учили. В её голове уже сложились определённые стереотипы относительно всего окружающего. Это, безусловно, заслуга родителей, но это и их вина – девочка росла и видела мир мягким и пушистым, искренне верила в доброту людей и в то, что милиция поможет, защитит, если что. Да, Юля была такой, но длилось это недолго.

В школе она впервые столкнулась с реальным миром и никак не могла понять, почему учитель за отличную работу ставит максимум «3», а «четвёрки» и в праздник не дождёшься. Почему одноклассники над ней смеются, девочки отворачиваются, а мальчики пытаются побить? Однако, ей достался не по-женски крепкий характер, и подчиняться кому-либо она не собиралась. Родители долго не могли понять: почему их доченька (учащаяся всего-навсего в восьмом классе!) кладёт на лицо так много косметики, преимущественно теней и почему даже за столом отказывается снять перчатки. Ответ прост – пудрой и тенями Юля замазывала синяки и ссадины на лице, а перчатками прикрывала разбитые в кровь костяшки пальцев. Она дралась! Дралась, чтобы ни от кого не зависеть, чтобы никто не смел её обижать. И, скажем прямо, ей это постепенно удавалось! Девчонки больше не пытались зацепить неостроумной колкостью, а парни не лезли боле с кулаками, а уж о том, чтобы приставать, и думать забыли – никому не хотелось быть «отделанным» «какой-то девчонкой». Жизнь, вроде бы, стала постепенно налаживаться, но главный удар ожидал впереди.

Как-то поздно вечером она возвращалась от подруги домой. Было темно, накрапывал мелкий дождик, и Юля решила срезать – пошла через пустырь. За пустырём до самого Юлиного микрорайона тянулись гаражи. Не внушали они доверия, но не мокнуть же под дождём, а в обход по улице – так это ж около километра крюк получается! С некоторой опаской девушка перешагнула через погнутый шлагбаум и углубилась в темноту призрачных улиц странного города, жителями которого были не люди, а машины. Здесь раньше никогда не была, поэтому шла, повинуясь исключительно интуиции, и ориентировалась на шестнадцатиэтажку, что возвышалась на краю её микрорайона. Дождик усиливался. Было жутковато от полного отсутствия каких либо людей. Она и не знала, наивная, что в таком месте людей лучше не встречать вовсе! Бродила она не менее получаса, прежде чем поняла, что заблудилась: гаражи обступали плотным кольцом со всех сторон, «путеводная» шестнадцатиэтажка – вот она, метров двести по прямой, но её непроницаемой стеной отгородили гаражи. В силу характера, Юля не привыкла отступать, тем более что дождик моросил не переставая, было холодно, хотелось есть, да и родители, наверное, волнуются уже! И маленькая девочка, ой, простите – девушка, начала восхождение на почти трёхметровый гараж. А при её росте, это казалось практически непосильной задачей. Полностью поглощённая этой, заранее безнадёжной затеей, даже не услышала звук подъезжающей машины.
-А что это мы здесь делаем так поздно и одна?- поинтересовался грубый мужской голос. Юля сразу же спрыгнула (она почти добралась до крыши) и обернулась. Радости её не было предела – перед ней стоял милицейский «Уазик». Милиция!!! Заступница честных людей! Уж милиционеры-то в беде не оставят!
-Я домой шла, а тут дождик… решила срезать и… заблудилась,- радость в голосе постепенно сменялась опасливой нерешительностью (и не напрасно!). Договорила уже вовсе пустым голосом, не надеясь уже ни на что,- Вы мне не поможете?..

В ответ донеслось лишь дружное ржание четырёх здоровых глоток – защитники правопорядка уже покинули своё транспортное средство и теперь выстраивались в линию перед беззащитной девушкой, дабы в свете фар казаться ещё более сильными и грозными. Весь экипаж – трое патрульных и водитель, очевидно, хотели весело повести очередное ночное дежурство. Одного немного пошатывало, видимо, уже навеселе, двое других не лучше – разве что стояли ровно, но спиртным духом несло так, что в пору респиратор одевать. Признаки трезвости являл лишь водитель, но, похоже, трезвомыслием он не отличался, а может, просто так был уверен в своей безнаказанности. А если ничего не будет, то почему бы и нет? Даже тупому ежу стало понятно, что защищать её доблестная милиция не собирается, и даже наоборот… Делать нечего – Юля встала в правостороннюю стойку, подняв кулачки до уровня глаз, прокричала:
-Я буду защищаться!
Ответом было всё то же дружное ржание, один из них, очевидно, старший, сделал шаг вперёд:
-Ну попробуй!.. Ах ты … такая! Да я тебя, … такую щас как!..

Здоровенный кулак старлея (в призрачном свете фар злорадно поблёскивали три звёздочки) снёс блок, как карточный домик. Юля отлетела и рухнула на руки водителю, а здоровяк старлей утёр расквашенный тонкой девичьей ручкой нос и двинулся к ней. Ничего не оставалось другого, как просто звать на помощь, хотя, какой ещё псих попрётся в дождь через гаражи? Юля изо всех сил закричала, не надеясь, что кто-то услышит – просто потому, что надо было что-то делать. Как приговор прозвучало над ухом:
-Кричи, кричи! Тебя здесь никто не услышит!..

Дальше всё произошло настолько быстро, что Юля не успела даже толком испугаться. Из-за угла выбежали три тени, одна из них (точнее, один) прокричала:
-Убери свои грязные лапы от девушки!
Потом началась драка, причём явно не в пользу милиционеров, хотя они имели численный и огневой перевес. Юля практически ничего не видела. Полулежа, забилась под бампер Уазика, от страха сердце было готово выскочить из груди. Ледяной ужас проникал всё глубже, заставляя забраться как можно дальше и затаиться в надежде, что не найдут. Женское же любопытство, напротив, говорило, что нужно смотреть, и оно было сильнее. Дрожа от страха, Юля всё-таки выглядывала из своего «убежища». В наступившем сумраке удалось разглядеть немногое. Вот, какая-то тень, напоминающая огромную грозовую тучу, схватив за шеи двух милиционеров, уволокла их в недоступную взгляду темноту. Через мгновение послышался хруст, способный заставить поёжиться любого. Ещё одна тень, размером поменьше первой, словно китайский акробат, прыгнула на стену гаража и пробежав по ней не менее шести шагов, ударила водителя в лицо ногой. Тот отшатнулся, но устоял. Тогда юркая тень, похожая чем-то на Джеки Чана, подскочила и обрушила на него целый град быстрых и, похоже очень сильных ударов. Завершением серии послужил мощнейший удар ногой с разворота. Водитель отлетел к Уазику, едва не наступив на Юлину руку, но снова устоял. Крепкий мужик! Похоже, он не собирался сдаваться – открыл дверь и сунулся в салон за автоматом. Но чёрная тень была тут как тут. Ухватилась за ручку двери. Потом несколько сочных «чмяков», и тело водителя безжизненно сползло на землю, с подножки капало что-то. А старлей метелил третью тень, однако, та без труда уворачивалась и успешно контратаковала. Они то появлялись в свете фар, то исчезали во тьму. Когда снова появились, тень (а точнее высокий парень) ударила старлея в лицо кулаком, добавила ногой в живот. Старлей отлетел, согнувшись пополам, а когда распрямился, в руке был пистолет. Одним движением он взвёл курок, направил воронёное дуло в лицо противнику. Тень не растерялась. Ударом ноги пистолет был отброшен в сторону. Продолжая атаку, парень подошёл вплотную к доблестному защитнику всех униженных, ударил коленом по печени, затем, схватив за шею, со всей силы впечатал сотрудника лицом в крыло Уаза, добил сильнейшим ударом по затылку. Всё произошло настолько быстро, что Юля не успела ничего понять. А в следующую секунду один из спасителей появился в свете фар, склонился над ней.

Сердце так и оборвалось – это был РОКЕР! Ужасный персонаж детских кошмаров, исчадие ада, Антихрист, маньяк-насильник и некрофил – неизвестно, что ещё ужасного скрывается под кожаной курткой с металлическими заклёпками и шипами. Этот монстр протянул руку, что делать? Эх, из огня да в полом, Юля ударила что было сил ему между ног, однако, страшный призрак ночи парировал удар другой рукой, спокойно и даже с пониманием произнёс:
-Ну зачем же сразу так?
Глаза его были добрыми и такими красивыми, что казалось, излучали тепло. Поэтому ему хотелось верить. В очередной раз переборов страх, Юля подала руку и была очень удивлена тем фактом, что таинственный незнакомец не растерзал её на месте, а аккуратно воздел на ноги, слегка встряхнул за плечи, приводя в себя. В пятно света вошли ещё двое.
-Кто тут у нас?
-Девчонка какая-то.
-Жива?
-Да жива, вроде…и вроде цела. Вовремя мы!
-Да, как никогда! Я пока отгоню это г… куда-нибудь подальше. Встретимся в гараже.
-Добро, Митяй!
И её повели по тёмным «улицам» к какому-то гаражу. Кто знает, что у них на уме? Но отступать уже поздно, да и некуда. А, будь, что будет!

Металлическая дверь с гулким скрипом отворилась, изнутри пахнуло теплом, что было кстати, поскольку Юля вымокла до нитки. С виду – гараж как гараж, внутри тоже ничего особенного. Сразу у входа стояли два мотоцикла, похожие на легендарный «Харлей», примерно в центре комнаты, если это можно так назвать, стоял теннисный стол, являвшийся, очевидно и обеденным и письменным и ещё много каким. В левом дальнем углу примостилась «буржуйка», труба уходила в отверстие в стене под самой крышей. Рядом на полу лежали два старых матраца и свалявшийся, поеденный всем, чем только можно, бешмет. Тут же стояли три эмалированные кружки, котелок и алюминиевый тазик. В соседнем углу к стене была прислонена гитара, рядом лежали ещё две в чехлах, стоял магнитофон. Справа от входа были навалены в кучу рюкзак, палатка, какие-то тряпки, запасная (похоже, грязная) одежда, инструменты. Стол венчал ворох смятых бумажек, упаковок, пачек из-под сигарет, пивных банок, гаечных ключей, аудиокассет, мотков проволоки и верёвки. Посреди всего этого, как королева, высилась недопитая бутылка дешёвого красного вина. Только середина стола была расчищена от всей этой дребедени. Там лежала пухлая тёмно-синяя тетрадка, ручка, несколько листков. Под потолком от дверей и до стены протянулись две верёвки, и всё это освещала безразличная лампочка «семьдесятпятка».

Высокий плечистый рокер, тот, что первым подошёл там, у Уазика, безразлично бросил на стол пистолет, усадил Юлю на матрац поближе к «буржуйке».
-Давай знакомиться! Меня Вадик зовут, а это,- он указал на своего товарища, который в этот момент насыпал в кружку что-то из жестяной баночки,- Джексон, по паспорту – Пашка. Там ещё Митяй, ты его видела, такой здоровый медведюка.
-Ю-юля.- робко представилась она, дрожа от холода и страха.
-Очень приятно! Ты извини, Юля, у нас тут не прибрано – сама понимаешь, трое парней в одном гараже…
Юля не понимала, но всё равно кивнула, её всё ещё трясло мелкой дрожью.
-…О, да тебе, похоже, не до этого сейчас! Промокла вся… Замёрзла?
Юля снова кивнула. Вадик стянул с неё мокрую ветровку, набросил на плечи свою косуху. На вид ему было лет двадцать, на плечи ниспадали волнистые русые волосы, а зелёные, как у кота, глаза смотрели лукаво из-под длинных ресниц. Развесив сушиться ветровку, он обернулся и едва сдержался, чтобы не рассмеяться во весь голос: Юля сидела, подтянув колени к животу, и куталась в его косуху, причём так удачно, что снаружи оставалась только голова. Куртка Вадика была ей настолько велика, что туда могли поместиться ещё две Юли. Девушка сурово сдвинула брови, выказывая своё негодование, ответом ей была обезоруживающая улыбка человека-кота
-Сейчас и чаёк подойдёт!- известил Джексон, а по паспорту Пашка (тот самый Джеки Чан!), колдовавший над «буржуйкой». Внешними данными он не отличался. Росту среднего, даже немного ниже, «хилого» телосложения, с глазами непонятно какого цвета. Голову покрывала засаленная бандана «Metallika», вдоль всего лица, от правого виска и до верхней губы, тянулся ужасного вида шрам. Кот-Вадик, достал пачку сигарет, вознамерился курить:
-Это его Чечня наградила. Танкистом он был. На привале отлучился поссать, а на них напали. Он к танку, а один чернозадый пальнул с РПГ. Танк тут как рванёт!..
Глянув на Джексона, осёкся и замолчал, прибавив:
-Джексон вообще не любит эту историю вспоминать.
-А почему «Джексон»?
-Просто «электричку» мою звать Джексон. А я её очень люблю! Она хорошая…не то, что некоторые!..

Юлины глаза едва не вылазили из орбит от удивления. А байкеры смотрели и не могли понять, в чём же дело? Для них было совершенно привычно так разговаривать, потому им было невдомёк, как Юля может не знать электрогитару фирмы «Jackson». Пашка уставился на неё удивлённым взглядом, а Кот сидел на столе и спокойно посасывал сигаретный дым.
-Дай закурить,- попросила Юля уже окрепшим голосом.
-Ты разве куришь?- спросил Вадик удивлённо.
-Нет! Жалко что-ли?
-Как знаешь,- он протянул пачку,- однако, я не стал бы целоваться с пепельницей!
-Да с чего ты взял, что я с тобой целоваться стану?!- Юля сама не заметила, как перестала бояться.
-Со мной может и нет, а с другими? И потом, фигня это всё – не успокаивают сигареты нервов!- похоже, он понимал её без слов.

В дверях появился медведеподобный Митяй. Он был головы на полторы выше Вадика, огромные плечи не пролазили в дверной проём, так что пришлось повернуться боком. Юля увидела густые чёрные волосы, достающие до середины спины, довольно ухоженные (что странно вообще для мужчин), раскосые карие глаза. На плече висели три автомата, казавшиеся, в сравнении с ним просто игрушками.
-Ну как?- поинтересовался Джексон, протягивая Юле кружку горячего чая.
Митяй прошёл, застенчиво смахнув добычу в угол, отхлебнул вина:
-Купаются в болоте, там за пустырём! Надеюсь, ЕСЛИ придут в себя, то ничего не вспомнят, иначе…
-…Валить надо будет отсюда в кротчайшие сроки…- продолжил мысль Джексон.
-И куда подальше!- закончил Вадим,- Знакомься, Медведюшка, это Юля, Юля – это Медведь.
Митяй крепко пожал Юлину руку, удивился, что та не вскрикнула, не поморщилась даже, предложил ей вина. Юля, согласно кивнув, отхлебнула, тут же сморщилась к общей радости рокеров (или, может, байкеров?).

Джексон включил магнитофон. Из динамиков тут же вырвалось, заполнив всё пространство гаража, множество звуков, которых Юля раньше никогда не слышала. От пронзительно резких, высоких, что режут слух, будто острой бритвой, и до низких, густых, давящих, мощных как удар кувалдой. Одни обволакивали и сжимали, подобно удаву, другие, пробираясь глубоко внутрь, в недоступные горизонты души, рвали живое, заставляя выворачиваться наизнанку, вызывая водопад слёз. И всё это неотступно поддерживали громоподобные удары, что как мины и снаряды градом сыпались с небес, накрывая всё живое и добивая чудом уцелевшее. Внутренне Юля уже вовсю обливалась слезами – слишком тяжела была музыка (с непривычки), но внешне не проронила ни одной слезинки. Она поняла: ей это НРАВИТСЯ! Сама не заметила, как музыка постепенно заполняла всё собою, тяжёлый ритм вытеснял страхи, обиды и переживания, а нежный голосок вокалистки, хрупким цветком пробивающийся сквозь безжалостное пламя войны звуков, уносил за собой куда-то далеко, где легко и спокойно… Юля сладко задремала, привалившись к тёплой «буржуйке» плечом. Никогда ещё ей не было так легко и приятно.
Пробуждение было не менее приятным. Она открыла глаза, услышав над ухом:
-Вставай, красавица! А то родители, поди, волнуются!
-А сколько времени?- вскочила Юля с полными отчаяния глазами.
-Десять…- безразлично ответствовал Кот.
-Десять?! Десять?!!
-Да чего ты так разоралась?- Джексон аж подпрыгнул от неожиданности.
-Я ж в школу опоздала!.. а у нас контрольная сегодня!
Митяй усмехнулся:
-Не в тюрьме болтаться школе – выбор мой был в пользу воли, больше пива, больше «хэви» - и счастлив я!
Ему, почему-то, очень захотелось поверить. А подумаешь, школу разок прогуляла – что тут такого? Пустяки! Да гори оно всё!!! Хотя нет, родителей волновать нехорошо. Позавтракала рыбными консервами, разогретыми на «буржуйке» и жёстким пеклеванным хлебом. За неимением других столовых приборов, есть пришлось с ножа. Юле до этого не приходилось питаться ТАКИМ образом, поэтому неудивительно, что она заляпала розовую кофточку маслом, которое, как уверил Вадик, не отстирывается. Чай был особенно хорош. С коноплёй (Митяй шепнул по секрету). Хлебнув напоследок пивка, отворила гаражную дверь. Дождик лил не переставая и, похоже, даже не собирался прекращаться. Плечи оттягивала тяжеленная косуха, и Юля вопросительно поглядела на Вадика. Тот кивнул:
-Потом вернёшь! Дорогу назад найдёшь, или проводить?
-Спасибо, найду!
Митяй, всё же пошёл провожать. И хорошо – не просто вывел из лабиринта гаражей, но и показал короткую дорогу.

 * * *
Дома её ждал не совсем тёплый приём. На пороге квартиры встретил отец, мать на кухне пила валерьянку. Услышав, что дочь вернулась, она тут же оказалась в прихожей и сразу исчезла обратно, а отец принялся за воспитательную работу. Пересказывать подробно нет надобности – все сами прекрасно знают, что в таких случаях говорят родители. Тем более, Юлин вид был не самым подходящим для объяснений: перепачканная кофточка, мокрые растрёпанные волосы, на плечах огромная косуха, достающая ей почти до колен. К тому же, от неё несло пивом, сигаретным дымом и кипячёным разнотравьем, которое Джексон именовал чаем. Глаза необычно блестели, и именно этот блеск стал основным аргументом обвинения. Всё усугублялось ещё и фактом пропуска контрольной по физике. Юле и раньше приходилось скандалить с родителями, поэтому она просто разделась и мимо брызжущего слюной отца прошла в ванную, наивно полагая, что когда выйдет, «предки перебесятся» и всё это кончится, а со временем и вовсе забудется. Она жестоко ошибалась.

Тёплая вода всё поднималась, заполняя ванну, укрывая, словно ватным одеялом, нежное девичье тело. Вот под водой исчезли коленки, плоский животик, грудь. Вот вода добралась до головы, залила уши, обняла лицо. Все движения были легки и замедлены. Наступало странное успокоение, почти такое же, как в логове байкеров, под звуки тяжёлого рока. Было так приятно, так хорошо, что не хотелось вылезать, хотелось лежать и лежать…

Наверное, около часа Юля провела в этой неземной неге, отмокая в тёплой ванне. Но вылезать-то всё таки надо! Решив, что дала родителям достаточное время, чтобы успокоиться, Юля вытерлась полотенцем и набросила махровый банный халат. Мысленно повторяя стандартные отмазки, она вышла в коридор, заранее надевая идиотскую улыбочку «чистой белой невинности». Едва подняла глаза, как улыбочка пропала сама собой – перед ней стоял отец с ремнём.
-Ну что, допрыгалась?- сказал он зло,- А ну, пошли!
Юля была просто в шоке от такого: никогда прежде отец не бил её! Оттолкнув отца, она пошла в свою комнату. Мимоходом зацепила Вадикову косуху. Закрывшись у себя, на кровать и долго рыдала, зарывшись лицом в подушку. Она…ПЛАКАЛА! Ей так несвойственны были слёзы и истерики. Плакать она перестала ещё в начальной школе. Только от сильной боли текли по щекам тонкие струйки, но и от этого она со временем отучилась. А теперь… Когда наконец поток немного поутих, Юля смогла оторваться от подушки, перевести дух. Она вдруг поймала себя на мысли, что хочет обратно в прокуренный гараж, к байкерам, что тоже хочет вместе с ними курить и пить чай с коноплёй, который так мастерски заваривает Джексон. Косуха свисала со стула, из кармана вдруг выпала кассета. Юля подскочила так, словно рядом с ней ядерная бомба взорвалась, а не плюхнулся на пол кусок пластмассы. Подняла кассету, на коробке кривым почерком было выведено: «Nightwish». Центр с готовностью заглотил предложенную ему кассету, принялся воспроизводить. Из динамиков в пустой комнатный воздух ворвался, окружённый мощными ударами, тяжёлым басом и бешеным соло, приятный оперный голос вокалистки. Тот самый, что ещё недавно так легко решил все накопившиеся проблемы, успокоил, убаюкал.

Весь день она просидела в своей комнате, слушая тяжёлую музыку. Она отгородилась разом от всего происходящего, от внешнего мира и погрузилась в глубокое тяжёлое раздумье. Ни к обеду, ни к ужину не вышла, а в ответ на протестующие стуки родителей лишь сделала музыку громче. Да и какая тут еда? Даже самый лакомый кусок встал бы комом в горле.

Она полулежала на подоконнике и смотрела, как, намаявшись за день, опускалось к горизонту солнце. Закат. Его багрянец пробивался сквозь задымлённый воздух города. И в этом багряном свете всё приобрело совсем другой оттенок. Пласты густого тёмного воздуха с космической неспешностью плыли в сизой дымке выхлопных газов, разбивались о стекло. В голове ворочались огромные, как киты, и чёрные, как грозовые тучи, мысли. «Почему?»- задавалась Юля вопросом,-«Почему они ко мне так жестоки? Ведь я же… Я же всё всегда делала так, как они говорили!.. Почему папочка решил меня побить? Ах! Да если б знали ОНИ…если б знали как мне тяжело, как мне плохо!..» Мысли были до безобразия трезвыми, рассудок ясным, а в глазах – ни слезинки! Юля вдруг со всей серьёзностью начала понимать суть происходящего. И хотела бы всё, как было, рассказать родителям, но вдруг поняла – не поверят! Поняла и осознала. Но принять не хотела, как могла противилась, но… Есть нечто, сильнее нас.

Юля достала из-за пазухи освещённый крестик, упала на колени перед образком, что стоял неизменно на полке с учебниками над столом, стала горячо молиться.
-Боже Всемогущий! К Тебе обращаюсь, Тебя молю о помощи! Ты всё видишь, Боже! Так вразуми моих родителей, ибо нет сил моих терпеть несправедливость эту! Ничего не надо боле – об одном Тебя молю, чтоб пришло понимание, и вновь воцарился мир в семье нашей! Ведь невиновна я, так за что мне муки эти? Добро б за дело – и слова не молвила бы! Отец Небесный! Услышь мои молитвы! Аминь!

Вроде даже легче стало. Но, похоже, Господь не услышал. То ли из-за громкой музыки, то ли грех какой лежал на семье Юлиной, и отвернулся от них Всевеликий Отче. Но убеждённая христианка, помолившись, вытерла слёзы и вернулась на подоконник, чтобы досмотреть, как солнце погрузится за виднокрай. Там и сидела. А мысли всё не отпускали…
Когда часы на запястье пропищали полночь, Юля покинула свою «обитель» с тем, чтобы совершить набег на холодильник, обогатив тем самым микрофлору своего желудка. Музыка музыкой, а есть-то всё-таки надо! Она неслышно прокралась на кухню. В наступившей тишине был слышен даже храп соседа двумя этажами ниже, а в ушах неприятно гудело. Последний поворот, и вот он, тот, ради кого Юля проделала весь этот путь через всю квартиру – его величество Холодильник! Аккуратно открыла дверцу, навстречу радостным потоком хлынул яркий чистый свет, повеяло приятным холодом. Юля потянулась было за миской с салатом, как из темноты, со стороны окна, прогремел властный голос отца:
-А ну иди сюда, шалава такая!..
-Но, папа…
-Кому сказал?!
-Папа! Господь всё видит – я ни в чём перед тобой не провинилась!
-Поговори мне ещё! А ну!..

Это было похоже на изнасилование. Отец подошёл сзади, схватил Юлю за волосы, с силой натянул на себя. Потом бросил её хрупкое тело на табурет, задрал халат, стянул трусики, обнажая упругие ягодицы, и…обрушил на них металлическую бляшку толстенного кожаного ремня. Снова и снова. Боль прорезала всё тело, электрическим разрядом пробежала от стоп до кончиков волос. Невыносимая, резкая, сильная. Юля вся вытянулась в струнку, а голосовые связки исторгли нечеловеческий вопль. Зажёгся свет, нестерпимо яркий и настолько мощный, что пробивал даже через плотно зажмуренные веки. На кухне появилась мама, она широко зевала, кутаясь в уютный махровый халат.
-Момсик, а может не надо так жестоко?
-Сука, Момсик!- вырвалось у Юли.
Отец уже, явно, впал в священную ярость берсерка и теперь, с пеной у рта, всё лупил и лупил по нежной коже. Бляшка ремня давно окрасилась алым, но он этого не замечал.
-Какой жестоко?..
-Ну Момсик, ну может всё-таки хватит?
-Какой хватит?!!- он уже запыхался, а ремень всё взлетал и взлетал над окровавленными ягодицами.- Я покажу…этой…шалаве…уфф…уфф…как по ночам шляться!.. Ну?!.. уф… Будешь ещё шляться?! Будешь…будешь…уф…шляться?!!!

Он ревел, брызгал слюной, по всей кухне летели капли крови и шмотки обрываемой кожи. И тут мама впервые в жизни проявила силу характера.
-Так! А ну немедленно кончай! И спать. Бегом!!! Мне на работу завтра, а вы тут орёте! Уроды, блин!
-Вот тебе и культурные интеллигенты!- Юля перестала выть, смотрела на мучителя-отца с насмешкой,- А какая ж королева вас так детей пороть учила?
-Английская!
«Момсик» послушно поспешил за своей «Мусей», а Юля осталась одна на кухне, не в силах даже встать с табурета. На нём уснула, на нём и встретила рассвет. Странно, но есть не хотелось. Кожа постепенно восстанавливалась, но раны всё ещё саднили, а на полу под табуретом высыхала тёмно-красная лужица.
В дверях появился отец, вместо приветствия бросил перед Юлей тряпку:
-Вытирай, чё смотришь?
В ответ Юля лишь простонала, попытавшись сползти с табурета. Тогда любящий папочка, любя, как давеча схватил доченьку за волосы и ткнул лицом в лужу.

 * * *

Вместо школы Юля пошла в гаражи. Без труда отыскала тот самый, толкнула дверь, шагнула через порог. Ничего особенного там она не заметила, разве что, байкеры немного прибрались. На теннисном столе уже не было той горы мусора, теперь там шла ожесточённая баталия между Джексоном и Митяем. Кот сидел подле них на полу и задумчиво перебирал струны на гитаре. Рядом с ним лежала пухлая синяя тетрадочка, он периодически наклонялся, черкал там что-то, снова перебирал струны и снова черкал. Заметив гостью, приветливо улыбнулся. Митяй и Джексон были полностью поглощены своим матчем, лишь на секунду одновременно повернули головы и коротко, в один голос приветствовали:
-Хой!

Кот жестом предложил присесть. Юля подошла и кокетливо, стараясь не показывать адскую боль, что сопровождала каждое движение, легла на животик.
-А что это ты делаешь?
-Это мои песни!- с гордостью поведал он,- Практически единственный наш заработок. Ну, если, конечно, не считать криминал. С чем пожаловала?
-Да вот…- Юля сбросила с плеч косуху,- Спасибо!
-Было б за чё!.. Ну как родители, не сильно волновались? Чё сделали тебе вчера?
-Да так…отвоспитывали немного!- Юля указала назад,- Фигня!
Кот вопросительно посмотрел на неё. Казалось, видел насквозь. Что оставалось?
-Сам взгляни!- разрешила она.

А дальше куча новых, неизвестных и запретных ранее, ощущений. Вот, красивый, малознакомый парень расстёгивает на ней джинсы, вот спускает их, вот спускает трусики и…дальше произносит такое, что Юля с непривычки не смогла запомнить. Даже Джексон с Митяем оставили своё сражение и, развернувшись, стояли оба с отвисшими челюстями. А заканчивалась речь, нет, не речь, а целый монолог, произнесённый матом и на возвышенных тонах примерно так:
-…Ни фига себе, отвоспитывали! Тебя сколько человек … блин, воспитывали?!!
-Один папочка, но не меньше получаса!- с гордостью произнесла Юля. Ей, как и любой женщине, было приятно такое внимание мужчин к её ягодицам.
-М-м, да!- Вадик задумчиво жевал кулак,- Надо что-то придумать! Ну чё стоишь, Джексон? Тут как раз по тебе работёнка!
-А он что, врач?
-Да нет, шаман просто!
-А чё там такого сверхъестественного, где пожар?- поинтересовался шаман Джексон.
-Сам взгляни!- приглашающим жестом Кот указал на Юлю. Джексон подошёл, взглянул.
-Ни … - далее следовало примерно то же самое, что пару секунд назад сказал Вадик. Подошёл Митяй.
-Ё… - с третьего раза Юля поняла, что говорят все трое всё-таки по-русски. Пашка, по паспорту, стоял и тоже в задумчивости жевал кулак, впрочем, как и Кот с Митяем.
Юля подняла голову, при виде панорамы троих жующих свои кулаки байкеров зашлась здоровым лошадиным ржанием.
-Вы, …это, …поаккуратнее, а то сжуёте себе руки по локоть!
-Или по плечо!- съязвил Митяй,- Не мешай думать!
-Кажется, знаю.- задумчиво промычал наконец главный шаман этого гаража,- Трусы не одевать!
Юля хотела возмутиться, что, мол, ещё так мало знакомы, а он уже командует, одеваться ей или нет, но потом решила не отвлекать великого мудреца. А он уже рылся в рюкзаке, что-то доставал, нюхал, чихал, матерился и прятал обратно, что-то выкладывал на пол. И вот, похоже, нашёл всё, что было нужно, ну или практически всё. Разложил на столе какие-то баночки, тюбики и пакетики. Ссыпал всё вместе в миску, растолок, растёр, добавил немного воды и поставил на «буржуйку».
-А он точно знает, что делает?- опасливо осведомилась Юля, когда по «комнате» потекли удушливые запахи.
-Не знаю, наверное.- замялся Митяй (похоже, сам не уверен),- Но помогло ж тогда, когда Коту ногу разнесло!
-А что ему её разнесло?- Юля заинтересованно смотрела на Медведя.
-Ну, мы по Алтаю тогда катались. Перед нами один дед на тракторе с сеном ехал, да что ехал (!), я бегаю быстрее. Вот. А нам не по кайфу тащиться со скоростью земной коры, ну мы на обгон. А дед, по ходу, бухой был в умат, либо обкуренный! Короче, только мы его обходить стали, а он проснулся, ну и, видать, решил вспомнить шальную юность. Берёт, короче, и влево резко. Я-то проскочил, а вот их,- он махнул рукой в сторону друзей,- самой той дурой с сеном прямо в бок ка-а-к е…! Джексон за тележку эту уцепился и повис, а Котяра наш вылетел, и в ёлки. Ногу левую до кости мяса лишило! Не, ну деда, понятно, остановили, трактор его с его сеном ему в жопу засунули. А Вадик-то лежит в ёлках, да матом кроет так, что ёлки эти аж пожелтели. Подошли мы, глянули: ё… твою мать! Школьное пособие по биологии, а не нога. Ну, думаю, всё – п…ец котёнку, срать не будет, а Джексон говорит: «Спокуха! Ща всё будет!» И ведь прав был! Глянь, не хромает даже, к дождю только…но это ж плюс! По нашей-то жизни.
-Готово!- радостно известил Джексон.
-Это что за хрень?- поинтересовалась Юля.
-Мазь для дубления кожи.
-И что поможет?
-О, ещё как поможет!
-Что, болеть перестанет?
-Нет, болеть будет и даже очень. Особенно сейчас!- жестом профессионального садиста он зачерпнул из миски немного мази непонятно-зелёного цвета и жутко вонючую, стал аккуратно смазывать ягодицы.
-А-а-а зачем же она тогда-а-а-а?- Юля взвыла от невыносимо острой и жгучей боли.
-Кожа со временем толще станет и твёрже – не так больно будет. Хотя папаша твой монстр! Да и ещё, бесплатный тебе совет, «ЦУ», так сказать: ты, когда больно, старайся не плакать, а смеяться…
-Ка-а-а-ак???
-…как можно более истерично и по-идиотски. Палачей это знаешь как бесит! Вот увидишь – раз поржёшь, другой, третий, а потом и пытать тебя не захотят. А смысл, если ты не плачешь, не кричишь, не молишь о пощаде, а вырубаешься, как будто тебе анекдоты тут рассказывают. Нет, можешь, конечно, материться, но смех всё-таки лучше!
-По… по… постара-а-аюсь...!- Юля и правда старалась рассмеяться. Вскоре это у неё даже немного получилось.

 * * *

Дома ничего оригинального не ждало. Опять в прихожей встретил отец с ремнём. Юля вспомнила, чему учили её байкеры, и, напустив идиотскую улыбочку, кинулась на шею отцу:
-Папа! Папочка! Любимый мой, родной! А вот я и дома.
-Вижу, вижу…- пробормотал несколько ошеломлённый отец-мучитель,- Где, шалава такая, моталась?
-И вовсе я не шалава!- весело, без тени обиды или разочарования отвечала Юля.
-Ты поговори у меня ещё, поговори!
-А и поговорю! О чём разговаривать хочешь?
-Ах вот ты как!!- взбесился отец, но натолкнувшись на солнечный дочкин взгляд, поумерил пыл,- А скажи мне, доча, где тебя носило вчера ночью, а?
-Ну вот, так бы сразу! А то шалава, шалава… Тебе, мой милый папочка, всё как есть расскажу!
Вшивый интеллигент в порыве ярости не заметил издевательских ноток в голосе дочери, приземлился на табурет, изготовился слушать.
-А было всё так…- дальше Юля подробно пересказала отцу всё вышеизложенное. Дослушав, он едва не взорвался криком.
-Не смей мне врать! Тварь, потаскуха, шалава малолетняя!..
-У-у, это что-то новенькое! Раньше просто шалава была, а теперь «Малолетняя». Повысили, что ль? Ну что ты брызжешь слюной? Прекрати, а то второй великий потоп устроишь, соседей снизу зальёшь. Ну как тебе доказать? На, сам проверь!- она, смеясь, раздвинула ноги.
Отец проверил, от досады пошёл нарезать круги по кухне. В дверях появилась мама.
-Что здесь происходит?!
Юля продолжала сидеть с широко раздвинутыми ногами.
-Бедный папа взял двустволку, по квартире мечется, думал дочка комсомолка, а она – минетчица!- продекламировала она и залилась здоровым смехом. Мама застыла с разинутым ртом, а отец с криком «Убью!» кинулся на дочь, рывком уложил её на табурет и принялся пороть ремнём.

Боль была невыносима. Глаза застилала кровавая пелена, в ушах гудело, ягодиц она уже не чувствовала. Чувствовала только, как приземляется ремень, вырывая клочки кожи, рассекая плоть, разбрызгивая кровь, и как поднимается в воздух, чтобы снова опуститься. Боль становилась настолько невыносимой, что Юля проваливалась в небытие, откуда её вновь и вновь вырывал ремень, пущенный безжалостной рукой родного отца. Казалось, мышц на ягодицах больше не осталось, и медная бляшка с якорем бьёт уже по кости таза. Хотелось умереть прямо сейчас, и Юля непременно умерла бы, но удары, которым, казалось, не было конца, постоянно то возвращали к жизни, то опять ввергали в сладкое небытие. Но Юля была сильнее, много сильнее своего «любимого папочки», она СМЕЯЛАСЬ! Весело, задорно, по-истерически неукротимо! Временами, из горла вырывались вместе с судорожным дыханием обрывки фраз, типа: «Да, ещё… да… Давай! Ну же, ну-у!.. ещё! …Больше, сильнее!.. Ах … какой ты у меня си-и-ильны-ы-и-ий! Как хорошо… ещё… ДА!»

Мама потеряла сознание и безжизненно скатилась по дверному косяку. Отец, наконец, подумал, что, пожалуй, хватит на сегодня «воспитательной работы», и что надо бы жену в себя привести. Юля по инерции сеялась ещё минут пять, затем, превозмогая адскую боль, сползла с табурета и, плюхнувшись в лужу собственной крови, стала вытирать её собственной рубашкой. Когда на полу не осталось и следа недавнего воспитательного процесса, ползком (встать не позволяла острая боль) добралась до своей комнаты, включила центр. И сразу забыла обо всём, забыла даже о нестерпимой боли. Вошёл отец, пнул ногой в лицо, выключил центр, но кассету не забрал. С большим трудом Юля воздела себя на ноги, чтобы достать с полки наушники, потом вновь упала на пол. Штекер утонул в гнезде, и сразу не стало никого, только Юля и группа «Nightwish».

На утро она вновь пошла к байкерам, и вновь Джексон смазал рану своей чудодейственной мазью. Ей предлагали помощь, но Юля сказала, что любит родителей и надеется, что всё это скоро кончится. Каждый день она ходила к байкерам, слушала песни известных рок групп и неизвестного Вадика, набиралась разных житейских премудростей. Джексон научил драться, Митяй – водить мотоцикл (байк, как они его называли), открыл свой секрет ухода за волосами, а Вадик – играть на гитаре. Вместе они весело проводили время. А дома Юлю пороли. Каждый день. И каждый день она мучалась вопросом: «Почему?» Так продолжалось год. Мазь помогла – кожа стала менее восприимчива к медной бляхе. Близился Юлин четырнадцатый день рождения.

Естественно, она предпочла встречать его в гараже с друзьями, нежели в тёплом семейном кругу. По дороге зашла в магазин, купила пива и две бутылки коньяка. Привычной дорогой вошла в гаражи, ноги несли легко, казалось даже, что она не идёт а летит по воздуху. Поворот, ещё один и… У до боли знакомого гаража она видит странное скопление народа, милиция, «скорая». Что бы это могло быть? Подошла поближе, но за спинами людей ничего не было видно. Юля выхватила из толпы старичка-сторожа, стала расспрашивать, что да как.
-Дык, я это… сижу, значица,- начал исповедь дедуля,- а тут гляжу, шум-гам, милиция, «скорая», и все, главно дело с мигалкими и так мимо меня проносятся, ну словно как на пожар. А один уазик остановился, из него значица это, ваглядыват капитан и говорит мне: «Эй, дед, знаешь, где тут у тебя байкеры какие-то или бейкеры, ну в общем, енти, что на мотоциклах-то ездют, проживают?» А я ему: «Знаю, как ня знать? Вон тама они.»- и указал значица, куды им ехать-то. А потом спросил я ентого капитана, за что ентих байкеров-то забирать собираются. А он и говорит значица, что енти самые байкеры по осени того году четырёх милиционеров-то и грохнули. Вона как! А с виду тихие такие были. А потом стреляли там чегой-то… Да куды ж ты побегла-то? Напужал, старый дурак!

Юля бежала, что было сил. Мимо проносились люди, автомобили, дома и деревья, но она ничего не замечала. Бежала, покуда ноги несли. Обессилив, упала уже за городом и долго рыдала. До самого вечера провалялась она в луже на опушке леса, лишь с наступлением сумерек вернулась в город.

На пороге встретил отец, как всегда, с ремнём. Ударом ноги Юля отправила его в полёт по коридору, оттолкнула мать, прошла в свою комнату. Вынула из центра самое дорогое – кассету «Nightwish», кулаком разнесла вдребезги свою копилку и, собрав деньги, собиралась уйти. На беду, в коридоре снова попался отец. Одним ударом Юля повалила его на пол, выхватив из рук ремень, принялась яростно хлестать им отца по лицу. Теперь уже во все стороны летели шматки отцовской кожи, прихожую забрызгало его кровью. Мать пыталась оттащить озверевшую дочь, пока та не сделала её вдовой. Юля отмахнулась, медная бляшка ударила матери в глаз и та отлетела в зал, вопя от боли. А Юля всё била и била – настал её черёд.
-Гады, сволочи, подонки, … , ненавижу вас, … таких!- орала она.
Наконец, священная ярость оставила её, она слезла с харкающего кровью отца, плюнула через порог и ушла, сказав на прощанье:
-Будь проклят этот дом…и будьте прокляты вы все!!!

 * * *

Через гаражи пробиралась тихо. На душе было как-то необычно тяжело, будто разом потеряла всё, что было дорого, всё, чем и ради чего жила. Будто потеряла саму жизнь. Хотя, в общем-то, так оно и было. Для Юли было бы в сто раз легче отдать свою жизнь, но быть рядом с людьми, которые не на словах стали ей друзьями, которых она по-настоящему любила. Но она была, а их не было, и от этой мысли не хотелось жить. Ноги сами вынесли её знакомым путём. Ноги – лишь конечности, что растут из неё. Просто тело. Казалось бы, ну что им до переживаний души, но нет! Даже эти два куска мяса с костями страдали так, словно что-то утратили и они тоже. По мере приближения до боли (теперь, как никогда «до боли»!) знакомого гаража, они становились словно бы ватными. А вокруг всё та же пугающая пустота, в сгущающихся сумерках Юля подошла к знакомой двери, сорвала милицейскую печать, отперла замок своим ключом, вошла и…

Перед ней, как наяву предстали страшные события, что ещё совсем недавно произошли здесь, вот под этой самой крышей. Она увидела, как дверь резко распахнулась, и с криком «Стоять, милиция!» сюда ворвались Омоновцы. Увидела, как Митяй рванулся вперёд, заслоняя друзей своей богатырской грудью, и как первый упал замертво, срезанный очередью. Увидела, как Кот потянулся за пистолетом, что лежал под матрацем, и как пуля пробила его затылок, убив разом невообразимое количество стихов и песен, которые никогда уже не увидят света, растекаясь вместе с мозгами по полу. Увидела, как Джексон выхватил из кучи вещей, что справа от входа, автомат, как передёрнул затвор и как полоснул очередью по служителям правопорядка, а потом ещё и ещё. И как под его выстрелами пали двое милиционеров, но на их место ворвались новые, а он всё стрелял и стрелял, отходя вглубь гаража. И как сухо щёлкнул боёк впустую, и как Джексон вжался спиной в угол, готовясь к броску. И как съехал по стенке, не успев даже дёрнуться. Юля глубоко вздохнула и упала на колени, разрыдалась.
-О чём плачешь?- послышался голос. Знакомый, родной, но какой-то не такой, как обычно. Вроде, более гулкий, расплывчатый.- Не надо, не надо плакать!

Митяй! Юля подскочила от радости. Перед ней в самом деле стоял Митяй, а за ним стояли Вадик и Пашка-Джексон. Но было в них что-то странное, призрачное. Призрачное?
-Ребята, вы?- не верила своему счастью Юля.
-Мы, конечно, кто ж ещё!- улыбнулся Джексон.
-Но вы ведь…
-Да.- спокойно ответил Кот.
-Но как же…
-Очень просто! Мы живы в тебе, пока ты нас помнишь.
Юля снова упала на колени и разрыдалась ещё громче.
-Не надо!- Кот смотрел призрачно, но странно-тепло.
-Они УБИЛИ вас!- с нажимом прокричала Юля.
-И что с того? Мы тоже убивали!- Джексон даже после смерти был верен своему скептицизму.
-Ты же знаешь, мы были язычниками,- начал Кот дипломатично,- а души умерших язычников тяготит горе живых. Не надо слёз. Смейся, веселись, тогда и нам будет легко!
-Знаю, в нашей смерти тебе мало радости, - Митяй по-отцовски успокаивал,- но мы теперь в Вирии (языческий рай). У нас теперь другие радости, но мы дарим тебе нашу радость, которая была у нас при жизни – это СВОБОДА! А свобода – это скорость, ночь, летящие навстречу километры. Возьми её, и мы всегда будем с тобой!
-…будем с тобой!- в один голос повторили силуэты и растворились в воздухе.

Странно, но Юля ощутила себя как-то легче. Решено! Она сорвала с груди христианский крест, метнула его в угол, прокричав:
-Будь ты проклят, еврейский плотник!
Плюнула на пол, растёрла. На полу возле «буржуйки» в луже крови лежало громовое колесо – языческий оберег, знак бога солнца Перуна, который всегда носил на шее Вадик. Юля подобрала его, прижала к сердцу, затем надела на шею, соединила звенья цепи, вскинула руку в славянском приветствии. И хотя по щекам лились потоки слёз, но не было больше того тягостного ощущения. Юля достала из-под матраца пистолет, который не успел достать Вадик, осмотрела его и засунула в карман. Потом сгребла со стола инструменты, не забыла Вадикову тетрадку с песнями, кассеты. Разложила всё по сумкам, притороченным к седлу Митяева мотоцикла – байк Джексона полегче, но он сильно пострадал. Юля вывела мощный Урал с усиленной рамой (ещё бы, такого медведя возить!), оседлала, завела мотор. И монстр с готовностью повиновался хрупкой четырнадцатилетней девушке, чувствуя её силу, и понёс её прочь из прежней жизни.

Позади остался родной город, лес, речка и то болото, в котором год назад Митяй утопил четырёх ментов. Позади осталась прежняя жизнь, а впереди чёрной рекой расстилалось шоссе, окружённое с боков тёмной стеной деревьев. В лицо ударил бодряще-холодный ветер, асфальт побежал назад, и Юля прибавила газу, на полной скорости устремившись навстречу новой жизни.

Её ждало множество дорог, множество городов, множество новых людей, для которых было главное, какой ты человек, а не в какой руке ты держишь вилку. На мощном стальном коне Юля объехала всю страну, побывала на байк-шоу на Украине, в Латвии, Польше и Германии. Заезжала и на нашу Флоровскую землю, где я с ней и познакомился, купаясь в речке. Жизнь сталкивала её с разными людьми, била похлеще, чем отец своим ремнём. Но Юля лишь только смеялась в ответ, памятуя слова Джексона. И со всеми трудностями справлялась шутя.
Она всегда ехала только вперёд – такой был принцип. Много повидала. А иной раз, нет-нет, да и проглянут за поворотом два байка, на одном из них гордо восседает грузный Митяй, а на другом – Вадик и Джексон.

 * * *

Была ранняя весна. Прошёл первый дождик, но за ночь подморозило, и асфальт покрылся тонкой, но довольно прочной корочкой льда. Байк шёл ровно, но удержать его на скользкой дороге было довольно трудно. Приходилось ехать медленнее, чем обычно, и это жутко бесило Юлю. А тут ещё сзади вот уже километров пятьдесят тащился тяжёлый гружёный лесовоз. Не обгонял, но и не отставал – тащился следом, не меняя дистанцию. «Маньяк!»- подумала Юля. Терпение кончилось, и байк постепенно стал набирать скорость. Благо, дорога пошла ровная и прямая – таких по Сибири много, километров двадцать как в Германии, а потом резкий поворот и русское шоссе. Лесовоз тоже прибавил.
-Нет, точно маньяк!- в раздражении прокричала она,- Эй, ты, урод! Отстань от меня!!!
Похоже, водитель не услышал, либо игнорировал предупреждение.
-Ну я тебе!..

Ещё прибавила скорости. Точно, так оно и есть! Впереди показался поворот. Сбрасывать скорость не захотелось – как бы тот маньяк не наехал ненароком, у него ведь тормозной путь длиннее! Юля почти набок положила тяжеленный Урал, пытаясь вписаться в поворот. Водитель лесовоза, явно не обладал таким мастерством вождения, и лоб в лоб столкнулся с другим таким же лесовозом, что шёл навстречу.

На обочине стояли Джексон, Митяй и Кот. Они махали руками. Юля была меж двух бамперов.