Димыч и герыч

Боги справедливы и наши излюбленные пороки
делают орудием для нашего бичевания.
Шекспир.


 Бриллиантовая капелька скатилась с острия иглы и, сверкнув последний раз, упала на пол. Дима дрожащей рукой положил шприц на край стола и привычным движением - зубами и свободной рукой - стянул жгутом левую у изгиба локтя. Нащупав иглой вздувшуюся вену, он проткнул кожу и ввел морфий. Бросил шприц на стол и откинулся на спинку кресла. Несколько секунд его трясло, крупные капли пота текли по бледному лицу. Это - "приход". Организм яро сопротивлялся инородному веществу. Вдруг гулкая волна стремительно прокатилась по телу от головы до ног. Тысячи сладострастных иголок мягко и приятно проникли в пальцы рук и ног. Нега покоя, мудрости и еще чего-то неземного щедро наполнила его сознание. Только сейчас он понял, что по настоящему счастлив; раньше были различные степени несчастья. Предметы, находящиеся в комнате, поражали совершенством своих форм. Димкины глаза блестели, на щеках играл румянец.
 Я читал газету, искоса наблюдая за другом.
 - Димыч, ты говорил, что спрыгнешь с иглы, - непроизвольно раздражаясь, я отложил газету в сторону.
 - Ты же знаешь, Василий, что «марфуша» моя любимая подруга. Я даже не знаю, кого люблю больше - ее, он кивнул на пустую ампулу, или Татьяну.
 - Сравниваешь морфий с человеком?
 Дима нервно заерзал в кресле.
 - Один укол - это десяток женщин, нет тысяча! - он уже кричал. - Это также тысяча жизней. Понимаешь, тысяча! За несколько часов я сотни раз рождался, влюблялся, наслаждался. Я переплывал Амазонку, взбирался на Джомолунгму, трогал этой рукой голубые айсберги Антарктиды, Маккартни наливал мне кофе, а Пеле рассказывал анекдот.
Он замолчал и закрыл глаза.
 - А Наполеон с тобой не беседовал? - я подошел к креслу и присел на корточки.
 Но Дима уже ничего не слышал. Счастливая улыбка застыла на его лице. Я вздохнул и снова взял газету, но в прихожей раздался звонок.
- Татьяна, - успокоил меня хозяин, и его лицо осветилось неподдельной радостью.
Я пошел открывать дверь.
 - Василий, почему иногда женщину любишь больше, чем женщин?
 - Потому, что она терпит, когда ее встречают не чашкой кофе, а этими стекляшками, - ответила за него вошедшая в комнату высокая зеленоглазая шатенка, кивнув на использованные ампулы на столе.
 Я украдкой взглянул на Татьяну и вздохнул. Эта женщина не могла не понравиться: эффектная красота в сочетании с обаянием, интеллектом и простотой в общении делали Татьяну предметом обожания многих мужчин. Я вспомнил день нашего знакомства два года назад.
 Мы с Димкой шли по весенней улице. Светило яркое солнце, щебетали птицы, аромат цветущей сирени, казалось, заполнил весь город. Только что прошел дождь, и все вокруг сияло первозданной чистотой. Вдруг Дима тронул меня за рукав, призывая остановиться. Под деревом стояла девушка и, отламывая куски от булки хлеба, кормила голубей. С крыш близлежащих домов слетали все новые и новые птицы, и девушку уже окружала армада голубей.
 - Жалость и красота - это дары неба, - заметил мой друг.
 - У жалости очень низкая вибрация; тот, кого жалеют, понимает это, и ему становится еще хуже, - не оборачиваясь, ответила незнакомка. - А красота - это понятие безнадежно субъективное.
Мы удивленно переглянулись.
 - Я всегда считал, что красота - есть открытое рекомендательное письмо, - предположил Дима.
 - Чье? - незнакомка повернулась к нам лицом. Глаза цвета редкого зеленого янтаря, казалось, усмехались.
 - Ну, я не знаю. Наверное, Бога, - Дима уставился на девушку, теряя контроль над нижней челюстью. - Это мой друг Василий, - наконец нашелся он, - а меня зовут Дима.
 - Замечательное имя. Тем более, что оно мне дорого: так же зовут моего кота, - улыбнулась девушка. - А я -Татьяна.
До позднего вечера мы бродили по городу, соревнуясь друг с другом в красноречии и шутках, - пытались понравиться новой знакомой. Оба мы были ценителями и знатоками женской красоты. Для нас не было особой проблемой познакомиться с девушкой и, что главное, суметь понравиться ей. Если Димка брал своим красноречием, напором, порой граничащим с гусарской дерзостью, то я был сторонником психологической обработки "противника", который вскоре становился "союзником". Я втягивал предмет своей симпатии в своеобразную игру, в которой преобладали намеки и многозначительные взгляды, буквально раздевающие зардевшуюся от смущения девушку. Вдруг я, как бы смущался и опускал глаза. Говорил изысканные комплименты, хвалил цвет глаз, волосы, фигуру, восхищался ее туалетом, духами и, видя, что мои старания не остаются незамеченными, добавлял, что у нормального человека, - а именно таковым я и являюсь, - не хватит никаких слов и времени, чтобы составить хотя бы беглый словесный портрет о Вас, о, незнакомка, а посему хотелось бы продолжить встречу и завтра, ну, скажем, в девятнадцать ноль-ноль. Как правило, девушки на свидание приходили.
 - Старик, мне всегда казалось, что у нас с тобой две страсти - мыслить и блудить, - частенько повторял Дима. В этот раз мне показалось, что для друга это не просто банальное знакомство и Татьяна - не очередной "съем". Заметно это было и по его состоянию - несколько нервному и эмоциональному. Поэтому я решил незаметно уйти.
 Утром, едва я успел позавтракать, раздался звонок в дверь.
 - Слушай, Василь, какая женщина! - еще с порога заявил радостным голосом Димка. - "Шарит" буквально во всем: читала Кастанеду, Пелевина, ей не надо объяснять кто такой Юнг, Адлер, цитирует Шопенгауэра, Канта. И, что для меня очень важно, - шевелюра Димыча вздымалась рыжими волнами в такт его быстрым, возбужденным движениям, - она терпеть не может попсу, а любит рок. Говорит, для нее - что Орбакайте, что газовая камера - разницы почти никакой.
 - А как она относится к Путину? – спросил я, мрачно глядя в окно. Я сам давно мечтал о такой женщине. Интеллект и красота - это несовместимые категории лучшей половины человечества.
 - Пошел ты... - беззлобно послал меня Димка. - Нет, Василий, потрясная тетка. Сегодня с ней идем на концерт "ДДТ". Пойдешь с нами?
 - Нет.
Очнувшись от воспоминаний, я взглянул на друга.
 - Так это витамины, Танечка, весной надо пополнять их количество, - неуклюже оправдывался он.
 - Не юродствуй, Дима, - Татьяна чмокнула его в щеку и ушла в спальню.
 - Нет, это не женщина, это фея из сказки, случайно оказавшаяся на подмостках жизни - Симону явно захотелось пофилософствовать.
 - Вась, зачем ты живешь на свете?
 - Я задаю себе этот вопрос вот уже тридцать лет.
 - Нет, я серьезно. Живу сейчас только ради нее, - он кивнул на дверь спальни. - Ни в чем ей не отказываю, лелею как нежный цветок. Как это у вас, - художников, говорят, светлый мазок, да?
 - Блик на темной модели жизни, - я поднял с ковра пустую ампулу. - Дима, поверь мне на слово - пороки, как правило, вознаграждаются.
- Может ты, дружище, и прав, - он опустил голову. - А как все хорошо начиналось! Мы были молодые, сильные, уверенные в себе люди. А сейчас? – Димыч откинулся в кресле. – Ничего не хочется, только бы смотрел в окно, да курил, - он тяжело вздохнул.
Я давно стал замечать, что Дима почти утратил интерес к жизни. Проучившись год на филфаке, он ушел из университета, заявив, что все философии мира ведут в тупик. Называл себя, тем не менее, стоиком авантюризма. Роль лидера в нашей компании была отдана ему единогласно и безоговорочно, так как сознание его переполняла смесь вождя - цинизм, интеллект, уверенность в своих силах и возможностях. Димку уважали и боялись. Мысли его и действия были направлены на меркантильные стороны жизни: где достать денег с наименьшими физическими и умственными затратами. Хорошо знавшие его люди были в достаточной степени осведомлены, что Димке лучше не возражать и не пререкаться с ним, ибо периоды спокойствия и умиротворения зачастую сменялись приступами крайнего нетерпения и злости, граничащей с жестокостью. Связь эта напрямую была связана с наркотиками - есть доза или шприц пуст.
 С Димкой мы дружили давно, наши споры о философии, искусстве, литературе порой продолжались за полночь, когда выпита не одна чашка кофе, выкурена не одна пачка сигарет.
 - Спроси, Василь, любого человека, что такое жизнь и есть ли в ней смысл. Этот любой тебе ответит, что жизнь - это любимая женщина и работа, дети, творчество и так далее. И что смысла в ней нет и не надо его искать. Сама жизнь – это и есть смысл. Не ответит на этот вопрос только философ; он будет два часа размахивать руками, испачканными чернилами и разглагольствовать о нравственности, о национальной идее, о чаяниях народа, о духовности русского человека. Но ответить на вопрос, что такое жизнь, он не сможет, ибо философия - это прикладная, камерная наука, и она всегда будет оторвана от народа. Почитай Бердяева.
 - Так Бердяев тоже философ, - я был несколько удивлен.
Димка на минуту задумался, а затем аргументировано ответил:
 - Да пошел ты...
 Когда и где он в первый раз попробовал наркотики, никто не знал. Все чаще его стали видеть с долговязым Борисом по кличке Беня. Что их связывало, можно было лишь предположить. Борис был глупый, хитрый и наглый. Еще он умел кулаками помахать – вот, собственно, и все его достоинства. Только на первый взгляд эти определения были несовместимы. Именно хитрость компенсирует отсутствие ума, а наглость такая липкая психическая субстанция, что способна сосуществовать с любыми человеческими качествами. Он-то, по мнению многих, и подсадил Димку на иглу. У моего друга водились деньги, а героин, как известно, стоит недешево. Когда я упрекал его в этом порочном пристрастии, он ухмылялся и, как правило, отвечал витиеватыми фразами.
- Дорогой Василий, по-моему, твоя беда в том, что ты слишком серьезен. Важно понять, что весь наш мир всего лишь спектакль, и каждый из нас играет в нем свою роль, так что не относись к нему вдумчиво, ибо серьезность приведет тебя к беде, - он на пару секунд задумался, - а может быть, меня. Скажу больше: эта так называемая Вселенная - просто выставка картин. - Дима потянулся за сигаретой. - Ты ведь, кажется, художник? - Он был возбужден, глаза его лихорадочно блестели, и ему хотелось порассуждать. - Измени свое отношение ко всему и всем. Измени отношение к жизни: воспринимай ее как миф, как сказку, как выставку картин, наконец. Ты ведь не будешь сердиться, если на вернисаже тебе не понравится какая-либо картина, не так ли? - Димка глубоко затянулся, и вскоре глаза его закрылись.

Однажды, будучи в нормальном состоянии, Дима спросил меня:
 - Слушай, хочешь попробовать одно пустяшное дельце? - он поближе наклонился ко мне и зашептал на ухо – на кухне возилась Татьяна. - На побережье живет один старичок, выращивает цветы. Очень хорошие цветы - мак называется. По моим данным через пару недель к нему приедут покупатели из Грузии. - Димка встал из-за стола и, закурив сигарету, принялся ходить по комнате. – Некоторые люди, - он снова наклонился ко мне, – обещали хорошо заплатить. Надо приехать на пару дней раньше грузин. В общем, ты подумай, ответ дашь, - Дима улыбнулся, - через пятнадцать секунд.
 - Не знаю... - я часто попадал в нелепые и чуждые мне ситуации, и что самое главное, я их принимал такими, какие они есть, не оценивая, не сопротивляясь, не переделывая на свой лад. Я не вмешивался в их ход – ситуации руководили мною. Если бы я отказался, Димка поехал бы на побережье с Борисом, и они обязательно вляпались в какую-нибудь историю. Всё-таки придется ехать. И я согласился.
Было видно, что Дима был рад моему решению. Он полез в карман и бросил мне на колени несколько стодолларовых бумажек.
- Аванс. Остальное, когда вернемся, - Димка затушил окурок в пепельнице. – Кстати, повезет нас Лешка, твой сосед. Я уже договорился.
 
  Я сидел у раскрытого мольберта, часами держа в руках кисти, так и не притронувшись ими к холсту. Мысли о творчестве часто посещали мое сознание. В конце концов, так и не разродившись вдохновением, я бросал кисти и уходил на улицу. Кто кого рисует: художник картину или картина художника? Мы воображаем или являемся частью воображения? Кто ты - танец, музыка или танцующий? Где грань? Мир окружает тебя со всех сторон, мир красочный и противоречивый, злобный и любвеобильный, мир соблазнов и искушений. Ты тянешься к нему своим телом, чувствами, помыслами. Неведомая сила, мощная энергия вселяется в тебя, нечто или некто вставляет в твою руку карандаш, перо, кисть, резец... и ты начинаешь думать цветом, учишься воспринимать и оценивать. Твои модели мира и человека физически неотличимы от других вариаций, но внутренняя вибрация всегда индивидуальна, потому что ты так захотел или просто об этом подумал.
 Серебряные обертки от мороженого вспыльчиво шуршали под ногами.
"И зачем мне эти ковбойские игры", - я вдруг вспомнил предстоящую поездку, достал сигарету и стал рыться по карманам в поисках спичек. Я шагнул в сторону прохожего с просьбой прикурить и оторопел... Навстречу шел милиционер. Дрожащими руками я прикурил сигарету и чертыхнулся: ожидающий беды уже в беде.

 Дорога к морю всегда вызывала у меня приподнятое настроение. Прибрежные, изумрудные горы, голубоватые глыбы скал, нависшие над лазурью волн, пробуждали уютно дремавшую доселе фантазию, и творческое вдохновение все настойчивей врывалось в мои мысли. Сейчас же я сидел мрачный и отрешенный от всего.
Простор и величие природы всегда порождают доброту и радость, а теперь пространство, некогда захватывающее и торжественное, проявляло страх и ничтожность жизни.
 Димка, не мигая, смотрел на стремительно надвигающуюся серую ленту дороги. Я прекрасно понимал его состояние: наркотики и алкоголь – близкие родственники. В ярком перламутровом шаре наркотической эйфории, сладострастно перекатывающемся по его телу, вероятно, возникла небольшая трещина, и в нее одна за другой стремглав полетели мрачные мысли.
- Начинается отходняк, - тоскливо пробурчал он. - А я даже дозу «герыча» собой не взял, - Димка нервно заерзал на сидении. Начинало болеть все тело - мышцы, суставы, голова. Ему, скорее всего, уже никуда не хотелось ехать, было лишь желание вернуться домой, лечь на диван, и, уткнувшись лицом в подушку, пахнущую Татьяной, ни о чем и ни о ком не думать.
 - Приехали, - прохрипел прокуренным голосом Беня, - дом старика на окраине. Водила пусть нас ждет невдалеке отсюда - за поворотом в лесу.
 - С дедом поосторожнее, смотрите, не замочите мухомора, - Дима протянул Борису бумажные мешки. - Ну, с Богом.
Гуськом, прокравшись вдоль забора, мы перемахнули через изгородь и подошли к дому. Тускло горящая над входной дверью лампочка давала достаточно света, чтобы разглядеть ободранную штукатурку стены, рассохшуюся бочку, стоящую под водосточной трубой, поленницу дров, постепенно уходящую в темноту.
 - Собак вроде нет, - прошептал Беня.
 - Василий, Борис, становитесь по обе стороны двери, - скомандовал Димка и постучал в окно.
Дед появился неожиданно из-за угла дома, держа наперевес ружье. Подкравшийся сзади Беня ударил старика кулаком по голове.
Выронив двустволку, тот упал в палисадник.
 - Вяжи его, Боря. А мы с Василем пойдем косить мак, - сказал Дима и, взяв ружье за ствол, сильно ударил им о дерево.
Через двадцать минут с мешками, туго набитыми маком, пригнувшись, мы бежали к машине.
 - Давай, заводи, - засовывая груз в багажник, - закричал Димка.
Машина, заурчав, несколько раз чихнула и заглохла. Следующая попытка тоже закончилась безрезультатно. Леша, отчаянно матерясь, жал на стартер - двигатель был неумолим.
 - Парни, придется толкать до спуска, тут недалеко - метров пятьдесят. На подъеме она не заведется.
 Чертыхаясь, мы вышли из машины и, опершись руками о багажник, стали ее толкать. Наконец, она завелась, и, плюхнувшись на сиденье, я облегченно вздохнул.



«Жигуленок» мчался по горной дороге на пределе своих лошадиных сил. На поворотах его заносило так, что мы закрывали от страха глаза. Всё происходившее с нами я не воспринимал, как нечто опасное и криминальное – для меня это было лишь авантюрное приключение, а ведь старика мы могли убить, и на любом посту ГАИ нас мог задержать патруль милиции. Но, слава Богу, всё обошлось, и на рассвете мы благополучно добрались до дома.


 Я сидел в своей мастерской и писал морской пейзаж. Свинцовое небо сливалось с темным ультрамарином моря, мрачные скалы нависали над бушующей стихией. Макнув кисть в красную краску, я стал бессознательно касаться ею холста. Спохватившись, с досады сплюнул и бросил кисть в угол комнаты.
 В дверь постучали. Вошла Татьяна.
 - У тебя так прохладно, а на улице жарища неимоверная. Она остановилась у мольберта, - Ой, как мрачно! - Присев на кресло, спросила:
 - У тебя попить что-нибудь есть?
 - Только выпить, - пошутил я, открывая холодильник. - Ты знаешь, и правда, только шампанское.
 - Сойдет, - девушка выпила вино и снова посмотрела на холст. - Слушай, я не знаю, что делать: Димы нет, вернее он есть, но это уже не тот Дима, что был - добрый, ласковый, остроумный, начитанный. Он уже который месяц сидит на игле. Раньше были только эпизоды, а сейчас ...
Она протянула бокал:
 - Налей еще. Прости, мрачные мысли. Кстати, где вы были в субботу ночью? Димка приехал домой, словно за ним кто-то гнался. Только зашел в комнату, сразу за шприц... По-моему, он перешел с морфия на более сильный героин. И откуда у него такие деньги? Я уже не знаю, на что их тратить, - Татьяна усмехнулась и закурила сигарету, - это я-то, такая транжирка!
Пепел падал ей на платье, но она ничего не замечала.
 - Василий, почему за дамой не ухаживаешь?
Я открыл еще бутылку. Пена мокрыми хлопьями потекла на стол. Выпив залпом шампанское, Татьяна швырнула пустой бокал на пол и закричала:
 - Он ко мне уже второй месяц не подходит, ты понимаешь меня?
Девушка встала с кресла и принялась ходить по комнате.
 - Вчера, гад, заявляет: "Я тебя люблю, а чтобы избавиться от любви к женщине, нужно время от времени спать с ней". И понес такую "пургу", передать невозможно.
 - Это Ремарк.
 - Что Ремарк?
 - Ремарк так сказал. И в принципе он прав.
 - Пошли вы, импотенты... Вина хочу!
 - Это я-то импотент? Да я здороваюсь с каждой беременной женщиной. На всякий случай.
 - А мы сейчас посмотрим, - заплетающимся языком проговорила Татьяна и, на ходу стягивая платье, подошла ко мне.
Почему в моем покорном сознании не получилось внутренней борьбы? Ведь она – любимая женщина моего друга. Отчего неуемная плоть снова побеждает порядочность? А может, ее и не было? Инстинкт размножения неимоверно мощная сила, и если ты позволишь своей совести смиренно отойти в сторону, то разговоры о добродетели можно прекратить. Наверное, навсегда.


Мы с Димой играли в карты. Игра явно не клеилась. Чтобы ее оживить, мы послали Бориса в магазин за шампанским.
- Девятка пик, - Дима зевнул и закурил сигарету. По-моему, он сегодня обошелся без дозы героина. Но это только начало – к вечеру начнется ломка, которая длится около десяти дней. Такой подвиг не каждому по зубам.
- Валет, - я вяло перебирал карты.
 - У меня к тебе просьба - не подпускай Татьяну слишком близко. Ближе постели не надо. Я заметил странную закономерность - если твою женщину пожелал кто-то другой, то она становится еще дороже.
 - Понимаешь, Димыч, она ...
 - Базар окончен, - прервал меня Дима, - Беня тебе уже шампанское принес, - и пошел открывать входную дверь.
 

На следующий день Димка умер. По официальному заключению врачей от сердечного приступа. Когда мы с Беней приехали забирать его тело из морга, к нам подошел врач-патологоанатом.
- Вы его друзья?
Я кивнул.
- В общем, ребята, передозировка жуткая, - он полез в карман за пачкой сигарет. – Не меньше десяти кубов героина в себя вогнал.
- Короче, золотая пуля, - Борис изумленно крякнул. На сленге наркоманов так называется преднамеренное увеличение дозы, приводящее к летальному исходу. Ему не удалась жизнь, зато удалась смерть.
Санитары одели Димку, и мы положили его в гроб. Я старался не смотреть ему в лицо.