Все для всего. Всегда

Глава 9
«Все для всего. Всегда»

Лучше всех в обстановку вписался Сереженька. Точнее, не так… без него стены обезьянника выглядели сиротливо. Достав из-за уха окровавленного Фени пачку сигарет, бинты и этиловый спирт, он начал старательно обрабатывать раны всех присутствующих.
- Лучше бы напильник достал, - наставительно сказал Петрович.
В этот момент в камеру впорхнул, подмигнув бледному и перепуганному конвоиру, жизнерадостный Эдик.
- Ну что, рад вам сообщить, что никто кроме этой дамочки, оставшейся в кабинете начальника отдела, не имеет ни паспорта, ни тем более прописки. В свете этих обстоятельств, предлагаю всем незамедлительно застрелиться.
- Я, конечно, могу найти и то, и другое… - Сереженька потянулся к уху Феофана, - но для такой операции нужно и чудо.
- А я банально устал и хочу спать! – Петрович фыркнул и отвернулся к стенке.
- Есть одна простая причина, по которой я не хочу вызволять нас отсюда. Мне интересно…
- Что? – бросил через плечо Петрович.
- Все… - в тоне завзятого хиппи протянул Эдуард. – И потом, мы и так за сегодняшнюю ночь наЧУДили…
- Не правда! Это не я начал! – обиженно вскрикнул Петрович. – А все из-за Сереженьки, который, наверное, в первый раз в своей жизни увидел бабу!
Сереженька промолчал и надулся.
- Ну… как бы там ни было, мы неплохо отдохнули… А теперь я намерен принять ванну, выпить чашечку кофе и почитать газету в белом махровом халате.
- И тапочках, – с каким-то злым весельем ввернул Сереженька.
- И тапочках, – согласно кивнул Эдуард, открыл дверь обезьянника и пошел куда-то по коридору, радостно напевая: «Три танкиста, три веселых дру-у-уга!»

Сержант Петров в немом ужасе наблюдал, как темноволосый парень вытирался розовым полотенцем посреди служебного сортира, благостно напевая что-то малоразборчивое. Человек он был не суеверный, потому как-то не вслушивался в ходившие по отделению байки о престранном квартете, отбывающем четвертые сутки в камере. Теперь, однако ж, призадумался и судорожно вспоминал рассказы сослуживцев. На ум приходили россказни о том, что если коснуться кончика носа этого черноволосого ближе к левой ноздре, то не видать тебе повышения семь лет. Сержант Петров пытался сообразить, по отношению к чему здесь лево – к нему или к черноволосому? А то вдруг ненароком… А вот, по слухам, майор Телегин, выбивший при задержании зуб спортивного вида малому, не расстающемуся с «Примой», нашел следующим утром в огороде не иначе как библиотеку Ивана Грозного, сказочно разбогател и улетел в Ниццу. Петров, поразмыслив, решил сегодня же ночью сходить с товарищами на вылазку, осуществляемую третью ночь, прозванную «по зубы». Еще неоднократно был поставлен эксперимент над существом с лицом голодной лошади, показавший, что хоть ногами его бей, хоть волосы выдирай, - решительно ничего не происходит. Установил сей факт младший сержант Василенко. И вообще, Петров приметил, что в отдел зачастили адвокаты с прехитренными глазками, прокуроры всех мастей, разнообразные госслужащие, а сегодня тайный визит планировал губернатор…

- Нет, мне все это решительно надоело! – голосил Петрович, провожая глазами милиционеров, дрожащими руками выносивших из камеры очередную кровать с балдахином. – Нет, ну какая черная неблагодарность! А ты, Василенко, больше не подходи ко мне со слезливыми рассказами про змею-тещу! Завтра же вернется из больницы! – произнеся это, Петрович погрозил Василенко пальцем.
Младший сержант побледнел, умоляюще посмотрел на Петровича и выронил угол дубовой кровати.
- Да ты не боись, Василенко, он отходчивый. Так, запугивает. Захочет – еще десяток кроватей себе настругает… - Сереженька прогуливался по мраморному полу камеры, естественно, с подогревом. – А вот Эдику надо сказать, чтоб больше не выпендривался. Мы ж с тобой, Петрович, ближе к народу. Пускай этот бар уберет, да и Сальвадор Дали не народный художник. Надо вернуть картины туда, откуда стырил. Людей же грабит! И вообще… на тебе фрак плохо смотрится! – Сереженька пытался пронять товарища. – Пора выбираться отсюда, а то окончательно обрастешь пороками. Ой, запонка упала… - Везение достало из кармана набор золотых побрякушек и попыталось прилепить одну из них на манжет недешевой рубашки…

Под вечер пятых суток изрядно хмельной Эдуард, пританцовывая, вошел в камеру.
- Охайо, Петрович-сан и Сереженька-сан! Мы с начальником отделения были в японском ресторане… я раскрыл ему все дела, и мы можем спокойно покинуть это пристанище разврата. Вы – строить великое социалистическое будущее в отдельно взятом подвале. А я, пожалуй, махну к Женьке, накляузничаю. Давненько зла не делал, руки чешутся.
- Ты не меняешься, - фыркнул, стряхивая пепел с сигары, Сереженька. – Красавца-то своего забери, а то ковер загадит, - он махнул рукой в сторону свернувшегося калачиком в углу Фени.
- Эх, родные вы мои! Так противно на вас смотреть… что аж глаз радуется!
- Гляди, кабы не задергался, - Петрович лениво потянулся и добавил, - свет выключи, спать не даешь.