Латвия

Э!

- Свэйки!
- Свэйки!
- Свэйки.

Этот молодой человек однажды прочел книгу русского (кревса) писателя Агеева «Роман с кокаином» и навсегда стал отличаться от своих друзей, приятелей, знакомых, от большинства своих сверстников.

Коты на крыше.
Его тоже зовут Петр, и он тоже, как его дед, любит свою маленькую красивую страну. Любит так, как его научили. Он по-своему прав.

- Лабе!
- Лабе!
- Палдиииес…

И маскарад окончен.
От кого-то из родных он однажды услышал, что его дед умер в лесу. Когда его нашли, на теле деда кроме волчьей шкуры ничего не было. В руках был крепко сжат автомат «гитлеровской» системы.
Землянку нашли через пять с половиной лет. Там было еще трое, уже скелетов, тоже в шкурах. Еще десятка полтора книг, считавшихся пропавшими из местной библиотеки навсегда, и четыре билета. Все они, и дед Петр, и те трое, все они умерли от голода и отсутствия патронов, умерли членами ВКБ(б), и ненавистниками СССР.

Трубач дуй!
В Риге есть Фан-клуб Ника Кейва. В Риге есть панки. Много. В Риге есть русские панки и латышские панки. Много. Хорошо раскупается Пелевин. И те, и другие читают его в оригинале.
Рулит – Коэльо. Наверное… И Сережа Шнуров. Среди русских. Это уже точно.

А теперь, вся его жижижижидкаяжижижижизнь….

А.. Это флюид пришел. Пока не обращайте внимания. Я… в ладоши хлопну. Когда надо будет.
Дед умер волком.

А мы гуляем.
Петр перестал понимать занятия спортом. Он многое узнал про деда – приснилось. Сны не врут.
Дельтаплан, лодка, и… даже ролики, даже ролики умерли. Петр перестал быть похожим на друзей, на приятелей, на своих сверстников.
Дед воскрес.

Мы крутые.
Появилось много «Алдариса» и «Цесу» (средства позволяли).
Потом пропало. Стало неинтересно.

Пеллаке зирне.
«Мой дед был героем. Он был не такой. Не такой, как все, дважды и трижды предатели». Желание увидеть все, что увидел дед, и пройти его путем, появилось.
Агеев проиграл. Петр выиграл. Петр и желание разобраться в политике выиграли у Агеева и кокаина. Так ученики превосходят своих учителей.

Аудуми.
Из множества нитей тишайший переворот, спровоцированный Агеевым, собрал асфальтовую дорогу, новый «Вартовский» фонарик, подаренную отцом три года назад «Вектру» и три пачки «Red».
Дед шевельнулся в могиле и хитро подмигнул, подначивая. А потом приснился. Только не сам он, дед, а то, что он увидел, за несколько секунд до превращения в волка:
«После десяти минут быстрого шага Петро свернул на улочку, в конце которой располагались казармы, и увидел старуху. Сгорбленная, сморщенная, как все типичные старухи, в каком-то драном черном пальто, в черном шерстяном платке кукушкой, с клюкой, с узелком в руке, она не торопясь, ковыляла навстречу Петро. За несколько шагов до встречи она остановилась и оперлась на палку. Казалось – чтобы отдышаться, отдохнуть. Старухи же быстро устают, им тяжело ходить, потому что у них болят ноги.
- Что, сволочь зажравшаяся, - прохрипела она, пристально глядя на Петро, - страшно?
Петро сильно удивился, но пока еще не испугался, только отступил на шаг назад.
- Страшно?! – старуха замахнулась на него палкой».***
В этот момент дед понял, что его место – в лесу.
Странным образом русские прошли в сороковом году мимо это города. Фантастика. Немцы в сорок первом не прошли. Кто-то из сверстников и друзей нашел свое место в городе. Кто-то из них был этому очень доволен.
Через пару лет этих довольных сагитировали умереть. Кого-то на Псковщине, кого-то на Невском Пятачке, кто-то умирал на Волге. Многие из них умерли довольными – они умерли за свою маленькую страну и против вселенской заразы. Зараза эта называлась Большевизм.
Мало, что есть на Свете прекрасней того, чтобы умереть довольным.

О!
 
Дед был странный. Не такой, как все. Кто-то радовался немцам, а кто-то, как дед, ушел в лес. Кто-то потом вышел из леса – радоваться русским. Русские, правда, за двадцать пять лет от последнего расставания, изменились. Они начали говорить на каком-то не том, что раньше, языке. Некоторые русские стали разговаривать с акцентом. Некоторые русские вообще, разговаривали на нерусском языке.
 
До русской революции Курляндцы знали русских по прибывавшим/отбывавшим дворянам, купцам, инженерам и офицерам русского флота и армии. Солдаты тоже поменялись – те, бывшие, с овалами на фуражках, почитали Бога и уважали чужое добро.
Теперь же они и говорили на каком-то другом языке.
- А, - махнул рукой Петро. Неэ нам судит их…
Домовладельцы и мелкие фабриканты быстренько уехали. Остальные махнули рукой. А, ну их, а хоть бы и ладно

Лудзу.
Тоннель делался все уже и уходил все ниже, вода доходила до колен. Лучше умереть от пули, от взрыва бомбы, под гусеницей танка, О, Боже, да хоть от петли, но не здесь, когда крысы кидаются на плечи, их невидно, но чувствуются их беззащитные невинные глаза, глаза маленьких слабых существ, внушающих жалость такую, что становится мерзко, они пищат, раздирая свои глотки6 «мы маленькие, нас всегда подстерегает опасность, нас всегда можно нечаянно раздавить, мы маленькие, да!!!! Мы маленькие, мы несчастные, мы жалкие, мы самое мерзкое ничтожество, нам плохо, нам очень плохо, нам голодно, мы умираем, пожалуйста, нам голодно, мы сейчас умрем, мы маленькие, мы не хотим умирать, мы не хотим умирать, хоть что-нибудь, только не умирать, мы маленькие, дайте нам что-нибудь, только не умирать, ты теплый, ты большой, дай нам что-нибудь, не хотим умирать, мы маленькие, мы жалкие, ты большой …. Кровь, у тебя есть она….Мы маленькие, кровь, мы маленькие, мы хотим есть, кровь, мы маленькие, вкусная, нам так голодно… ты большой… мы спасены… кровь… ты большой… вкусно… мы плачем, мы несчастные, вкусно… ты большой
Что? Кто здесь? Помогите!

Петро не хотел умирать.
Петр не увидит лица ТОГО, кого Петро встретил там в тоннеле.
Три дня назад ему приснилось, что если бы дед ТОГО не встретил там, в тоннеле, то крысы съели бы его, и спутников, сразу.
Крыс было много.

Когда проснемся.
Когда Петро и его спутники побратались с Советской (уже в 44-м) армией, светило солнце. То же самое, что и через три месяца, в восточной Пруссии. А настоящим коммунистам было все равно, что день, что ночь.

Флюид.

Праздник песни «Ligo» это замечательное зрелище для всех – приезжих и хозяев, латышей и русских, и тем и другим нравится. Петр в эти июльские дни стал прежним, спокойным прибалтом, и даже просидел пару часов с дудкой у рта на площади, возле дворца «Красноголовиков», с Янисом, Андрисом, Виллисом и Сашкой. Сашка русский. Тоже с дудкой сидел.
Народную пеню тоже пели. «Дра-ла-ла, Дра-ла-ла»… Дед Сашки сидел на даче, смотрел сие действие в прямом эфире, и подпевал:
- Дра-ла-ла, дра-ла-ла, посралА и удралА… Тьфу ты, бля, в Сибирь бы их всех.
Деду уже под семьдесят, и, со своей стороны, он абсолютно прав. В нем уже грамм двести к этому моменту есть. Это усиливает его Правду.
- Ну, вот что ты сидишь гоноришься тут, молчал бы в тряпочку, - это ему его жена говорит, энергичная бабулька. Она тоже права.
-Я – кревс, - бормочет дед, засыпая, - Я свое дело знал и знать буду, Путин еще всем гайки завернет… хр-р-р-р….
Дед Сашки спит.

Ригас.
Сашка весело кричит что-то на латышском в ухо Виллису. Петр и Янис курят в сторонке, весело болтая. Процентов пять в их родной речи занимает русский мат. Проходящая мимо парочка туристов (она – из Москвы, он - из Питера, познакомились в интернете, спорят, кто в какой город переезжает) на несколько секунд прекращает спор, они вслушиваются, и начинают заливисто смеяться. Янис оборачивается и приветливо машет им рукой.
 Виллис и Сашка зовут всех кататься на роликах, Петр, отнекиваясь, внезапно предлагает съездить на выходные в Россию. В Москву.
- Там в клубах много умных групп. Там жизнь.
- Не проще ли, и не лучше ли в Германию? – урезонивают друзья.
Они по-своему правы.

Дюны.
Это не про деда. Дед не был морякомс, рыбакомс, и Артуром Бангой.

Долгая дорога.
ТОТ, которого когда-то в сорок первом встретил дед, тревожно ждал Петра, и уже ощущал запах его фонарика. Дремучие силы ТОГО сомневались, порожденные страхом средневековой смуты голода, неизлечимых падучих болезней, голода, антисанитарии, крови прусских и русских солдат, шизофренических молитв за гибель супостатов, помещичьих беззаконий и крестьянской ревности, они видели какое-то новое существо, несомненно, более доброе, более сытое и нежное, чем те, что встречались ЕМУ раньше, в прежние века.
Петро, войдя в тоннель с крысами в сорок первом, был до смерти напуган, и крысы его не остановили.
Петр, увидев жалкие беспомощные глазки крысят-потомков в начале двадцать первого века, и, услышав не изменившийся за шестьдесят лет их первобытный писк, испугался.
Он захотел жить. Дед подождет.
ТОТ, послушав удаляющиеся шаги Петра, отряхнулся, полизал свои мохнатые лапы, сожрал пару десятков крысят, бесцеремонно загребая их, как Петро полдня назад, в центре Риги таскал чипсы из пакетика, и, тихо поскулив, залез в самую глубокую нору из тех, что были в его распоряжении.
Он уснул. Не навсегда.
Петр уедет на каникулы в Германию.
Дед ухмыляется в своей могиле. Он отдыхает. Старуха, вот уже несколько десятков лет нашептывающая ему на ухо страшные предзнаменования, на время затихла. Скоро она вернется, и продолжит.
Студент-кокаинист из «Романа с Кокаином» будет еще долго преследовать Петра. То в облике офицера Советской Армии, ранившего деда в сорок шестом году, то в виде самого деда.
Петр с завистью смотрит на собравшихся в парке стариков, одетых в старинную фашистскую форму. «Они – герои», - думает он, вглядываясь в полные старческого маразма глаза чему-то радующихся стариков. Стариков, которые один раз в жизни продали свои души чудовищному шарлатанству, а потом перепродали – не менее чудовищному шулерству. Кто они теперь? Проданные старики или продажные солдаты?
Рядом стоит Сашка и думает: «Пидарасы». А вслух говорит:
- Вот зачем они здесь?
А Петр ему отвечает:
- Да… Зря, только провокация лишняя…

Маленькие, беззащитные крысиные глазки, беспомощные как телодвижения младенца в поисках материнской груди, жалкий крысиный писк, похожий в своей жалости на плач, вечное чувство крысиного голода молящего случайную жертву о насыщении и не оставляющего в своей безысходности жертве выбора, гадкие голые хвосты и теплые шкурки – все это ждет случайного изгоя в глубоком тоннеле под древним городом. А ТОТ, ради спасения от крыс, всегда готов помочь изгою спастись от крыс и превратить его в волка.

- Свэйки!