Свечи

(сон)

 На утро я не помню своего сна: мелькают невыразительные тени – находя едва различимые очертания, исчезают.
Еще вчера я знала, что утром буду на Литургии в Соборе Александра Невского. Спешу. Как всегда у ворот церкви стоят… Бессознательно начинаю искать кошелек. Рука не поднимается взяться за деньги прежде, чем войду к Господу. Мне жаль их, они смущают меня: «Подайте рублик». Но я все же прохожу мимо и обещаю: «После службы!»
 Выйдя после Литургии, не застаю никого. Опять чувствую смущение и жалость. Потом вижу женщину. Она подходит, я даю ей деньги и просфорку. «Спасибо». «Спаси, Господи».
Возвращаюсь в храм на молебны.
Заупокойный проходит с певчими. Голоса птичьи, особенно женские …
По-птичьи все разлетаются. И уже никого из клироса. Кажется, что о заздравном молебне забыли.
Я все-таки жду.
 Выходит священник, в его руках свечи и нанизанные на них записки. Имена, имена, имена… Мое среди них тоже есть, хотя я ничего не писала. Писали другие, незнакомые руки о своих, неизвестных мне надеждах, но имя слышится одинаково, сколько бы раз не прозвучало под сводами: и всегда имя зовет тебя – откликаешься и трепещешь.
Служительница зажигает лампадку у иконы Владимирской Божьей Матери. Уходит.
 Так как помощников нет и вообще больше никого кроме меня, отец Леонид протягивает мне свечи: «Возьмите – поставьте». Я не ожидала: на мгновение теряюсь. Беру. Сегодня много свечей. Собираюсь ставить – «Еще, возьмите». Снова беру три свечи. Думая, что эти последние, поворачиваюсь к подсвечнику. «Еще свечи», – слышу голос священника. Три последние свечи самые тонкие: прозрачно-желтые, как моя. Мне становится неловко, неужели я слишком тороплюсь?.. Но слышу благословение: «Спаси Господи». Медленно ставлю свечи, где-то и моя затерялась среди них.
 Появляются еще несколько человек – начинается молебен. Ставлю одну свечу за другой: от огонька к огоньку рассветает молитва. Так много свечей не ставила никогда. Каждая по-своему занимает свое место: одна смиренно и радостно – другая непослушно наклоняется, выскальзывает из пальцев. Поправляю, уговаривая шепотом: «Свете светлый…» За каждым огоньком – чаяние, надежда, упование. Осеняю себя крестным знамением. Отчего-то трепетно…
Понимаю отчего: зримой тенью наплывает забытый сон…

 Мы шли вдвоем вдоль воды, вдоль тенистого берега, держась за
 руки. Березы склонили свои руки над гладкой прозрачностью
 озера. Тихо-тихо свистела небесная птаха. В Храм на другом
 берегу нас звал какой-то голос. Мы сели в лодку. Плеск
 наполнил теплыми движениями тишину: огоньки падали в воду и
 на дно опускались тонкими стеклышками.
 Мы зашли в Храм. Пусто, но везде горят свечи. Тонкий восково-
 елейный аромат. Лишь у иконы Владимирской Божьей Матери
 многосвечник без огоньков.
 Вышел священник. Добрые глаза светились призывно: «Станем
 добре!» В эту минуту показалось – нет ничего проще и лучше,
 чем быть добрым.
 - Мы принесли молитвы.
 - Очень хорошо. Положите там.
 Мы положили. Радость и трепет переполнили нас.
 Монахиня раздавала просфоры. И нам.
 Как будто готовились к празднику, но в храме очень мало людей.
 Меня попросили помочь, дали белое полотенце, масляную кисточку
 и указали на икону Божьей Матери. Я протерла Образ свежим,
 пахнущим лавандой полотенцем. Вспомнились бабушкины руки: они
 всегда пахли лавандой. Натруженные, морщинистые, бесконечно
 мягкие – пахли лавандой.
 Весь многосвечник заполнен свечами, они догорели почти до
 конца – я должна была их вынуть. Одну за другой. Трепетно. Чьи-
 то руки ставили эти свечи, глаза молили, а теперь я прикасаюсь
 к этим затушенным кусочкам чужих чаяний. Некоторые огарочки
 легко поддавались моим пальцам, некоторые прогорели сильно, и,
 казалось, вплавились в золотистый металл. Но мне нужно
 вытащить каждую – приготовить место для новых приношений. В
 гулкой тишине церкви громким кажется стук свечных огарков,
 падающих в жестяную коробку: будто по железной витой лестнице
 колокольни, кружась, прыгает оловянный волчок…
 Но вот – готово… Я зажигаю лампадку и просыпаюсь, позабыв сон
 чуда ради.

 Моя свеча оказывается последней – я узнаю ее: пока я ждала начала молебна, она таяла в руке, помню, как она изогнулась по форме ладони. Остальные свечи ровные. Последняя. А я думала, не узнаю – молясь, всегда смотрю на свою свечу, на ее отражение в красках иконы. Решила: неважно. Помолюсь среди других, как одна из всех… за всех. И вдруг – узнала…
 «Пресвятая Богородице, спаси нас»!
 Чудно…