Твой современник

- Слушай, а давай переставим мебель. Так у меня бабушка всегда делала, когда ей скучно было, - сказала Ника, сидя за столом и осматривая комнату. Это была очень захламленная комната, с темными однотонными обоями, с какой-то поломанной мраморной статуей в углу, со связкой соломы, с уличным фонарем и прочим хламом. Стены были все чем-то завешаны, картинами, бумагами, рисунками; ламп, бра, торшеров было по меньшей мере семь. Чуть не посредине стоял огромный рояль, рядом с которым было не слишком удобно протискиваться, затем магнитофон, целая куча разнокалиберных звуковых колонок, мольберт и столько всего прочего, что перестановка представлялась делом довольно смелым.
- А, вот в кого ты меланхоличка! Ну, понятно, - отозвался Андрей.
- Да… может быть… А ты что делаешь? – спросила Ника, пытаясь выглянуть из-за шкафа и увидеть мужа.
- Я-то?.. Делаю вид, что читаю какую-то ахинею… Давай вообще квартиру поменяем, к черту эту пошленькую дыру. Наклеим обои с дельфинами и будем в полном отпаде!
- Тебе, значит, не нравится?..
- Да кто меня знает. Я тут живу сто лет, и давно пора все это выбросить в мусорку.
- Мне кажется, я нагнала на тебя хандру…
- Да нет, я просто подумал… что ты меня умнее…
Андрей, видимо, встал с дивана и стал с чем-то возиться.
- Ты что делаешь? – спросила Ника из-за шкафа.
- Сматываюсь!
- Да ты что, куда? – выскочила из-за стола Ника. Андрей был уже почти одет для выхода.
- Пошел искать новую квартиру!
- Какую квартиру, ты в самом деле? Да… куда ж ты пойдешь?
- За газетой, потом туда да сюда… со мной пойдешь таскаться? Тебе ж некогда.
- И правда некогда… Но ведь это столько мороки, Андрей! Новая квартира! Ведь ты хотел купить совсем не то…
- Плевать на хотел! Я теперь это все проверну только так! Не знаешь, что ли, меня? – ухмыльнулся Андрей.
Ника улыбнулась.

- Э, да тут в самом деле все обои с дельфинами; такая уж нам, вероятно, судьба.
- Есть просто белые, - улыбнулась Ника. Они стояли в магазине и смотрели на разнообразные образцы обоев, развешенные на стенах.
- Белые обои покупают те, у кого ума слишком много, - возразил Андрей; он смотрел на мальчишку, болтавшего со своей мамой, и, по-видимому, очень мало занимался обоями.
- У него такая крутая игра!! – в восторге рассказывал ребенок. – Там ты – такой злой, такой… типа лягушки… и воюешь с такими красными… ну, типа человеков такие…
- Типа людей, - поправила молодая мама.
- Типа людей, они там бегают и могут тебя убить тоже, но у тебя такая дубинка, и ты им так ДЫЩ по башке, так, и полголовы отлетает! И вся стена в их крови! Представляешь?!! Так круто!! – захлебывался от чувств мальчик.
Андрей приподнял брови. «М-да, круто… а мы, старики, не понимаем уж такой крутизны…», - только и мог подумать Андрей.
- А тебе не нравятся вот эти, бежевые, с коричневым? Видишь? – спрашивала Ника.
- А?.. а, обои… для детской, все в крови…
- Андрей… - удивленно и беспокойно посмотрела Ника.
- Да так, че ты там показывала? А! Ну, вижу, какая-то осень, там еще такой типа сук для особо отчаявшихся меланхоликов.
- …Ну давай тогда купим вон те, в полоску.
- А ты когда-нибудь смотрела мухе в глаза?
- Нет, - прыснула со смеху Ника.
- М-да, ты лучше выбери че-нибудь другое. Вон, например, с маленькими кроликами. Просыпаешься этак с похмелья, уставишься в стенку, в башке все че-то мелькает не совсем веселое. А вот кролики – вполне замечательные, и весело так будут мелькать… Я, правда, слышал недавно что-то в новостях, что целая куча кроликов подохла где-то… в Австралии, что ли…
- Ну, Андрей! Опять ты про кроликов! А вон, смотри, как здорово!
- Голубые-то? Ну да… честно если, полный отстой.
- Да ну тебя! – усмехнулась Ника.
Андрей быстро посмотрел на жену и тоже улыбнулся. «Единственный человек нормальный у меня – не обижается», - подумал он.
- Короче, вон там что-то такое сиреневое… покупай, тебе понравится.
- Где? Ой, действительно!



Приезжая на дачу к дедушке Ники, Ника и Андрей целыми днями шлялись по окрестностям, в основном по лесу, правда, довольно жиденькому, в котором повсюду были проезжены дороги и валялись кучи мусора. На второй день их приезда все небо затянуло тучами и пошел дождь, который никогда не кончался, но иногда заряжал очень не мелко.
- Да неужели мы теперь весь день будем сидеть дома? - пожаловалась Ника, смотря в окно на то, как по стеклу печально скатываются капли воды; Андрей только что позавтракал и вошел в дом из пристройки, где была кухня.
- Дождь! Да ведь лучше не бывает! – невозмутимо возразил Андрей, выглянул в окно рядом с женой, весело улыбнулся и исчез за дверью в другую комнату.
- Где тут этот чертов зонтик?! – орал он оттуда, производя немаленький шум.
Весь этот день они гуляли под зонтиком, хотя и довольно промокли несмотря на это спасительное средство, и болтали, как всегда, о чем ни попадя.
- Мне всегда не нравилось, знаешь, вот в школе например, когда учитель… обращается с тобой, как с учеником, и только… даже не знаю, как объяснить… - говорила Ника.
- Ну конечно! Сидит такая каменная физиономия и делает вид, что совершает суд над грешными душами, - подхватил Андрей, - попробуй-ка объясни, какого черта ей взбрела в голову мания величия. Но это пусть, плевать на ее манию, но суть-то в том, что они в богов обращаются до кончиков ногтей, и ни-ни намекнуть им, что, дескать, они человеки, так же, как и мы, грешные, человеки, а не только их благолепные подданные. Ты думаешь, почему я сейчас с цепи сорвался? – да потому, что мое отношение ко всем этим важным лицам «пшел со своей фамильярностью» - … (Андрей изобразил, что его рвет)… - Тут дело не в том, я не то чтобы плюю и не уважаю, учитель – ясное дело, со всем почтением… но да ведь тут и не во власти даже дело. У меня, например, с химией один раз вышла презабавная комедь. Учительница была директор. Ну, ты знаешь, что такое директор: скопление власти, которое наряжается в прикольную кофточку и всегда носит при себе ключи – ну, типа для гипноза: несчастные детки как заслышат этот звон, то сразу превращаются в телепузиков. А наш класс был класс отпадный, самый свойский и надежный в мире класс: никто не готовился к химии. Ну, и представь ситуацийку: уж несколько человек поднимали, все делают большие глаза и мычат с видом: «вот те крест, что учил, но…» - и вот это «но» директора в конец доконало. Обстоятельства все, какие их сиятельства в подобных случаях заваривают – жаль только, что уши затыкать нельзя – я, знаешь, по секрету тебе скажу, один раз пробовал – ну, и допробовался, то есть буквально едва не остался без ушей… Ну, короче, сиятельства, обстоятельства, телепузики… И тут мне повезло. Мне всегда везет, я человек счастливый. Меня вызвали к доске. Ну и вот честное слово, я на этот раз был почти готов, то есть первый раз в жизни готов не в смысле (Андрей щелкнул по горлу), а в смысле самом благочестивом – я накануне глянул на задания, которыми нас засыпали, и запомнил, что четвертое я знаю – засело в башке с прошлого урока, там и была-то какая-то чушь, реакция типа входа-выхода захода-восхода, черт ее знает, я уж все забыл, но теперь плевать. Сообразил я больше уже у доски, потому что меня оставили писать реакцию, а сами изволили обернуться ко мне негипнотической половиной – там и реакция-то была почти вся написана в учебнике, только надо было смозговать, рассчитать малость – я еще тогда не забывал, сколько два плюс два. Ну, написал-то я быстро, оборачиваюсь к классу и с сочувствием наблюдаю, как у одного прекрасного хлыща, самого надежного из всего класса, вытрясают сумку и рвут тетрадки. Я уж пустил было в него сострадательный взгляд, да он не понял – не догонял парень, не оценил, что каждую перемену рожу размазывает великодушному человеку. Зато Глебка на первой парте очень даже на меня воззрился. Ну, я ему и улыбнулся, дескать: «что, попали мы, братец», - и он – ну, умный человек, понимаешь – мне улыбается, дескать: «что, плоховато знаешь-то? ну, что ж, все мы одного несчастия люди», - ну, тут, конечно, без довольной рожи с его стороны не обошлось, потому что довольная рожа – непременное условие выглядывающего из кустов. Да вот только в этом понимании и была моя беда: я обрадовался. Я – человек доверчивый, радуюсь быстро. Ну как, дескать, здесь поняли, значит, и там поймут. И тут как раз, после порванства-то тетрадок и того-этого оборачивается ко мне любезнейшая наша дорогая физиономия, а я – ну, что б ты думала? – а я стою и улыбаюсь. И мало того, что улыбаюсь, я ведь не просто улыбаюсь, а как умный человек, то есть с видом: «ну, прикинем, что я не так чтоб очень знаю, да ведь весна же на улице; притом если так с широкостью-то взглянуть, то я ведь и без этой реакции человеком сделаюсь, если такова прекрасная цель образования; однако что, влепите вы мне, небось, по состоянию своему душевному, пребольшую пару». И ведь действительно же дурак, потому что директор наша, недолго думая, как гаркнет на всю вселенную: «А ТЫ чему смеешься?!!» Я чувствую, что, если сейчас не то скажу, меня живо выставят за дверь, ну, и брякнул, что первое в голову пришло: «Я, - говорю, - не смеюсь, а только мило улыбаюсь». Ну, я дальше уже не описываю, там не для слабонервных. Ну, и от чего-такого, ты думаешь, вот весь этот идиотизм? Да потому, что мы не человек, мы учитель, а ты и подавно не человек, ты ученичишка. «Шапки ни перед кем не ломает и шуток тоже не понимает». А я вот теперь откуплю рекламный щиток на главной улице и напишу: «ВСЕГДА ОСТАВАЙСЯ ЧЕЛОВЕКОМ!» Только ни черта ведь до них не допрет эта поднебесная формула.
- Знаешь, а это хорошо было бы так написать, - вдруг сказала Ника. – Это, конечно, как-то странно…
- То есть ты хочешь сказать – тупо. Особенно девиз несколько по-кретински звучит, попахивает чем-то советским: мощным и до невозможности тупым.
- Ну да. Но как-то хорошо. У тебя рука устала, - сказала Ника, отбирая у мужа зонтик; Андрей, казалось, не заметил этого. Он быстро взглянул на жену.
- Как говорил Версилов, это глупо, но так мы и сделаем, - отозвался он.
Ника рассмеялась и посмотрела на мужа.
- И ты знаешь, девиз не совсем глуп, потому что в библейских видениях, например, человеческое лицо – символ любви… я где-то слышала… но, Андрей, ты это правда?!
- В совершенстве!
- Но ведь это дорого… Мы ж все до копейки истратили на квартиру, у нас ничего нет и никогда теперь не будет…
- Плевать! Я продам все свои доисторические колонки одному милейшему психу – он недавно выпрашивал, потом еще комп и… короче, можно много продать, только надо разузнать, сколько это стоит. Я вот еще не знаю, разрешат или нет… но, знаешь, я, кажется, соображаю, куда можно протолкнуть эту идею…
- Как же ты без этого всего?!
- Эх, Вия, знаешь, как говорил мне мой отец, который при жизни был самым веселым мизантропом: парень, сделай веселое лицо!
Некоторое время они шли молча.
- А знаешь… - вдруг сказал Андрей с каким-то странным чувством; Ника вздрогнула и быстро взглянула на мужа. – Лучше напишем: «Подыхай с музыкой!» Это им больше понравится, это лучше! Это гораздо лучше!!
Андрей говорил в каком-то безумном восторге и тяжело дышал. Ника попыталась что-то сказать ему, но он со злостью посмотрел на нее и резко убрал ее руку со своей – они все шли под руку.
- Кому это писать?! Как это можно оставаться тем, кем никогда не был?! – громко, быстро говорил Андрей, бессознательно вышедший из-под зонтика. – О, так гораздо лучше! Мы не люди, мы свиньи, и мы подыхаем, как те австралийские кролики, целыми кучами… Дети, которых мы научили пристреливать родителей, эти дети, которые дохнут с голода, как собаки… родители, которых пристукивают в грязном переулке бутылкой из-под пива из-за двадцати рублей в кармане…
- Андрей, ты… промокнешь… - слабо прошептала Ника, почти не понимая, что говорит; у нее слезы текли по лицу.
- Перестань… к черту… - пробормотал Андрей, усталым, низким голосом, все еще неровно дыша, выхватив из рук жены зонтик и снова беря ее под руку.
- Мы все-таки напишем, - болезненно улыбнулся он после довольно долгого молчания.
Ника с бессознательной просьбой в глазах посмотрела на него. Андрей посмотрел на нее и шире улыбнулся своей привычной полунасмешливой веселой улыбкой.
- «Всегда оставайся человеком». Как ты там говорила, в библейских видениях? – улыбался Андрей; у него в голосе дрожало что-то искреннее и очень хорошее. – Это чудо хорошо. Это прекрасно.
Ника бледно улыбнулась.


Ника смотрела на озеро; ей нравилась это ощущение безграничности, свежести и свободы, когда смотришь на воду. С озера дул очень сильный ветер. Ника наконец оглянулась и посмотрела на заброшенную железную дорогу, которая проходила шагах в двадцати от озера на небольшой насыпи. Два велосипеда как попало валялись невдалеке от рельсов, Андрей сидел на рельсах и смотрел в сторону заходящего солнца; сильный ветер трепал его отросшие светлые волосы и воротничок джинсовой рубашки. Ника подошла к нему и встала рядом, тоже посмотрев на солнце.
- Иди-ка сюда, - сказал Андрей, не смотря на Нику, низким, серьезным и хрипловатым голосом, взял подошедшую жену за руку и усадил ее впереди себя на рельсы. Она откинулась на него и положила голову на его плечо; она смотрела перед собой и ей была видна вся дорога.
- Видишь, какое солнце. Когда мне было восемь лет, я был тогда… свободный ребенок… короче, я тоже ходил на одну заброшенную железную дорогу, с такими же деревянными рельсами. Я один раз далеко зашел и нашел дрезину, дрянненькую, поломанную, вот по типу нашего обгоревшего холодильника. Только я-то не знал, что это дрезина, ну, и не понимал, как эта штука ездит, колеса-то есть у нее. Она прямо на рельсах стояла. И вот я все приходил туда вечерами, когда солнце заходило, забирался на дрезину и ждал, пока солнце, когда заходит, опустится прямо-прямо на рельсы, и все рельсы будут сверкать. Мысль у меня была обалденная: что вот в эти секунды дрезина поедет, и увезет меня черт знает куда… Там тоже все были такие ветра. И солнце уходило, как теперь, так по-дрянному уходило, так было гадко на душе… вот как теперь… видишь ли, какая дрянь это солнце… я потом одно время все лежал на рельсах и ждал поезда. Не дождался! Там цветами пахло, особенно ночью.
Андрей посмотрел на освещенное солнцем нежно-бледное, молодое лицо жены, на прядку каштановых волос, которую ветер выбил на лицо и которая казалась рыжей на солнце. «Дурочка», - мелькнуло у него в голове.
- Ну, насмотрелись, поехали теперь малину жрать с молоком, - сказал он немного устало, вставая и поднимая жену за руку.
- Послушай, вот ты говорил: свободный ребенок… я не поняла, - сказала Ника, поднимая свой велосипед и взглянув на мужа.
- Да я такой по жизни, - усмехнулся Андрей, – в лесу заблудившийся и не нашедшийся. Ну, ты едешь?
- Еду, - поспешно улыбнулась Ника, впопыхах забыв даже отряхнуть сиденье и забираясь на велосипед.


Андрей вышел на темную улицу и сел на крыльцо подъезда, обхватив руками голову. Было уже часа три ночи. Он все вспоминал. Он вспомнил теперь, как он вдруг почувствовал, что его песни, лунная ночь, даль заходящего солнца, заброшенная дорога, его сумасшедшее детство, тоска ураганного ветра и сумеречные ожидания, все это, все, что было для него всем, умерло вместе с ней и, если вернется теперь, то только с мучительной и тоскливой болью… нет, это будет уже не то… «Как же я думал? Я вот сейчас что-то думал…» – бормотал Андрей. Его тошнило от усталости, он не спал уже двое суток, или трое…. Он не помнил, он, может быть, спал, или никогда не спал… «Да! Вот что!» – он почувствовал, он вдруг вспомнил, как у него тогда, на железной дороге, промелькнуло – дурочка – и как он потом, уже после «несчастного случая», когда вот так же вспоминал, почувствовал, как ужасно дорога она была ему в ту минуту, именно в ту самую минуту… «Что ж, я теперь буду вспоминать?» – криво усмехнулся Андрей. Ему какой-то идиотской шуткой казалось то, что он теперь еще живет и может смотреть на траву у крылечка. Он, главное, старался не думать, что больше никогда ее не увидит, потому что это было «совершенно непонятно и поэтому тяжелее всего, ужасно, непостижимо, неестественно тяжело».
Он сидел, пока не стало светать, пока не наступило тихое утро, совсем раннее летнее утро, и вышло солнце… Он вдруг ужасно разозлился на это солнце и чуть с ума не сошел от злости. У него в голове промелькнуло, как она рассказывала ему, что сидела одна с мячиком на полу и смотрела на сверкающий асфальт, и эта картинка никак не оставляла его сознания… Ему все мерещилось что-то вроде «как смеет оно светить, когда ее нет, как оно смеет так прекрасно, так чертовски прекрасно светить!» «Чертовски прекрасно!» – повторил Андрей вслух и зарыдал. Прекрасное, тихое солнце нежным теплым светом обливало его светлые растрепавшиеся волосы.


«Твой современник» - это отрывок из моего рассказа «Из жизни Андрея». Если будет интересно, может быть, возьмешься прочитать и весь рассказ – я буду очень рада. С нетерпением жду твоих отзывов. Маша М.