Сделать вдох

 Ира с силой толкнула тяжелую железную дверь и выскочила на улицу. Яркий солнечный свет ударил по глазам, девчонка зажмурилась. Постояла так немного, перепрыгнула через небольшую серую лужу и неторопливо перешла на другую сторону улицы. Она остановилась напротив старого итальянского кафе, заглянула в одно из грязных окон и, довольно улыбаясь, вошла внутрь.
 Сергей, Митя и Кира сидели за маленьким столиком у самого входа, и вели между собой отчаянный спор. Ира подошла к ним, лениво поздоровалась и села рядом с подругой.
- Что-то случилось? – спросила она.
- Ничего! – в один голос ответили Сергей и Кира.
- Да ладно врать! – воскликнула Ира.
- Ты просто идиот, - прошипела Кира в адрес Сергея. – Ты мне противен даже больше, чем твой дряной Сорокин.
- Да что случилось-то? – снова спросила Ира.
- Этот кретин смыл в унитазе свой роман, который обещал отправить на международный конкурс, - отвернувшись к окну процедила Кира. – Разорвал поочередно каждую страницу и смыл в унитазе… Кретин!
- Да это дерьмо, а не роман. Никчемная писанина, - спокойно сказал Сергей. – Есть настоящие писатели, такие как Сэлинджер или Сартр, к примеру… На худой конец - Фаулз или тот же Сорокин… А есть мне подобные…
- Пастернак и Миллер – настоящие писатели! – воскликнула Кира. – На худой конец - Эгген и Лимонов, но уж никак не Сорокин и Сэлинджер!
- Кто? – Сергей вздернул брови и посмотрел на девушку. – Миллер? Эгген?
- Ну не твои же претенциозные болваны а-ля «Посмотрите, как я круто рассуждаю о всякой хрени»?!
- Ты вообще, кто такая, чтобы говорить подобным образом? – накинулся на Киру Сергей. – С чего ты взяла, что у тебя есть право утверждать: «Сорокин - дерьмо», «Лимонов – гений»?! Пусть искусство доступно не всем, только, кто сказал, что оно доступно тебе?
- Оскар Уайльд считал, что единственным оправданием тому, кто создает бесполезное «служит лишь страстная любовь к своему творению», - вмешался в спор Митя. – Не думаю, что это относится к Сорокину или Эггену. Мне кажется, эти двое создают свои произведения от банальной скуки.
- И ты туда же? – изумился Сергей.
- Я просто выразил свое субъективное мнение. И на это у меня есть полное право. По крайней мере, я всегда считал, что если я что-то говорю, значит, имею право.
 Ира отвернулась к окну, ей стало очень неловко, казалось, что посетители кафе, невольно прислушивающиеся к этому разговору, находят его совершенно ненужным и, возможно, даже глупым. Она решила, что сосчитает до двадцати, а потом попросит друзей сменить тему.
 И только когда Ира начала счет, она заметила на другой стороне улицы высокого мужчину лет семидесяти. Девчонке показалось забавным, что, несмотря на раннюю осень на этом человеке были старое зимнее пальто и поношенного вида шапка из кроличьего меха. Она улыбнулась, ей от чего-то стало смешно, а потом поняла, что мужчина плачет.
 Он стоял совсем неподвижно на пустом тротуаре в дурацком черном пальто, застегнутом на все пуговицы, и уныло смотрел прямо перед собой. Ире стало как-то не по себе, и она даже немного поежилась. Мужчина не вызывал в ней сочувствия, но девчонке было крайне неприятно видеть его слезы, и из какой-то дежурной жалости ей хотелось, чтобы этот человек почувствовал себя гораздо лучше. Ира не знала, можно ли ему помочь, и если можно, то чем. Или, может быть, она просто не хотела беспокоиться о постороннем человеке…
- Интересно, считал бы ты роман «Над пропастью во ржи» столь великолепным, или значительным, уж не знаю, какое слово тебя больше устроит, если бы думал, что он принадлежит не Сэлинджеру, а, к примеру, Уайльду? – обратилась Кира к Сергею и невинно улыбнулась.
- Ну да, личность писателя имеет немаловажное значение…
- Ни фига! – радостно перебила его Кира. – Людям все равно, кто написал ту или иную книгу. Они зачастую даже имен писателей не помнят… Кому какое дело, сколько лет было Сартру, когда он написал «Тошноту»? Кого интересует, жив ли до сих пор Фаулз? Кто хочет знать полное имя Сэлинджера? Правильно, людям ВСЕ РАВНО!
- Таким, как ты, - все равно! – вспылил Сергей. – Черт, неужели тебе неясно, что если люди выкладываются на полную, когда записывают альбомы, создают картины, сочиняют стихи и тому подобное, то уже не имеет значения, бесполезно ли это, пошло, дешево или прекрасно! Я не хочу, чтобы однажды кто-нибудь сказал о моей книге: «Какая дешевка! Кто позволил ему выпустить это в свет?». Потому что я не пишу рассказы от нечего делать! И я избавился от своего романа именно потому, что посчитал его бездушным, пустым и недостойным того, чтобы существовать рядом с книгами Сэлинджера и Сартра. Я стараюсь создавать честные произведения. Я стараюсь не глупить и писать так, как требует моя душа, а не чей-то испорченный вкус. И я надеюсь, что ни у кого не повернется язык обвинить мои рассказы в глупости и фальши. Ведь это то же самое, что сказать мне, что я – невежественная бесталанная личность.
- Да ладно тебе, не заводись, - хлопая друга по плечу, проговорил Митя. – Никто не хотел обидеть тебя или твоих любимых авторов. Она просто выразила свое личное мнение.
- Нет, я все-таки скажу, почему ты на самом деле спустил в унитаз этот хренов роман! – воскликнула Кира. – Все потому, что когда я прочла его и вернула тебе, то почти сразу же спросила: «А в чем смысл?». О, как же тебе это не понравилось! Разумеется, ты же вложил в это произведение столько сил, времени, часть самого себя… Ты думал, что это самая лучшая из твоих работ… И вдруг, я задаю ТАКОЙ вопрос!
- Ты что, и вправду не понимаешь? Или притворяешься, чтобы меня позлить? – не на шутку разошелся Сергей. – Спросить, в чем смысл того или иного произведения – все равно, что спросить, в чем цель твоей жизни. Вспомни, как ты обиделась, когда учитель в девятом классе спросил: «У тебя цель-то в этой жизни есть?». Спросить такое – все равно, что упрекнуть человека в бесполезности существования. Понимаешь?
- Выходит, если бы я спросила тебя о цели твоей жизни, ты бы утопился? – спросила Кира и громко рассмеялась. – Что за глупости! Нельзя зависеть от чужого мнения, до такой степени.
- Кира права, - сказал Митя. – Не надо поддаваться давлению со стороны. Действительно, не думаю, что если бы один из нас спросил, в чем цель твоей жизни, ты бы в ярости покончил с собой. По меньшей мере, это глупо.
- Посмотрите на этого человека, пожалуйста, – внезапно попросила Ира, указывая на мужчину за окном.
- Яркий пример типа со странностями, - пробурчал Митя едва взглянув на старика.
- Наверное, ему очень тоскливо, - предположила Ира, ей хотелось, чтобы ее приятели во что бы то ни стало обратили внимание на одинокого мужчину. – Не может же он стоять здесь просто так.
- Да старику заняться нечем! – уверенно заявил Митя. – Делать ему нечего, вот он и стоит. Неужели неясно?.. Ну или ждет кого-то.
- Вот таким людям, между прочим, есть, что сказать другим. Уверен, он смог бы написать нечто в духе Фаулза, или даже… Сартра, - с некоторым раздражением проговорил Сергей, всматриваясь в лицо пожилого человека.
- Упаси Боже! – фыркнула Кира. – Тоже мне, Джон Фаулз!
- Я смотрю на него и верю, что он читал Оскара Уайльда, - с издевкой произнес Митя. - А следовательно, знает, что «Цель жизни - самовыражение»…
- Да вы задолбали меня своими Уальдами, Фаулзами! – яростно вскричала Ира. – Что за тупейшие «философские» темы вы поднимаете?.. У меня прямо голова раскалывается от ваших идиотских рассуждений! Жуть просто! Вы бы внимательно послушали то, что говорите друг другу. От ваших высказываний так и несет фальшью… Человек со странностями, которому нечем заняться? Да вы только присмотритесь, он же плачет!
- И что из того? – недоуменно произнес Митя.
- Да нет, ничего, - язвительно ответила Ира. – Нравится делить людей на гениев и дерьмо, на обычных и неординарных? Тогда, скажите мне, пожалуйста, кто мы с вами? Могу поспорить, - не гении!
- Слушай, если тебя так беспокоит этот старик, подойди к нему и спроси, можешь ли ты ему помочь, - сказала Кира. – Не понимаю, в чем ты пытаешься нас упрекнуть!
- Ну да, куда уж тебе, - усмехнулась Ира.
- Пытаешься сказать, что если мне нет почти никакого дела до этого мужика, значит, я бездушный кретин без права на выражение собственных мыслей? – с самым серьезным видом спросил Митя.
- Блин, да ты еще тупее, чем я думала! – воскликнула Ира.
- Хватит! – раздраженно выкрикнул Сергей. – Чушь какую-то несете.
- По-моему у нее огромный комплекс неполноценности, - указывая на подругу, проговорила Кира. – Считает себя не самым лучшим человеческим экземпляром, и пытается убедить нас в том, что мы гады какие-то.
- С ума сойти! – изумленно произнесла Ира.
- Не слушай ты ее, - вздыхая, сказал Сергей и посмотрел за окно. – Я не думаю, что этому человеку нужна наша помощь.
- Нет, ты надеешься, что ему не нужна наша помощь, - поправила его Ира.
- Не все ли равно! – отмахнулся тот.
- Эти «кому какое дело» и «все равно» с головой выдают в вас ленивых амеб, которые прячутся в своем убогом ограниченном мирке, и нет им дела ни до кого, кроме себя, - презрительно ответила Ира. – А вот и не ВСЕ РАВНО! Вы гордитесь тем, что знаете не понаслышке, кто такие Сартр и Сэлинджер, а люди смотрят на вас и не понимают, зачем вы кичитесь этим. Одна поливает дерьмом Сорокина, а другой упрекает ее в том, что она занимает слишком низкую ступень социальной лестницы, чтобы говорить такое… А я поняла, вы не желаете знать, что каждый человек имеет право на изъяны. Ну да, не гений я, так что же, пойти повеситься?
- Ну, я же говорила, у нее комплекс неполноценности! – с какой-то детской радостью в голосе воскликнула Кира…


 S S S


 Когда мы вышли из кафе, на улице почти стемнело.
 Настроение у нас было неважное. Не сказать, чтобы нам было тоскливо, просто взгрустнулось немного. Знаете, такая грусть, которую можно запросто стряхнуть с себя, если, например, послушать любимую песню, или хотя бы несколько минут поговорить с очень близким человеком. Правда, ситуация несколько усложняется, когда ты неожиданно осознаешь, что у тебя нет ни любимых песен, ни близких людей…
 Вот, приблизительно о таких вещах я начала размышлять, когда мы вышли, но Ирка меня, вроде как, перебила. Она кивком головы указала на мужчину в зимнем пальто (он все еще стоял на другой стороне улицы, правда уже не плакал) и тихо сказала:
- Посмотрите.
 Мы посмотрели. И я почему-то подумала, что для своего возраста этот человек уж больно высокого роста. Обычно ведь пожилые люди такие сутулые, и даже низкорослые… А этот старик - высокий, на удивление. И только сейчас мне в голову пришло, что, может, на самом деле ему было лет пятьдесят. Но все равно, выглядел он как старик.
 И вот, мы стояли и смотрели на этого бедолагу, и я подумала, что, наверное, надо что-то сказать. А то мы тупо стояли и молчали, как овцы на пастбище. И тогда я безразличным таким тоном говорю:
- Может быть ему некуда идти?
 А Ирка спросила:
- А может, у него горе?
 Но Митя сказал:
- Блин, да он просто из психушки сбежал! Сбежать-то сбежал, а куда идти не знает. Вот и стоит. И дорогу назад не помнит. Это же очевидно!
 Разумеется, никто его слова всерьез не принял.
 Мы еще немного постояли, не проронив ни слова, а потом Сергей говорит:
- Кто-то хочет подойти и узнать что с ним?
 Никто, почему-то, не ответил. Глупо, конечно, но мы смалодушничали в тот момент. Серьезно говорю. Сейчас мне даже стыдно за это. Очень-очень стыдно, честное слово. И Серега тоже струсил, хоть и сказал, что сам подойдет и спросит… Я не помню, вообще-то, что он тогда наговорил, потому что во все глаза смотрела на того человека.
 Пока Сергей говорил, этот старик достал из кармана пальто маленький, почти игрушечный, пистолет, я сначала даже и не испугалась ничуть – думала, что это игрушка или зажигалка (я видела пару раз такие). Но, когда этот тип таким медленным, неправдоподобно медленным, движением поднес пистолет к голове и приставил к виску, я обомлела. Вот, самое подходящее слово – обомлела! В следующее мгновение я так запаниковала, что уже мало чего соображала… Помню, как Ирка руками отчаянно начала размахивать и лепетать что-то несвязное. Ну, а потом выстрел раздался. И я почему-то подумала: «Как в кино».
 Я даже не стала дожидаться, когда тощее тело этого дедушки на асфальт упадет, а сразу глаза закрыла обеими руками. Невозможно описать словами, что я почувствовала в тот момент. Это было какое-то смешанное чувство: леденящий ужас, мучительная растерянность и жалость. Не знаю… Мне до сих пор становится почти физически плохо, когда я вспоминаю этого человека… Митя бы сказал: «Стремные ощущения». Мне нравится, когда он так говорит. Я знаю, что в двух этих словах заложено столько минорных эмоций, что сразу понимаешь, человеку нереально холодно и тоскливо…
 И вот, я стояла с прижатыми к лицу руками и слушала, как Ирка вопит:
- О БОЖЕ! О БОЖЕ! БОЖЕ!
 А Сергей кричал ей что-то вроде:
- Не смотри! Только не смотри! Ты только не смотри…
 Не знаю, видела ли она что-нибудь, мне в тот момент было абсолютно все равно… Но я готова была пришибить ее чем-нибудь тяжелым, честное слово! Мне очень хотелось, чтобы она прекратила истерично орать это: «О Боже! О Боже!!». Если бы она хотя бы делала это чуточку тише, или другие слова кричала, например, мне было бы гораздо легче. Сейчас-то я понимаю, как дурно ей было… Но, просто дело в том, что я в Бога как такового, не верю, и Ирка - тоже, поэтому я ненавижу все эти фразы вроде: «Господи!», «Бог мой!» и все в том же духе. Ненавижу! И к тому же мне и самой было очень плохо, мне даже живот скрутило. А тут еще Митя как воскликнет прямо над моим ухом:
- Твою мать! Впервые в жизни вижу человеческие мозги!
 Представляете? От этих слов мне стало еще хуже. Перед глазами тут же появился тот противный кровяной сгусток темного цвета, что выплеснуло из головы старика прямо на тротуар сразу после выстрела…
 Я набросилась на Митю с кулаками и начала бить этого кретина, как говорится, что есть мочи. Я была вне себя от ярости. Как можно было сказать такое? Я колотила его, конечно, с бешеной силой и орала, как реальная психопатка:
- Ты спятил?! Ты что несешь, придурок?! Ты что несешь?!
 Но очень скоро я остановилась. Наверное, потому что Митя не сопротивлялся. Он просто стоял и смотрел на меня, даже не уклонялся от моих ударов. Наверное, он опешил. Я ведь его никогда не колотила. Ни разу в жизни, даже в шутку…
 А потом мы оба пошли за Сергеем и Иркой, они за угол повернули, чтобы не смотреть на этого… мертвого…
 Ира стояла, прижавшись лбом к стене, и стонала:
- О Боже! Зачем он это сделал? Мамочка… Мама… Зачем он это сделал? Зачем он ТАК?
 Сергей отвечал ей, что не знает. И все. Мы с Митей вообще не понимали, стоит ли что-то говорить. Сейчас я думаю, что нам просто нечего было сказать. И за это мне тоже стыдно. Нельзя, чтобы одному человеку нечего было сказать другому, тем более в ситуации, сходной с нашей. Думаю, это неправильно.
 А потом она как закричит таким истошным голосом:
- Меня сейчас вырвет! Мамочка!
 Конечно, Серега стал ее успокаивать. А нам с Митей было вроде как по фигу. То есть, со стороны могло показаться, что нам по фигу. А на самом деле мне было до того дурно, так живот скрутило, что я чуть не плакала. Может быть, Мите было, как будто все равно… Но я не знаю. Может быть, он только вид делал… Но, знаете, когда я не думала об этом старике, мне становилось как-то легче. Немного легче.
 Ирка же все бормотала, что ей плохо и ее сейчас вырвет. Но, никто ей почему-то не поверил. А она резко оттолкнула Сергея в сторону, сделала буквально пару шагов, и ее стошнило прямо на тротуар. Не буду говорить, что это было отвратительно, ведь на ее месте мог оказаться любой из нас. И я, в том числе… Ой, не хочу это вспоминать. Брр!
 Митя, если откровенно, немного кретин. Или ему просто нравится делать вид, что он придурковатый какой-то. Бывают же такие парни, которым нравится выставлять себя на посмешище? Это, наверное, болезнь такая… Ну, короче, почему я решила, что он кретин. Ирку только что стошнило, а этот идиот давай нести всякую чушь вроде:
- Твою мать! Вы видели это? Обалдеть! Твою мать! Я в ауте!
 Но не об Ирке, разумеется, речь шла, а о том старике.
 Можете себе представить? Ну, разве не придурок? У меня даже живот перестал болеть, когда я услышала его слова, так сильно они меня взбесили.
 Хотя, если честно, хотелось бы мне в тот вечер оказаться на Митином месте. Я ведь чувствовала себя так, что в пору было вопить во все горло от отчаяния, боли и страха, а Митю, казалось, это событие ничуть не расстроило. Да, он был ошеломлен не меньше меня, только вовсе не потому, что ему было нестерпимо жаль совершенно незнакомого человека…
 Не было ничего удивительного в том, что после этих омерзительных слов Сергей повернулся к Мите и яростно заорал:
- А ты вообще, заткнись! Заткни свою глотку!
 Но тот молчать не собирался. Он стал орать в ответ:
- Да пошел ты! Сам заткнись!
 Сейчас мне смешно об этом вспоминать, если честно. Но в тот вечер у меня были совсем другие ощущения. Поэтому, когда Сергей хорошенько врезал Мите по лицу, мне стало жаль парня. Я думала, у него кровь из носа хлынет. Но никакой крови не было. Потом Серега, конечно, извинился… Зачем, спрашивается? Ясно же, что Митька сам виноват. Надо же уродиться таким идиотом! Хотя, мама мне всегда говорит, что глупый человек не виноват в том, что он глуп. И, соответственно, то же самое можно сказать и о кретинах… Только я ни разу не слышала, чтобы люди говорили: «Он такой умный! Но, разумеется, это не его заслуга. Он просто родился с такими отличными мозгами». По-моему это несправедливо. Если дурак не виноват в том, что он глуп, то пусть умник не гордится своим умом – в этом нет его заслуги… Но вообще-то к моей истории это отношения не имеет…
 Потом Ирка начала реветь. Она все это время сидела на корточках, не шелохнувшись, а тут вдруг начала громко реветь. Мне, конечно, тоже очень хотелось поплакать, чтобы хотя бы чуточку легче стало, но при парнях я никогда не плачу – стыдно.
 И тут Сергей спросил:
- Мы могли ему помочь?
 Я молча посмотрела на него. И мне стало еще страшнее. И еще больнее. И еще тоскливее. Но страх все-таки преобладал. Такой странный нарастающий страх. Было страшно думать о том, что могло произойти, если бы хотя бы один из нас подошел тогда к этому человеку, и просто спросил: «Я могу Вам чем-нибудь помочь?». Никто не знает, что тот мужчина мог ответить… Пробормотал бы что-то невнятное… Промолчал… Сказал бы, что его рвет на куски от боли… Достал пистолет и застрелился… Никто не знает…
 Митя ответил отрицательно. Я сказала, что не имею ни малейшего представления. Ирка начала еще громче реветь. А Сергей добавил:
- Какая теперь разница…
 И вот, тогда я тоже заплакала, но без всхлипываний и завываний всяких. Я очень старалась плакать как можно тише. Это было трудно, по правде говоря. Трудно плакать тихо, когда тебя так и ломает… Трудно плакать так, чтобы не привлекать к себе излишнего внимания, когда тебе хочется вопить от боли…
 И почему-то, именно в тот момент я вспомнила, что у меня есть любимая песня. Я подумала тогда: «Как здорово! У меня есть любимая песня! У меня все-таки есть любимая песня!». Она очень красивая… Серьезная… «Promised land» называется. И в ней есть такие слова: «Возьми меня за руку… Скажи, что ты чувствуешь… Я вижу по твоим глазам, что тебе действительно нужно… Это правда… Я покажу тебе обещанную страну…» Очень красивая песня, серьезно говорю. У европейских рок-групп много красивых, по-настоящему проникновенных песен…


 S S S


 Кира закурила очередную сигарету и села на подоконник. Время от времени она проводила теплой ладонью по холодному стеклу и смотрела за окно. При свете уличных фонарей было видно, как сильный ветер гонит густой туман по набережной мимо гостиницы. Туман, казалось, не имел ничего против и медленно, но послушно, перемещался в сторону мрачного парка.
- Я хочу домой, - размазывая сиреневую тушь по щекам, повторила Ира.
- Прошу тебя, заткнись! – истерично завопила Кира. – Пожалуйста, хотя бы на десять минут заткни свою глотку!
- Я хочу домой, - всхлипывая, проговорила подруга. – Я хочу домой!
- Да мне плевать! – заорала Кира. – Я хочу, чтобы ты просто заткнулась! Понимаешь?! Хватит ныть! Хватит! Хватит! Хватит ныть, я говорю!
- Мамочка… Я хочу к маме… Я хочу…
- Заглохни! – вскричала девушка. – Еще слово, и я тебя придушу! Слышишь? Я подойду к тебе, схвачу твою тонкую шею двумя руками и со всей силой, на какую только способна, начну душить. Клянусь, я придушу тебя!
 Ира сразу же смолкла. Она устало опустилась на пол у дивана и, тихонько всхлипывая, спрятала покрасневшее от слез лицо в ладонях.
 Кира сделала небольшую затяжку и снова посмотрела за окно.
- Думаешь, одной тебе хреново? – спросила она, нервно потирая лоб. – Да?
 Ира молчала.
- Вот и молчи! – зло воскликнула подруга. – И нечего думать об этом старике. Нечего о нем думать! Если бы ты была на том тротуаре, никто бы не поинтересовался, почему ты два часа к ряду стоишь на одном месте и ревешь. Да, захотелось старику помереть, и что из этого? Может, он устал жить в нищете! Может, ему просто надоело жить! Ты об этом подумала, прежде чем начать лить нескончаемые слезы по такому случаю? Тебе его жалко! А он бы тебя пожалел, окажись ты на его месте? В этом мире есть люди-одиночки, а есть те, кто существует в стае. Мы - одиночки. И этот старик, он тоже, своего рода, одиночка. И будь он жив, то не подошел бы к тебе и не спросил, почему… - Кира не договорила и громко разрыдалась. – Черт тебя дери, думаешь, у меня на душе кошки не скребут?! Ошибаешься! Да мне так хреново, что я готова на себя руки наложить!
- Мы виноваты, - прошептала Ира. – Мы неправильно поступили… Я хочу домой. Я больше не хочу в Варшаву, Кирка! Я хочу домой… хочу к маме… хочу сказать родителям, что я их люблю… хочу попросить у них прощения и сказать, что я их очень люблю… Мамочка… Мама… Я уже ничего не хочу… Я устала, Кира, понимаешь?.. Мы стояли и смотрели на него, а теперь говорим, что ничем не могли помочь этому несчастному человеку… Вы издевались над ним! Все то время, что мы провели в кафе, вы жестоко подшучивали над несчастным стариком! А потом мы просто стояли и смотрели. И тешили себя иллюзией того, что сейчас кто-то из нас подойдет к нему… Мы виноваты - мы виноваты - мы виноваты - мы виноваты… Я это точно знаю. Я это чувствую внутри себя, - скороговоркой проговорила девушка и прижала руки к груди.
- …Иногда я чувствую себя так, будто все остальные вытирают ноги об меня, - тихо сказала Кира. – Это больно и очень неприятно… Это вызывает такие стремные ощущения! Но я никак не могу изменить такое положение вещей. Наверное, все одиночки обречены на мучительную боль внутри. Конечно, должны быть из этого правила исключения… Но… это не я, - она снова потерла лоб, подумала немного и добавила. - Нет, у меня такого не будет.
- Одиночество и эгоизм идут рука об руку, - жалобно произнесла Ира. – Людям одиноко, потому что они не хотят, чтобы от одиночества их спасали те, в ком они не нуждаются.
 В номер громко постучали. Кира сразу же погасила сигарету, но с места не двинулась.
- Стучат, - прошептала Ира.
- Слышу, - недовольным тоном ответила подруга. – Если хочешь, открывай. Мне здесь никто не нужен.
 Ира быстро вытерла слезы и подошла к двери.
 Пришел Сергей.
- Можно я с вами немного посижу? – спросил парень исподлобья взглянув на Иру. – Никак не могу заснуть.
- Мы тоже не можем, - ответила девушка и пропустила Сергея в номер. – А где Митя, спит?
- Он в казино, - сказал парень и сел на диван.
- Ясно, - тоном полным презрения произнесла Кира и закурила новую сигарету.
- Я пробовал уснуть, но у меня ничего не вышло, - рассматривая свои кеды, сказал парень. – Совсем сон не идет. Особенно после такого… происшествия, - Сергей с трудом подобрал нужное слово.
- Отлично! Давайте окончательно испортим нашу поездку тем, что не только в этот вечер, но и при каждом удобном случае будем напоминать друг другу о случившемся, - саркастически проговорила Кира и отвернулась к окну.
- А по-твоему мы должны забыть об этом, как о каком-то «пустом» фильме? – спросил парень. Он резко подскочил и, сунув руки в карманы потертых джинсов, зашагал по номеру. – Скажу честно, я пробовал! Но у меня ни черта не вышло! Я не могу забыть этого человека! Чем сильнее я стараюсь не думать об этом, тем меньше у меня это получается.
- Я тоже не могу, - как можно тише произнесла Ира и нервно облизала губы. – Я закрываю глаза и вижу его. Вижу, как он неподвижно стоит на тротуаре и плачет. И я знаю, мы могли ему помочь. Просто не захотели, а может, не посчитали нужным. За это мы должны быть наказаны. Мы заслужили тот стрем, который сидит сейчас внутри нас.
- Мы же не знали, что ТАК случится! – воскликнула Кира. – Сколько можно говорить об этом? При чем здесь какое-то наказание? Что ты несешь, дурочка!
- Интересно, заметила ли ты, что мы повели себя, как «дешевое
большинство»? – едко спросил Сергей остановившись перед Кирой. – Каждый из нас подумал про себя: «Жаль, конечно, старика, но думаю, он сам как-нибудь справится со своей проблемой. При чем здесь я?». Могу спорить, приблизительно так ты и подумала.
- Меня уже тошнит от этого бесполезного нытья, - процедила Кира. – Бл! Я готова наброситься на вас с кулаками, только бы заткнуть ваши поганые глотки! Хватит ныть! Сделайте вид, что забыли о том, что видели сегодня вечером. Пожалуйста!
- Теперь я знаю, почему тебе иногда кажется, что люди вытирают о тебя ноги, - внезапно произнесла Ира и села на край дивана. – Ты ведь и сама не против того, чтобы потоптаться на чувствах других.
- Пожалуйста, не надо читать мне морали! – фыркнула Кира и спрыгнула с подоконника. – Временами меня просто наизнанку выворачивает от твоих нравоучений. Да, я знаю, что у меня много недостатков. Ну и что? Не могу же я бороться с ними до изнеможения. Я устала! Имею я право устать от беспрестанной борьбы с собственными недостатками? Кстати, учти, что подавляющее большинство людей не способно даже на это. Подавляющее большинство, живущих в этой стране, не думает о том, что вся наша жизнь – самосовершенствование. Да им это и ни к чему!..
- Я хочу, чтобы мы поговорили о том, что произошло четыре часа назад, - громко сказал Сергей.
- Черт! С меня хватит! – вскричала Кира. – Я не желаю даже думать об этом!
- Мы должны поговорить, - перебил ее Сергей. – Я требую!
- Что-что? Требуешь? Ты требуешь? Ты требуешь?? – переспросила Кира и истерично засмеялась.
 Она очень долго смеялась, никак не могла остановиться. Ира и Сергей некоторое время смотрели на нее, а потом отвернулись. На душе у обоих стало гадко. Такое ощущение появилось, будто тебя выставили на посмешище перед целым миром, а ты не понимал, что послужило причиной столь унизительного хохота.
- Думаете, я дрянь? А мне, между прочим, очень жаль этого дедушку. Слышали? Мне его действительно жаль! Но не буду же я из-за этого портить свою жизнь. Как вы считаете? К тому же, строить из себя великомученицу – прерогатива Иры. О, она так обеспокоена смертью этого человека, что я на ее фоне смотрюсь обыкновенной бесчувственной сукой. Разве не так?
- Ну и дрянь же ты, - пробормотала Ира.
- Знаете что, вы меня задолбали! – заорала Кира. – Да, именно, задолбали! Надоело!! Надоело!! Может я и дрянь, но у меня есть такие же человеческие чувства, как и у вас двоих! Ясно? Вам ясно? Не знаю, почему вы до сих пор не зарубили у себя на носу: «То, что для одного неприятность, для другого – беда; для одного – просто неудача, для другого – настоящее горе». Если я не рву на себе рубашку от отчаяния, это еще не говорит о том, что мне плевать на то, что мы видели сегодня. У меня есть чувства. Да! У меня даже любимая песня есть! А у вас есть любимая песня?! Ну, что молчите, умники?
- Я хочу домой, - прошептала Ира, поднимаясь с дивана. – Я хочу домой. Я просто хочу домой.
- Ну, началось! – недовольно протянула подруга. Она схватила свою куртку и, с силой хлопнув дверью, выбежала из номера.
- Я хочу домой, - повторила Ира и заплакала. – Назад, к родителям…
 Сергей тяжело вздохнул и притянул девушку к себе.
- Отвези меня домой. Я хочу к маме, - прижимаясь к парню прошептала та. – Отвези меня домой, пожалуйста. Мне так страшно здесь. Пожалуйста, увези меня отсюда.
- Хорошо, - сказал он. – Ты только не плачь, ладно? Не хочу, чтобы ты так расстраивалась. Не плачь, пожалуйста…
- Я не хочу в Варшаву. Я уже никуда не хочу… Отвези меня домой, пожалуйста! Пожалуйста! Ты не представляешь, как мне хочется домой, – Ира разрыдалась в полный голос. - Домой! ТАК ХОЧЕТСЯ ДОМОЙ!
- Успокойся, ладно? Все будет в порядке.
- Нет! Не будет! – завопила Ира. – НЕ будет! Теперь уже никогда не будет так, как прежде!
- Ну ладно, хватит… Завтра же куплю билеты и отвезу тебя домой. Ты только реветь перестань, ладно?
- Обещаешь? – она подняла голову и посмотрела прямо в его глаза. – Ты обещаешь?
- Обещаю, - прошептал Сергей, отводя взгляд в сторону. – Обещаю. Я отвезу тебя. Вот увидишь…
 Он знал, что врет. И знал, что теперь, когда он пообещал ей это, Ире стало гораздо легче. Сергей по собственному опыту знал, когда тебе обещают что-то, жить дальше становится гораздо легче. Появляется надежда на то, что там, впереди, тебя ждет что-то очень светлое. И ты начинаешь ждать. И на душе у тебя становится гораздо легче. Не хочется думать о том, сдержит ли человек свое обещание. Хочется надеяться. А следовательно, – жить.
 Люди нуждаются в том, чтобы им постоянно лгали. Они хотят верить тому, что им обещают. Они даже не догадываются о том, что это ложь спасает их от тоски и отчаяния.
 Люди верят тому, что им обещают. Многие из них просто не желают думать о том, что за этими обещаниями стоит пустота. Там нет ничего светлее серого цвета…
 А люди все равно ждут.
 Надеются и ждут. А следовательно, - живут. Только этим и можно объяснить человеческую любовь к заведомо невыполнимым обещаниям…


 S S S


 Мы молча сидели на одной из самых грязных лавочек перрона и ждали свой поезд. Мы ждали его на удивление терпеливо: не нервничали, не зевали от скуки, не дремали… Я и Сергей, мы просто ждали, когда же нам позволят вырваться в другую страну, в незнакомый город, к чужим людям... Мити с нами не было. Он пошел высматривать Ирку, которая на полном серьезе собралась ехать назад домой. Я была просто в шоке! Только подумать, мы четверть страны проехали автостопом, чтобы впоследствии сесть на поезд и, чувствуя себя «белыми людьми», спокойно приехать в Польшу… Мы столько утомительных месяцев копили деньги на эти поганые билеты… И тут, Ира сообщает, что она едет назад домой, и никакая Варшава ей не нужна! Ладно, не хочу об этом говорить…
 Делать нам с Сергеем было нечего, поэтому мы просто наблюдали за тем, как неухоженного вида люди то и дело проходили мимо. И было в этих торопливых движениях что-то до отвращения «жадное». Люди так спешили, что казалось, будто единственной целью всей их жизни является лишь это пустое желание - не опоздать. Я очень не люблю, когда люди куда-то торопятся. Но не потому, что со стороны это выглядит не слишком эстетично. Просто я считаю, что люди не должны спешить. К тому же, думаю, это противоестественное состояние - когда человек делает что бы то ни было в спешке.
 Раздражало еще и то, что большая часть этих «суетливых» не только не опаздывала, но и прибывала гораздо раньше необходимости. Это сильно раздражало. Временами мне даже хотелось подняться и заорать: хватит уже!!
 Наверное, я просто злилась. И поверьте, мне было от чего злиться. Столько дерьма на меня свалилось в тот поганый день, сколько за целый год не наваливалось. Не помню даже, чтобы я так много плакала в один день… Блин, да что я говорю! Вам ведь все равно не понять. Я уверена, никому неинтересно знать, что творится в душе другого человека… По крайней мере, если вам хорошо и тепло, вы и знать не желаете о том, что кому-то тоскливо и одиноко. Только не подумайте, что я вас в чем-то обвиняю! Я точно такая же.
 Нет, мне не жалко этого старика. Потому что я надеюсь, что его действие было осознанным. Думаю, он точно знал, на что идет. Хочу верить в то, что причины этого поступка были очень вескими. И нет моей вины в том, что я не помешала ему совершить задуманное… Я только хочу сказать, что его самоубийство серьезно изменило мое мировоззрение. Теперь я не желаю играть по чьим-либо правилам. Теперь я буду поступать только так, как считаю нужным. Потому что жизнь мне дана не для дурацких разглагольствований, упреков, обид и зависти. Может быть, я не стану добрее по отношению к людям, но и не позволю пустой критике выбивать меня из колеи. Критика – это, своего рода, провокация. Так вот, я очень, очень постараюсь и сделаю так, что ни одно мерзкое слово в мой адрес не заставит меня «упасть». Теперь я точно знаю, цель жизни – не получение удовольствия всеми возможными способами (что за ерунда!), а что-то более существенное.
 …Когда мне уже стало казаться, что мы целую вечность сидим на этой мерзкой лавочке, на перроне появился Митя. Он какой-то неровной походкой приблизился к нам и встал прямо напротив меня. Сергей вопросительно посмотрел на него.
 Митя помялся немного, а потом грустно произнес:
- Ее нет нигде.
- Бл! О чем она думает? – раздражительно вскричал Сергей.
- Да, она и в самом деле уехала домой, – сказала я. – А мы ведь ей с самого начала не поверили…
- Помолчи, пожалуйста! – тоном не терпящим возражений произнес Сергей. – Еще скажи, что это мы виноваты в том, что Ирка захотела свалить назад.
- Не понимаю, чем вы могли ее обидеть, - сказал Митя.
- Никто ее не обижал! – зло ответил Сергей.
- Тогда, почему она захотела домой? Почему?
- Откуда мне знать! От такой психички можно ожидать всего, чего угодно… Черт, я что, виноват в том, что Ирка родилась такой… придурковатой?
- Неправда! – возмутилась я. – Просто у нее нестандартное восприятие мира.
- А мое восприятие, значит, вполне вписывается в какой-то дешевый стандарт? – едко произнес Сергей и тут же поднялся. – Вот пусть она теперь кукует здесь, в то время как мы будем оттягиваться в Польше.
- Давайте подождем еще немного, - сказал Митя.
- Сколько можно ждать? Вот, уже прибытие поезда объявили…
- Да, надо подождать, - согласилась я. – Может быть она никуда не уехала. Вдруг она через несколько минут появится. Давайте подождем!
- Слушайте, мы же не можем ждать ее бесконечно! – воскликнул Сергей. – Нам надо ехать!
- А я буду ждать, - пробурчал Митя.
- Я не вправе запретить тебе это, - сказал Сергей и быстро взял чемоданы. – Кира, нам пора!
- Если Митя будет ждать, я тоже…
- Митя будет ждать, потому что по дурости доверил хранение
своего билета Ирке, - перебил меня Сергей. – У него нет другого выхода!
- Неправда! – сжимая кулаки, вскричал Митя. – Я бы ни за что не бросил ее! В отличие от такой мерзкой свиньи, как ты!
- Чего? – вздернув брови произнес Сергей и опустил чемоданы на заплеванный перрон.
- Ты бросаешь своих друзей, как мерзкая свинья.
 Сергей быстро подошел к Мите и ударил его тяжелым кулаком прямо в переносицу. Меньше всего на свете мне в тот момент хотелось видеть это. У Митьки из носа пошла кровь. Но он даже не шелохнулся. Противные алые капли аккуратно опускались на его рубашку, а он стоял и зло смотрел на Сергея. Не знаю, почему Митька не врезал в ответ чем-нибудь тяжелым по сытой физиономии этого индюка. Он просто стоял… И даже кровь не пытался остановить. В какой-то момент мне даже показалось, что Митька готов заплакать от злости и обиды. Тогда я в бешенстве оттолкнула Сергея в сторону и заорала:
- Катись! Катись в свою Варшаву! Давай-давай, мудак! Убирайся к чертовой матери! Чтобы мы тебя больше никогда не видели!
 Сергей схватил свой чемодан и, не сказав ни слова, зашагал прочь.
- Тупицы! – выкрикнул он, пройдя пару метров.
 Я отвернулась и больше не смотрела на него. Это был самый последний раз, когда я видела Сергея. Конечно, тогда мне даже в голову не могло прийти, что мы с Митей и вправду больше никогда не увидим его. Сейчас я думаю, что так даже лучше…
- «Давай-давай, мудак»? Не знал, что ты умеешь так глупо выражаться, - прикладывая к разбитому носу клетчатый платок, сказал Митя и улыбнулся.
- Больно? – зачем-то спросила я.
- Нет, - сказал он и сел на грязную лавочку. Но мы оба знали, что это вранье.
- У тебя рубашка в крови, - грустно проговорила я и села рядом.
Не знаю, зачем я это сказала… Может быть, просто вспомнила, что нельзя, чтобы одному человеку нечего было сказать другому. А мне действительно нечего сказать. Я постоянно ловлю себя на мысли, что мне нечего сказать другому человеку. Наверное, поэтому люди никогда не воспринимают всерьез то, что я говорю.
 Конечно, Митька и без меня знал, что у него вся рубашка закапана кровью. Он грустно улыбнулся и ответил:
- Ерунда!
 А я почему-то подумала: «Как в кино». А потом начала плакать. Я плакала по-настоящему. Не на показ. Не из жалости к самой себе (хотя, кто его знает). Я плакала, потому что мне это действительно было необходимо. И я хотела остановиться, но у меня не получалось. Я плакала, потому что все пошло кувырком в тот день. Будто мы помешали кому-то, и нас беспардонно оттолкнули в сторону. Это были очень злые слезы. Слезы человека, пострадавшего от жестокой несправедливости. Вы и здесь меня не поймете, я знаю. Но вы можете хотя бы постараться…
- Спой мне, - попросила я Митю и закрыла глаза.
- Спеть? Что? – удивленно спросил он.
- Спой мне свою любимую песню.
- «Улицы Филадельфии» Спринстина подойдет?
 Я молча кивнула головой.
 И Митька запел. Очень тихо и проникновенно. А я слушала. Очень внимательно и с неподдельным интересом.
 Должно быть, мы ужасно выглядели со стороны: заплаканная девчонка и окровавленный парень, сидящие на грязномперроне. Но мне было все равно. А Митьке и подавно.
 Я сидела и представляла себя главной героиней какого-нибудь жутко замороченного фильма о трудных подростках… Ну знаете, такой ожесточенной девицей с потрепанными нервами, которой вечно нечем заняться и вечно некуда податься…
 А потом я махнула рукой на эту затею. Ведь, если никто не воспринимает всерьез мои мысли, а ведь некоторые из них такие полезные, то и малобюджетную киноленту об аутсайдерах, снятую по моей маленькой непутевой жизни, никто смотреть не станет.
 Обидно, конечно, но, сидя на той лавочке, я вынуждена была признать, что никто не ценит меня, как неординарную личность, наоборот – так и норовят приклеить какой-нибудь идиотский ярлык. Никто не хочет понять, что я - не самый плохой человек. Подумаешь, веду себя, как эгоистка! Зато в прошлом году участвовала в спасении китов. О, вы просто не представляете, какие это существа! Увидеть их хотя бы раз в жизни – одно из самых незабываемых впечатлений! Что-то прекрасное и удивительное неторопливо закрадывается в вас, когда вы видите эту громадину. Я просто не могу описать это чувство! Задохнуться от восторга можно, если просто увидеть кита. Что уж говорить о тех ощущениях, которые я испытывала, когда понимала, что благодаря мне один из этих гигантов будет жить. И, знаете, я тут подумала, что в следующем году обязательно снова поеду в Исландию. Потому что мне, как всякому нормальному человеку, хочется творить добро. И потом, киты, даже если захотят, не смогут упрекнуть меня ни в мании величия, ни в эгоизме. Кстати, они, как и я, очень любят музыку. Наверное, у них есть любимые песни. Наверное, эти песни очень красивые и серьезные. Наверное, им понравится моя любимая – про обещанную страну.
 Мне просто нужно сделать вдох. Как обычному киту. Знаете, я слышала, что они всплывают на поверхность каждые пять минут. Да-да, чтобы сделать вдох! Но вообще-то они не какие-нибудь дохляки – могут оставаться под водой минут пятнадцать.
 Людям тоже необходимо время от времени «всплывать на поверхность»… Чтобы не задохнуться, не отупеть…
 Иногда мне становится страшно - когда я думаю о том, что станет с одним из этих китов, если вдруг кто-то или что-то помешает ему подняться наверх. Но потом я успокаиваю себя мыслью о том, что у него будет еще целых пятнадцать минут, в течение которых он обязательно отыщет возможность сделать новый вдох. И однажды я обязательно послушаю это дыхание. И еще, обязательно спою ему свою любимую песню. «Возьми меня за руку… Скажи, что ты чувствуешь… Я вижу по твоим глазам, что тебе действительно нужно… Это правда… Я покажу тебе обещанную страну…»
 Но прежде, необходимо сделать вдох. Чтобы не задохнуться, не отупеть…