Печка

Пусто в доме и холодно. Зябко от проникающих сквозь обветшалые рамы сквозняков, сыро и неуютно. От осеннего ветра дребезжат стекла, дрожит под изморосью и льнет к окну облетевший вишневый куст.
Часы то и дело сбиваются с размеренного ритма, спотыкаются на очередном «тик-так», а потом, силясь нагнать упущенное время, устремляются вперед, ловя потерянные секунды. Сумрак поднимается из пыльных углов, и, отряхнувшись, расползается по дому. Он старается заглянуть в занавешенные зеркала, некоторое время играет с чадящей лампадкой, тусклый огонек которой отражается в стекле фоторамки. Досадуя на скуку, сумрак начинает смурнеть, густеть, превращаясь в ночную темь – гулкую и промозглую.
Лисе не хочется заходить в дом - там никого больше нет. Но, скрепя сердце, она поднимается на крыльцо. Она старается ступать так, чтобы не скрипели рассохшиеся половицы. Лиса наизусть знает их голоса, и может сказать, в каком месте дома ходят. Но, кроме неё, в доме некому больше ходить. Её шаги осторожны и неуверенны. Ей страшно в темноте. А на свету одиноко.
Присев у печки на низенькую скамеечку, Лиса открывает заслонку и укладывает в топку поленья. Несколько клочков сыроватой газетной бумаги, пара спичек, и на поленьях уже кружится хоровод красных и желтых огоньков. Они пьют дерево, танцуют на шершавой коре, выжигая на ней черные узоры. Через несколько минут печка, удовлетворенно урча и постреливая угольками, начинает согревать остывший за день дом.
Лиса, подогнув колени и опустив голову на руки, наблюдает за жизнью по ту сторону печной дверцы. Огонь отражается в её лазах, любуясь собственным сиянием.
«Говорят, если долго смотреть на огонь, можно сойти с ума, - Лиса прикрывает дверцу. – Или это о Луне?»
- И о Луне тоже.
Тихий голос заставляет распахнуть глаза, замереть не дыша.
- Луна в небе, огонь в печи – всё это пламя.
Плюшевая мягкость обнимает плечи, жарко согревает затылок.
- Кто… Что ты?
- Пламя. Нет, не оборачивайся, - предупреждающее касание сухих горячих волос, шепот, пахнущий дымом.
- Почему?
- Будет больно.
- Но…
- Дыши.
- Что?
- Дыши мной!
- Я…
- Тише. Пока горит огонь, я буду с тобой.
- Где ты?
- С тобой. Нет, не нужно света, не смотри на меня. Тебе может стать больно. Один только вдох. И ты не будешь больше одинока.
Лиса чувствует, как зной касается её рук, притрагивается к волосам. Она видит отблески мерцающих сполохов за спиной, свою трепещущую тень на стене.
Вдох – поток лавы! Он выжигает тоску, холод, одиночество, он облекает её в алые праздничные одежды, играет в крови крепленым вином, вырывается вовне песней, мелодия которой не известна тому, кто не вдыхал Пламя.
- Темно.
- Тепло!
- Я хочу знать тебя.
- Глаза солгут. Чувствуй.
- Как мне вернуть тебя снова?
- Ты знаешь…, - шепот лукаво щекочет висок.
Лиса знает! Теперь знает. Запасы дров в поленнице тают от вечера к вечеру, от осени к зиме, от зимы к весне. Соседи качают головами: «Летом печь топить! Совсем сбрендила». Покупатели обивают порог, недоумевают, получая отказ на просьбу продать дом. Ведь там живет её Пламя!

«Я хочу знать. Хочу знать. Хочу…! – сырой щепкой дымиться назойливая мысль. – «Хочу!!!».

Лиса не решается зажечь свет. Она крадется к гудящей печи. Осторожно приоткрывает дверцу. Оглядывается туда, где, успокоенное, дремлет её Пламя.
- Зачем?!
Переполненный обидой голос оглушает, шепот перерастает в крик негодования.
- Зачем?!
Нет горячих волос, нет мягко-плюшевых рук, уютной теплой груди. Перед Лисой полыхает увешанное клочьями ржавых лишайников сухое дерево. От жара трескается корявая кора, съеживаются и опадают тлеющими комочками мхи с искореженных ветвей.
- Я же было твоим Пламенем…
- Прости!!!
Обугленный ствол в печи, рев разъяренного огня и искрящийся фейерверк в ночном небе над крышей старого дома.
- Прости-и-и-и…

- Да, третьей степени. Ну, руки, лицо. Повезло, в общем.
- Жить-то будет?
- Будет, подлатаем.

Лиса будет жить. В квартире, где её будут греть типовые батареи - по сезонному расписанию и нормативам гекалорий на душу населения. И никакого открытого огня. Руки и лицо заживут. А сердце сгорело.