Депрессия

Глава 12
Депрессия

Хмур и невесел восседал Эдуард на обитом красной тканью диване. В зубах у него была спичка производства Балабановского завода, в руках меч из дамасской стали. Облачен он был в доспехи, кое-где, правда, не до конца. В местах же окончания доспехов проглядывал банный халат Евгения Адамовича. Эдик задумчиво поглаживал рукоятку меча и меланхолично жевал спичку.
- Эдуард, кончай дурью маяться, - Евгений сидел напротив, тоже в доспехах, только обмотанных белой простыней, на которой красовался намалеванный Элиной помадой крест. - Обрядил меня невесть во что и сидит уже второй час, отмалчивается.
- Я жду… - сказал Эдик, и эхо его голоса разнеслось по внутренностям доспехов.
- Чего? – раздраженно вопросил Евгений Адамович.
- Когда же ты, наконец, нападешь, и мы решим наш вечный спор! – мужественно и с долькой идиотизма констатировал Эдик.
- Гы… Оно конечно хорошо и интересно… только одолжи мне свой меч, а то как-то несподручно с веником нападать. Я, конечно, метко кидаю… но… Можно еще его отравить, только вряд ли из этого толк выйдет, - Евгений закурил, попытавшись закинуть ногу на ногу. Доспехи зловеще заскрипели. - Если у тебя депрессия, могу посоветовать хорошего психоаналитика.
- Юлишь?! – в стиле гопника средневековья возопил Эдуард и стукнул себя в железную грудь кулачищем.
- Что-то мне думается, ты тронулся… Ты никуда не уходи, я сейчас сбегаю до телефона и обратно… - Евгений не на шутку разволновался.
Эдик угрожающе заерзал, пытаясь встать.
- Оруженосец!
Феофан не шелохнулся.
- Феня…- закипая, молвил Эдик.
- А?! О! - Феня поспешил к своему сюзерену.
- Ну же, мой верный сквайр, подымай своего господина на последний бой, который решит судьбу человечества! – Эдуард неистовствовал.
- Феня! Не подымай! Я тебе за это… бублик дам, - подмигнул Евгений.
- Враг хитер! – заорал Эдуард. В приливе ярости он попытался вскочить, после чего загремел на пол, взмахнув мечом. - В атаку!
Феня растеряно смотрел на… Евгения Адамовича, прикидывая, где тот может прятать бублик.
Эдик поскрипел зубами и доспехами, безнадежно вздохнул и впал в тяжелый депрессняк.


В ушах у Ивана звенело, от яростных аккордов брутальной песни сотрясались колонки и полупустой пластиковый стакан на столе. Плечи Ивана тоже тряслись, не то в ознобе, не то в рыданиях. «Жизнь пуста… боже, пятнадцать лет… пятнадцать лет на этом свете, а я не успел сделать еще ничего… и никогда не успею! Балаган! Прав был Шекспир! Все это ложь, лицемерие, мы все в масках!» Ваня ожесточенно стиснул в зубах добытую в отцовском кармане сигарету. «Эта дура! Господи, да ей же наплевать! А ей ведь даже восемнадцати нет! Ну и что, что такое какие-то три года?! Я ведь лучше него, я, только я достоин…» - в мозгах юноши пронеслись картины того, чего он достоин. Щеки запылали. Не раз после полуночи СМИ просвещали его на эту тему со всеми откровенно шокирующими, но от этого не менее притягательными подробностями. «Черт! Даже этого сделать я не успел! И не успею…»
- Да! Да! Не успею! – истерично вскричал Иван и судорожно стал перерывать ящики кухонного гарнитура в поисках вожделенного колюще-режущего предмета. Незамысловатый советский гарнитур насмешливо молчал и хранил свои тайны. – Ложки, ложки, всюду эти ложки! Проклятый мир, его нужно избавить от этих ложек!
Ваня подбежал к раскрытому настежь окну и принялся яростно вышвыривать содержимое ящика вниз. Устав бегать от окна к гарнитуру, юноша в остервенении попытался выдернуть ящик из стола. Ящик отомстил обидчику, воткнув занозу в указательный палец Ивана. Смерть заглянула в глаза Ивану, перед ним пронеслись в зловещем вихре столбняк и заражение крови. Взвизгнув, парень кинулся к телефону, пытаясь вспомнить мамин номер.

Эдуард смотрел, как сгорает пятый построенный им спичечный городок.

Лидия тоскливо валялась на полу. И пол тоже был тоскливым, и стены тоже были тоскливыми, тосковала природа за окном, и последняя рубашка Коли, забытая им в спешке, тоскливо белела на подоконнике, будучи яростно выкинута Лидией за окно. «Нет! Это какой-то ужас! Этого не может быть! Я отдала ему лучшие годы своей жизни! Стирала, убирала, готовила… растила его ребенка! А он… а он… Ах, мамочка, ты была права! Скот! Все мужики такие! Я больше никогда никому не доверюсь! Что же делать…?» Заплаканная, она приподнялась на локтях и оглядела комнату. Трогательно порезанные фотографии из семейного альбома покрывали стол, по телевизору шла программа о животных, в серванте тускло поблескивали фужеры, подаренные на свадьбу. «Ах, что же его во мне не устроило? Чем же я хуже нее?!... Нет, ну разве что десятью лишними килограммами и годами… Но все-таки! У меня же такой богатый внутренний мир, такая душа…» Лидия разревелась с новой силой. Спустя некоторое время она встала, подошла, качаясь, к столу, и выгребла из него все таблетки. Трясущимися руками она терзала первую же попавшуюся коробочку с лекарствами, но в тот самый момент, когда она уже поднесла горсть таблеток ко рту, в дверь позвонили. Лидия глянула на часы и поняла, что это ее дочь вернулась из школы. Быстренько вытерев слезы, она решила, что все-таки есть человек, ради которого она должна жить, и на негнущихся ногах поплелась открывать дверь.

Эдуард по-гусарски стрелял из мушкета по воробьям.

Андрей умиленно смотрел, как лихо, с каким неподдельным интересом, с какой живой, бурлящей яростью Владик наклеивает марки. Братец сопел и периодически рычал, прижимая пальцами очередной клочок бумаги к альбомному листу.
Андрей не мог понять, почему время от времени он ощущал себя прогуливающимся по воде Христом, которого тонущий грешник отчаянно тянет за полу одеяния с безумными криками о помощи. Видимо, Андрей был неправильным Христом, ибо ни малейшего желания помочь бедолаге не испытывал. Испытывал он скорее завораживающее ощущение власти над незадачливым утопающим. Он рисовал в воображении сладостную картину того, как медленно и с достоинством наступает на голову грешнику ногой в тяжелой сандалии… убирает ногу… наступает… убирает… в общем, развлекается, пока бедолага с загадочным «бульк» не исчезает в темных водах окончательно. Он чувствовал прилив сил, и приливали они чудовищно активно, правда, непонятно откуда.
В мутных глубинах его души росло странное чувство того, что что-то где-то… не варится, не движется… но… меняется, черт возьми. И отчетливое желание этих перемен овладевало самыми темными уголками его существа.

Кафе «Ночной город», залитое августовским палящим солнцем, находилось буквально в пяти шагах от входа в лунопарк.
- Р…ро…машка, - вдумчиво прочитал Феня название парка аттракционов и почему-то разрыдался.
- Феня, я тебе купила билет во-о-он на ту крутящуюся штуковину под навесом. Там на лошадку садись и будет тебе весело, - сюсюкала Эля.
- Ло-о-ошадь! – завыл Феня еще громче и вцепился в Евгения Адамовича.
- Ну что ты… не плачь! Хочешь я тебе мороженого куплю? Пойдем, посидим в кафе, - и Эля оперативно затащила обоих под навес «Ночного города».
- Ну че?! Заказываем, или так, задницы притулить? – белокурая деваха в фартуке официантки зловеще распахнула блокнот и вытащила ручку из-за уха. Евгений испугался, что этой ручкой она вполне может выколоть ему глаз в случае промедления с заказом и мужественно спрятался за Элю.
- Мороженое нам бы… и два кофе, - Элеонора примиряющее улыбнулась.
- Ага… значит задницы притулить, - официантка хищно повела голубым глазом и удалилась.
- Мари…анна? – Феню, казалось, сейчас хватит удар.
- Стерва, - зло процедила Эля.
- Да, собственно, мы собрались здесь…- начал было Евгений.
- По какому-то недоразумению! – злобно прервала Элеонора. - Да! Да! Мой брат спятил! И что?! Давайте еще афиши расклеим!
- Ну, Элечка, что ты так горячишься? Это ничего, что Эдик сидит у нас дома безвылазно уже две недели и отказывается вести всяческие переговоры. Это ничего, что он набирает случайные телефонные номера и бесконечно ругается с их обладателями. И, конечно же, выросшая статистика самоубийств – сущий пустяк! Он совершенно никак не связан с захлестнувшей город волной преступности. А, да, забыл еще почти сожженную кухню и стаи воробьев в квартире… ну, это если не считать следов от пуль на стенах и разбитые люстры, вазы… А сантехнику мы скоро сменим. Конечно, я не имею ничего против того, чтобы твои родственники гостили у нас дома, но, дорогая, эээ… если такие перепады настроения у вас семейное, я еще пересмотрю брачный договор, - Евгений обмахивался каким-то журналом и пальцем второй руки ковырял стол.
- Да, нужно посмотреть правде в глаза. Эдик слегка неадекватен. Но… но… у всех творческих натур случаются кризисы! И их надо поддержать в этот момент! И работа у него нервная… видишь, даже отпуск не помогает.
- Ммм… вот как раз о его работе я и хотел поговорить. Тебе не кажется, что он несколько… некомпетентен?
- Я отказываюсь говорить на эту тему. Фенечка, тебе как? Не жарко?
Феня вылупил глазенки и покивал.
- Нет! Нужно поговорить на эту тему! И не переводи разговор в другое русло, - с сомнением поглядев на Феню, он добавил, - все равно ты этим ничего не добьешься.
- Черт с тобой, говори… - пробурчала Элеонора.
Мимо прошла та самая официантка.
- Девушка, а наш заказ скоро принесут? – два молодых человека за соседним столом, сидевшие тут еще до прихода четы, явно волновались.
- Как?! Вы все еще здесь?! – изумилась официантка и убрела в противоположную столику сторону.
- Ну вот, что я хотел сказать… Буду говорить прямо и откровенно. Не буду ходить вокруг да около. Зачем оттягивать неприятный момент. Как это не прискорбно. Но молчать я больше не могу. Всему когда-нибудь приходит конец. Мда… Феня, тебе не жарко?
Феня, все еще кивая, задумчиво посмотрел на Евгения и финально кивнул так, что чуть не впечатался подбородком в стол.
 - Да… так о чем я? – Евгений Адамович нервничал.
- О том, что Эдику пора в отставку… - печально протянула Эля.
- Ах, ну да… В общем, Эля, крепись. Я хочу сказать, что Эдуарду пора в отставку, - и он втянул голову в плечи.
Эля откинулась на спинку пластикового кресла.
- Я знала, что этот момент скоро настанет. Он не создан для этой работы. Такой мягкий, такой чуткий… Он, конечно, может казаться законченной свиньей, ехидным, гадливым и вообще омерзительным. Конечно, он виноват и в нескольких войнах, в голоде и нищете, в охоте на ведьм, в смерти Джордано Бруно… но все мы не ангелы! Он правда очень хороший.
- С этим-то никто и не спорит. Поэтому отчасти ему и пора в отставку. Точнее, как… устал, наверное. Ему бы сейчас родиться и стать Злом Первозданным. Такое бы в информационной войне забацал, никто бы не выжил… Но уже энтузиазма нет у него, силы не те… Как бы ему еще об этом сказать? Так, чтобы не ходить вокруг да около?

Андрей с волнением наблюдал за тем, как Владик хищно следит за перемещением пышнотелой официантки. Его, конечно, тоже весьма раздражало столь пренебрежительное отношение к посетителям, однако даже в этом он находил некоторое удовольствие. Но, увы, Владик, не наделенный природой даром созерцания, определенно выказывал желание испить крови официантки. Выражалось оно в судорожном сжимании рукоятки ножа, который, как знал Андрей, находился в левом кармане брата. Владика трясло все сильнее. Наконец, видимо, по какому-то странному стечению обстоятельств, официантка все-таки подошла к их столику.
- Ну так че? Заказываем?
- Уважаемая, с прискорбием хочу заметить, что где-то около получаса назад мы изложили свои требования, и все никак не можем дождаться исполнения сей незамысловатой просьбы.
- Я ее сейчас зарежу, - констатировал Владик.
Затем медленно встал, достал нож и погнался за официанткой, коя рванула с места, едва клиент успел договорить, и уже набрала неплохую скорость. Видимо, не раз и не два приходилось ей спасаться бегством.
- Зарежешь… - удовлетворенно протянул Андрюша в пустоту.

Паника началась внезапно. Эля, сидевшая лицом к двум молодым людям, ожидавшим заказа, только и успела заметить, как метнулся к официантке один из них. Другой же даже не шелохнулся, прибывая, по мнению Эли, в полном спокойствии, и по его лицу блуждала удовлетворенная улыбка. Элеонора вцепилась аккуратными тонкими пальчиками в ручки пластикового кресла, ибо где-то когда-то она видела точно такое же выражение лица. И она даже могла припомнить, где и когда…