А может, он все-таки выжил?

Говорят, самоубийцам нет прощения...Но как не простить собственную внучку? Нет, не по глупости, точно не по глупости сделала она это. А почему – не знаю. Может, и вправду она была там нужнее, а может... Никогда, видимо, не понять это истерзанному моему сердцу...

Уже два года, как ее нет со мной. Дорогу на кладбище я могу пройти с закрытыми глазами. Приду, сяду на скамеечку и жду... И любой человек, пришедший на кладбище, подойдет, посочувствует, ласково назовет «бабушкой-сироткой» . Ах, они и сами не догадываются, как они правы, эти люди, сочувствие которых осталось единственными словами, произносимыми в мой адрес...

***

Сашенька родилась, принеся в дом первое несчастье. В светлый и радостный День Победы одна жизнь – жизнь Саши – заменила другую, – моей дочери Али. Сашеньке тоже грозила смерть, но она выжила, выкарабкалась, и мы с Сергеем, ее отцом, решили дать ей имя Александра, победительница.
 – Это имя имеет двойное значение,– говорил Сергей, – она победила смерть, и, кроме того, родилась в День Победы.
 – Да, – соглашалась я, – Сашенька – это прекрасно!
Через год не стало и Сергея. Он погиб в страшной автокатастрофе неподалеку от нашего города. А годовалой Сашеньке было не понять, где папа.


Саша росла болезненным, но смышленым ребенком. В полтора года она уже знала буквы, цифры и цвета, в три – читала без запинки.


В Сашенькин четвертый день рождения праздновали 50-летие Победы. Она только оправилась от простуды, поэтому была еще очень слаба.
 – Ба-аб... Я хочу на праздник! На день Победы, – говорила она, выглядывая в окно.
 – Нет, Сашуля. Ты после болезни, а на улице народу много, – отвечала я.
 – Но, как же, я и не пойду никуда в свой день рождения?
Я задумалась. Не пустить внучку на улицу в день ее рождения значило бы непременно ее ранить, а возможно, даже подорвать доверие. Я стала лихорадочно придумывать, чем бы ее порадовать, но тут она сама все решила.
 – Баб! А давай в музей пойдем! Ну, в тот, о котором ты мне давно рассказываешь!
Я рассказывала Саше про мой любимый музей Победы часто и очень подробно. В этом музее часто менялась экспозиция, приходили новые, дотоле никому не известные экспонаты и архивные бумаги. В тот день как раз и должна была быть презентация новой экспозиции, посвященной юбилею Победы. Но, с другой стороны, не слишком ли это рано для четырехлетней девочки? Но я сказала:
 – А, давай! Иди, надевай парадный костюмчик!
Саша с двух лет самостоятельно одевалась и не позволяла мне помогать ей. Но она ответила:
 – Зачем парадный?
 – Как «зачем»? Сегодня же твой день рождения, – возразила я.
 – Ну и что? Я оденусь в черное платье и повяжу твой черный платок.
 – Но почему, Саша? – возопила я.
 – Девятое мая – не только веселый праздник моего рождения, а еще и День Победы – памяти о погибших, – ответила она словами, сказанными мной два года назад, в Сашин второй день рождения.
Я и не думала, что в два года ребенок может запомнить сказанные ему слова...


Через полчаса мы были в музее. Маленькая Саша, одетая во все черное, с интересом разглядывала каждую витрину, бегая туда-сюда и периодически восклицая:
 – Ба-аб!
Вдруг она остановилась у одной из витрин и стала напряженно вглядываться внутрь. Наконец, она произнесла:
 – Баб! Что это?
 – Это? – откликнулась я, – это комсомольский билет. Солдат всегда носил его в кармане под сердцем.
 – Нет, что ЭТО?
Я посмотрела туда, куда был направлен Сашин пальчик. Там, в середине билета, зияла дырка от пули, и осталась запекшаяся кровь.
Я постаралась объяснить ей доходчиво:
 – Видишь ли, Сашенька, когда пуля попадает человеку в сердце...
 – Не мямли!
 – Саша!
 – Рассказывай все, как есть, – потребовала она.
 – Ладно. Я же тебе говорила, что комсомольский билет солдат носил под сердцем. А если в нем дыра, то человеку попали в сердце и...– я набралась духу, – убили.
 – А может, он все-таки выжил? – с замиранием сердца спросила внучка.
 – Вряд ли, Сашенька. Редко такое бывает.
 – А может, он все-таки выжил.
 – Нет, Саша, нет.
 – А может, он все-таки выжил! – отрезала внучка, – пошли домой.
 – Пошли.
Я оглянулась мимоходом на билет. «Александр Григорьевич Петров», – было написано на нем.



Александр Григорьевич. Так звали моего старшего брата, погибшего в Великой Отечественной войне. Он был старше меня на десять лет, и Сашенька почему-то называла его дедушкой. Саша очень хорошо знала о нем, она в свои четыре года очень интересовалась всем, что было связано с войной, Победой и, естественно, «дедушкой». Поэтому я ничуть не удивилась, когда, придя домой, Саша сказала мне:
 – А дед был тоже Александром Григорьевичем.
 – Да...– ответила я.
 – А может, он выжил?
 – Нет, Саша, он точно не...
 – Да нет, не дед, а тот Александр Григорьевич!
 – Нет, Сашенька, давай забудем об этом.
 – Не указывай!
Когда Саша сердилась, ее было лучше не злить.


Саша часто придумывала себе нечто, что было, по ее мнению, целью ее жизни. То она думала, что будет военным врачом, то – поваром на полевой кухне. От темы войны ее вообще нельзя было оторвать. Но, как и у всякого маленького ребенка, почти все ее мечты длились недолго, в основном неделю.
В этот раз все обстояло совсем не так. Сашенька ходила, как заведенная, по квартире, отказываясь иногда от еды, и твердила:
 – А может, он все-таки выжил?!
Но отвечать ей что-то было бесполезно.
 – Это – мысли вслух, – говорила она, – а мыслить я могу и одна!


Прошло несколько лет. Сашенька пошла в школу, познакомилась с новыми, странными и неизвестными ей предметами.
От своей идеи найти выжившего, по ее мнению, человека Саша не отказалась. Наоборот, чем старше она становилась, тем осмысленнее становились ее поиски. Сначала она искала в книжках имя солдата, затем спрашивала у всех, кого знала, о нем.
Когда Саша в первый раз попала на урок информатики, она сразу спросила учительницу:
 – А в компьютере можно найти человека?
 – Можно, – ответила учительница, – а зачем тебе надо?
Саша не хотела посвящать в свои тайны чужого человека. И она сказала:
 – Надо. Где найти?
 – Интересно, зачем тебе, деточка, надо? – сладко пропела учительница.
 – Я не деточка! – моя внучка гордо отвернулась.– А найти могу и без Вашей помощи.


 – Александр Григорьевич...
Это имя звучало в нашем доме, казалось, чаще, чем все другие. Иногда это меня даже раздражало. Но когда Саша видела мое расстройство, она шла ко мне и говорила:
 – Ты, бабушка, у меня одна!
И мы долго сидели и читали книжки. Книги были, в основном, о войне и ее героях. Сашенька пыталась найти этого человека, но ничего не получалось.


Однажды Саша пришла домой раньше обычного. Ей было уже десять лет, и она сама ходила в школу. Пришла она вся в слезах, сбросила туфли и повалилась на кровать. Из нее нельзя было вытянуть ни одного слова.
 – Что случилось, Саша? – спрашивала я.
 – Тебе не понять... – всякий раз отвечала внучка и прятала голову под подушку.
Через три дня молчания Саша не выдержала и все мне рассказала.
 – У меня был дневник. Помнишь ту зеленую тетрадь, которую я выпросила у тебя в магазине?
 – Помню.
 – Не перебивай. Это был мой дневник, я уже говорила. Там я писала все мысли, а тебе говорила, что делаю уроки. Я врала, знаю, это плохо. Но я так делала. Ведь ты же запретила мне с тобой об этом говорить, а я верю, что он все-таки выжил! Там было исписано много страниц моим мелким почерком, я берегла свой дневник, как зеницу ока, он был моим единственным собеседником! А потом... Я выложила его на парту, потом меня вызвали к доске... Я вернулась, а его нет!
 – А ты спрашивала одноклассников, учителей?
 – Да... но не всех! Если я буду спрашивать всех, то его найдут и прочитают. А я не хочу, чтобы его читали!!!
Тут Саша опять заплакала и сказала:
 – Иди... Я хочу одна... посидеть.
Я ушла.
Через неделю дневник Саше вернули. Вернула соседка по парте, которая без задней мысли взяла посмотреть красивую тетрадку. Но вместо подруги она получила врага в лице Саши.


Во время зимних каникул у Саши появилось новое увлечение – папье-маше. Она начала заниматься в кружке труда, а теперь практиковалась дома. Саша брала все газеты, которые только были у нас дома и делала из них фигурки, сначала – попроще, потом – все сложнее и сложнее. В тот вечер она решила сделать подарок для меня на новый год, что это было, я не знала.
Вдруг я услышала ошарашенный голос внучки:
 – Ба-аб! Смотри!
Я подбежала к ней.
 – Что?
 – Читай!
Я взяла газету. Там, куда Саша показывала пальцем, было написано:
«Я – ветеран войны. Мне 83 года. Помогите вылечить рассеянный склероз. Петров Александр Григорьевич». И адрес.
Я недоуменно взглянула на внучку.
 – Что это значит?
 – А значит это, что он живет в том же городе, что и мы!
 – Ты хочешь сказать...
 – Да, – перебила меня Сашенька, – да! Я была права! Он все-таки выжил!
 – Может, это совпадение?
 – Нет!
Я была потрясена.
 – И не спорь, – прибавила она.




 – Я сегодня вернусь позже, часов в пять, – сказала Саша.
 – Почему? Четверть только началась, – возразила ей я.
 – Так надо. Чао!
И хлопнула дверью.


Было уже шесть часов. Саши дома не было. Я начинала волноваться. В голове неслись самые ужасные картины. Мне казалось, что мою внучку обязательно кто-то подстерегает в подворотне, или еще что-нибудь похуже.
Старинные часы пробили десять, когда раздался звонок в дверь.
 – Привет! – весело крикнула Саша.
 – Здравствуй. Ты где была?
 – По темноте долго не гуляла. Не беспокойся.
Чмокнув меня в щеку, Саша мило улыбнулась и проскользнула в комнату. Я услышала щелчок задвижки.
 – Завтра приду раньше! Прости, – крикнула она из своего укрытия.
Всю следующую неделю она приходила в то же время.


 – Саша! Что ты от меня скрываешь?
 – Что? – Саша попыталась изобразить невинность.
 – Скажи! Я все пойму!
– Это секрет.
– Даже от меня?
– Да, но... – казалось, она замялась, – тебе скажу.
– Давай.
– Я его нашла.
– Откуда ты знаешь, что это тот же самый человек?
– Он мне сам все рассказал. И как был ранен, и как чудом выжил. Он хороший. Как ты. Даже... – и осеклась.
– Ты хотела сказать: «даже лучше»?
– Да. Прости. Он, правда, такой... Просил меня называть его дедушкой. И с ним можно поговорить.
– Я тоже хочу с тобой говорить!
– А мы разве не говорим сейчас?
– Эх... – только и сказала я.


Наступила весна. Мы с Сашенькой гуляли в парке. Саша весело и беззаботно пела песенку, когда к нам подошел незнакомый человек.
– Доброе утро, – сказал он и с улыбкой прибавил: – Внученька!
– Привет. Познакомься, это – бабушка.
– Здравствуйте.
И мы пошли гулять втроем.
Мы стали ходить друг к другу в гости – то мы к Александру, то он к нам. Но чаще к нему ходила Саша. Одна. Александр был болен, и он не мог много ходить. Саша ходила к нему почти каждый день – готовить, стирать, убирать, – а мне было разрешено приходить реже – только чтобы пить чай.


Прошло два года.
– Бабушка!
– Что случилось?
– Он заболел! Дедушке плохо!
– Ты вызвала скорую?
– Ты что? Конечно! Ему совсем плохо! Бабушка!!!
И она заметалась по комнате.
– Я поеду к дедушке в больницу! Дай мою сумку.
– Насовсем?
– Да, я не могу иначе!


Скоро Александр умер. Саша пришла домой вся убитая и сказала:
– У него был инсульт.
– Саша! Давай же уедем куда-нибудь! Я не могу видеть тебя такой грустной! – я посмотрела на нее.
– А что, ты думаешь, что мне станет легче в другом месте?
– Сашуля, пойми меня!
– Я тебя понимаю... Ладно, уедем. Только после похорон.
– Куда поедем?
– В горы.


Три дня спустя мы с Сашей расположились в небольшом горном поселке. Девочка сидела молча, с безразличием смотрела на меня, равнодушно ела, и видно было, что не надо с ней сейчас разговаривать.
Мы легли спать. Я не могла уснуть, все смотрела на Сашеньку. Она плакала во сне. Потом я заснула.
Проснулась я оттого, что у меня затекла рука. «К несчастью», – подумала я. Саши рядом не было. Я наспех оделась, выскочила из домика и увидела Сашеньку.
Она стояла на краю обрыва, сосредоточенно глядя вниз.
– Что же ты делаешь?
– Доброе утро, бабушка. И прощай.
– Почему? Что случилось? – от шока я не могла связать слова.
– Он один! Он без меня не может, пойми, он одинок даже на небесах!
– А я? Обо мне ты подумала?
– Ты – бабушка по крови, а он одинок!
– Саша!
Но было поздно. Саша уже летела с обрыва.




***

...Говорят, самоубийцам нет прощения...Но как не простить собственную внучку? Нет, не по глупости, точно не по глупости сделала она это. А почему – не знаю. Может, и вправду она была там нужнее, а может... Никогда, видимо, не понять это истерзанному моему сердцу...