Я тебя съем!

Памяти моей
любимой кошки



 В этот день я не стала выходить из дома. На улице было слишком пасмурно, и ветер дул сильнее обычного, гоня с севера тучи пыли, песка и сухих листьев. К вечеру синоптики обещали похолодание, а мою кошку так и не вернули из ветеринарного пункта после дежурного обследования.
 Вчера в больницу увезли моего второго соседа по квартире. Бородатый доктор сразу же, по белым зрачкам, выявил у него «ёлку» - болезнь, распространяющуюся воздушно–капельным путем, вирус которой сначала поражает горло, оно просто начинает гнить, после этого зоной поражения становится желудок, клетки не восстанавливаются, отмирают, ты превращаешься в мешок с гнилью.
 Жена соседа заверила медработников, что зараза пошла от моей кошки, но я не уверена. Скорей всего виной этому подвальные крысы. В прошлом году половина жильцов нашего дома скончалась от «ёлки», которую крысы разнесли по всем подъездам.
 За стеной раздался громкий хлопок. По звуку я поняла, что Наташка, моя соседка и верная подруга, застрелила своего попугая. «Наверное, сварит бульон», - подумала я и как бы зажмурилась от удовольствия. Уже три дня у меня во рту не было даже крошки черного хлеба. Голова теперь не кружилась и не гудела…
 Кто-то постучал в дверь. Я отошла от окна.
- Легкий пир на весь мир! – закричала Наташка войдя в комнату.
 Я ничего не ответила, а просто легла на грязный обшарпанный диван.
- Ночью будет около –40С, - констатировала Наташка поглядев на свои часы.
- Девятку до сих пор не вернули с обследования на «ёлку». Думаешь, у нее что-нибудь обнаружили? – спросила я подругу.
- Вполне возможно. Надо было ее съесть месяц назад. Тогда она, наверное, была здорова.
- Жалко, живое существо…
- А есть хочется!
- Я не могу спать. Вот уже третий день, ложусь в постель, а заснуть не
могу, хоть ты тресни! – пожаловалась я Наташке.
- Ерунда, пройдет! Все проходит! Кстати, я только что пристрелила
Шестнадцатого. Думаю сварить из него суп. Так что… приходи! А я пока пойду…
 Я снова осталась совсем одна. Если не считать тараканов, забившихся в угол комнаты. На улице становилось все холодней, тараканы приближались один за другим к батарее. Я свернулась калачиком и придвинулась к самому краю дивана, от стены веяло холодом.
 Соседка сверху выбросила из окна бутылку из-под оливкового масла. Бутылка ударилась о заледеневшую землю. Наступила, обычная для этого времени суток, тишина. И вдруг, откуда-то понеслись звуки старинной песни. Да, кто-то очень сильно отстал от жизни: сочинять или слушать музыку было верхом безвкусицы, на это даже не хватало времени. Новые песни перестали появляться на этой планете еще до моего рождения, так говорила моя бабушка.
 Я рассмеялась. Наверное, это приятно – сидеть у такого старенького музыкального проигрывателя и, не взирая на недовольство соседей, переслушивать песни, сочиненные нашими предками в течение многих-многих веков.
 Снова закрываю глаза, считаю до ста… И опять - ничего.
 Дверь моей комнаты распахнулась – сквозняк. Кто-то забыл закрыть входную дверь и теперь она зловредно скрипела, старалась изо всех сил. Тараканы зашевелились. Я отчетливо слышала, как они трутся друг о друга, видимо, так им было гораздо теплее.
 «Почему же Девятку не везут? Неужели «ёлка»?» - гадала я.
 Музыка стихла, и мне стало немного не по себе. Так сильно захотелось выехать далеко за город и побродить по заснеженному лесу, что даже слезы на глаза навернулись. Но, вот уже на протяжении пяти лет в нашем крае действовал закон, запрещающий появляться в лесу простым обывателям, вроде меня или Наташки: нас запросто могли задрать, сбежавшие от оголодавших хозяев, собаки или, что гораздо правдоподобнее, - одичавшие люди.
 Мои размышления прервал еще один сосед – Александор Ярославович. Он завалился в комнату и пробасил:
- Легкий пир на весь мир! Пойдем, чайку попьем! Мне сегодня удалось купить грецких орехов и бутылочку масла оливкового. В очереди, конечно, пришлось часик потолкаться… У меня ведь заварка еще осталась, с прошлой недели-то. А еще мне чайник подарили ручной работы, очень красивый чайник, у меня же день рождения сегодня!
- Поздравляю! – поднимаясь с дивана, сказала я.
 Мы вошли в кухню. Я опустилась на табурет, а сосед разложил на столе грецкие орехи и достал молоток. В этот момент к нам присоединилась какая-то замызганная собачонка. Она бесцеремонно забежала в кухню и, виляя обрубком хвоста, визгливо затявкала. Сосед недоуменно уставился на псину, и швырнул на черный от грязи паркет самый крупный орех. После этого он вздохнул, присел на край подоконника, и стал наблюдать за тем, с какой жадностью собачонка накинулась на грецкий орех в попытке разгрызть его. От этой сцены Александор Ярославович громко расхохотался, затем достал из бумажного пакета бутылку оливкового масла и с гордостью произнес:
- Настоящее!
 Он разливал холодное масло по стаканам, когда в квартиру позвонили. Я метнулась в прихожую. Входная дверь была распахнута настежь, а на пороге стоял маленький мальчик.
- С вашей кошкой все в порядке!
 Малыш передал мне грязно-серую картонную коробку, в которой и лежала моя Девятка.
- На улицу ее не выпускайте, а то съедят! – посоветовал мне мальчик. – Моего кота так и…
 Он как-то по-взрослому покачал головой, после чего стремительно сбежал вниз по ступенькам.
 Я принесла коробку в свою комнату и, сняв крышку, достала, перебинтованную от ушей до хвоста, кошку. Приказав Девятке лежать тихо на диване и не гонять тараканов, ее могли услышать жадные до любого мяса соседи, я заперла дверь на ключ и вернулась в кухню.
 Сосед сидел за столом и колол орехи. Собачонка же, умостившись на подоконнике, жадно следила за руками Александора Ярославовича. Как же ей хотелось есть!
- Вчера по радио выступал какой-то мужик, - начал разговор сосед. – Говорил о том, что лет через пять некоторым из нас придется жить на Юпитере… Людей, видите ли, уж больно много! Еды, видите ли, не хватает на всех! – Александор Ярославович грохнул тяжелым кулаком по столу, опустошил один стакан с маслом и придвинул ко мне другой. – Пей! Не стесняйся!
 Я сделала пару глотков и подумала о кабачках, в детстве меня часто кормили жареными на оливковом масле кабачками.
 Собачонка испуганно тявкнула. Александор Ярославович ударил ее по уху. Псина возмущенно заскулила и спрыгнула на пол. Вошла баба Варя, жена того самого соседа, которого увезли в больницу с диагнозом «ёлка», нажаловавшаяся медработникам на мою кошку. Под глазами у нее были синие тени, она не спала последние три ночи, охраняла от нас рыбий фарш. По правде говоря, этот ее фарш мне совсем не был нужен, так как от него за версту несло тухлой камбалой, да и выглядел он просто гадко.
 Баба Варя подошла к холодильнику, собачонка за ней, соседка отперла замок и быстро достала уже открытую банку консервированных томатов. У нас троих, включая псинку, потекли слюнки.
- По что собаку обижаешь, кретин! – поставив на плиту сковородку,
накинулась баба Варя на Александора Ярославовича.
 Тот ничего ей не ответил и, закидывая в рот горсть орехов, обратился ко мне:
- Угощайся!
 Я робко потянулась за орехами. Соседка косо посмотрела в мою сторону. Псина снова заскулила и жалостливо уставилась на нас с Александором Ярославовичем.
- Жрать хочет! – выкрикнул сосед. – Баб Варь! Псинку накормить не мешало бы.
- Облезет, - огрызнулась та. – Я ее не для того у свекрови стащила, чтобы она тут бока себе нагуливала. Бульон из нее сварю. Мужа нет, так мне кастрюли недели на две хватит. А то и гуляш можно будет приготовить. Сколько лет живу, а собачатинки так и не попробовала.
 Я невольно поморщилась.
 Баба Варя это заметила и, уставившись на меня своими бледно-голубыми глазами, просипела:
- А ты! Давно бы уже свою кошку приготовила. А из шкурки можно варежки тепленькие сделать… (Меня всю так и передернуло). Третий день голодаешь! Родители-то нескоро продукты пришлют, им самим есть нечего. Эх, дура-дура!..
- А она сейчас к Наташке сходит, та ее и покормит! – сказал сосед и
ехидно засмеялся.
 Я поблагодарила Александора Ярославовича за угощение и ушла.
 Идея наведаться в гости к Наташке была недурна. Убедившись еще раз, что дверь моей комнаты заперта, я вышла в подъезд. Стуча зубами от нестерпимого холода, я, что было сил, забарабанила по двери. Та резко распахнулась, и я ввалилась в прихожую. Наташка с усмешкой посмотрела на меня и, кутаясь в одеяло, сказала:
- Суп уже почти готов. Проходи!
- А мне Девятку вернули! – радостно сообщила я. – Перебинтовали всю, просто жуть!
 Мы прошли в кухню. Я села за стол, а Наташка встала у плиты. Помешивая вонючее варево, она спросила:
- Слушай, раз уж Девятка здорова, давай мы ее того?..
 Я начала обиженным тоном объяснять, что это моя кошка, а не кусок мяса, который можно приготовить в любое время дня, и что даже к супу из попугая не притронусь, живое существо как-никак… Но меня прервали дикие вопли вбежавшей в кухню девочки лет четырех. Она остановилась прямо перед плитой, посмотрела на Наташку и воскликнула:
- Дай мне немедленно поесть!
- Кристина, пошла вон! – приказала подруга. – Нам самим есть нечего.
 Девочка часто-часто заморгала, и с теми же дикими воплями выбежала вон. Не прошло и трех секунд, как малышка вернулась, на этот раз с большущей крысой в руке. Кристина держала ее за кончик хвоста, а крыса противно попискивала и пыталась высвободиться. Наташка и я с ужасом уставились на ребенка.
- Брось ее! – завизжали мы в один голос.
- Не-а! Сварите мне из нее суп!
- Она заразная! – заорала Наташка. – Брось ее немедленно!
 Кристина швырнула крысу в пустующее мусорное ведро и обиженно захныкала.
 Мы тут же позвонили в службу 013…
 Бородатый доктор осмотрел сначала крысу, затем девочку, и устало констатировал: «Ёлка!» Кристину тут же госпитализировали, а несчастное животное приказали сжечь.
 Предоставив процедуру сожжения Наташке я быстро ускользнула.
 Войдя в свою комнату, я бросилась на диван и закуталась в одеяло. Становилось все холоднее, обещанные –40С давали о себе знать. И только тогда я вспомнила о Девятке. Сердце остановилось. Я скатилась на пол и заглянула под диван. Моей любимицы там не оказалось. Метнувшись к шкафу распахнула дверцы - кошки нет. Кошки нет!! Я выбежала в коридор.
 «Неужели ее съедят?» - заливаясь слезами, думала я. Накидывая шубу, вышла в темный подъезд и спустилась на один лестничный пролет. Завывание ветра было слышно уже здесь. Я остановилась и тихонько позвала:
- Кис, кис! Кис-кис-кис-кис!
 На мое плечо опустилась чья-то тяжелая рука. Я резко обернулась. Было очень темно и все, что я смогла разглядеть – невысокого мужчину в коротком кожаном плаще с огромной сумкой в левой руке. От незнакомца пахло лавандой. И это поразило меня больше всего.
- Кого-то ищите? – спросил меня приятный мужской голос.
 Я закивала головой в знак утверждения. Тогда незнакомец поставил свою громадную сумку на пол, достал оттуда фонарик и небольшой сверток. Мужчина присел на корточки, развернул сверток и, осветив фонариком черный комок шерсти, не то утвердительно, не то вопросительно произнес:
- Не это ли Вы потеряли…
- Девятка! – взволнованно выдохнула я.
- Отбил ее у каких-то мальчишек около часа назад. Как видите, они все-
таки успели забить ее до смерти… Могу продать Вам этот сверток, если хотите…
- Сколько Вы просите?.. – не сдерживая слез, спросила я.
- Ну, - незнакомец пристально посмотрел на меня. - Я мог бы взять Вашу шубу…

 Как обычно в подвале очень сыро и холодно. Стены покрыты каким-то инеем, на трубах висят сосульки. Я рою могилку для своей кошки. Копать приходится долго, около получаса, так как земля порядком замерзла. Выкопав яму я положу, завернутую в мое любимое вечернее платье, Девятку на дно и забросаю могилку комьями земли. Ржавым гвоздем я нацарапаю на подвальной стене только три слова: я тебя люблю.

 P.S. Месяц спустя я снова оказалась в том подвале. Могилка моей кошки была разрыта.