Синтаксис

 

Синтаксис


(юродство)


 

Генеральша Варвара Петровна Ставрогина приказала отставному колежскому ассесору Степану Трофимовичу Верховенскому жениться на её бывшей крепостной Дашеньке Шатовой. Хотя на самом деле приказывать ему не имела права, потому что слово генеральша значит, не женщина в чине генерала, а жена или вдова этого человека.

– Но ведь я не пришёл! – сказал поэт Михаил Светлов.

– Но ведь она приказала. – говорю я.

Почему? (Это маленькое словечко “почему” разлито по всей вселенной с самого первого дня мироздания, сударыня...)

Другой бы писатель нам объяснил, создал песню, подобную стону и задремал со спокойной совестью. И нас бы не мучил. Граф Лев Николаевич – две бы причины нашёл. На то и Лев Николаевич, и граф, да и просто великий писатель. А у Фёдора Михалыча – их шесть, а может, и семь, если сбиться со счёту. Ибо вся вселенная, сударыня, сбилась со счёту...

Не верите? Считаю, загибая пальцы.

Первая. Ему (Степану Трофимовичу) нянька нужна. Ну хорошо – жива Варвара Петровна, а – умрёт? Вот и будет ему нянька, молодая и красивая.

Вторая. Она ведь любит его, господа. И ей очень хочется, чтоб он отказался и этим убедил её, что и он, по крайней мере, не безразличен.

Третья. Она прекрасно понимает, что не откажется. Постоеросит, постоеросит да и согласится. Вот и причина. Заставить его по его же собственной воле низость свою показать. Стриптиз. Кадриль литературы. У них поединок, и она ему скажет, ни слова не говоря:

Смотри, как ты низок. Зато как я не низка, – и выстрелит в воздух.

Четвёртая. Насладиться собственной обидой. Сыр рокфор.

Пятая. Насладиться его обидой. Не так изысканно, зато наглядно.

Седьмая (я же предупреждал). Чужие грехи...

И ведь что (или:шта-а! – как говаривал один мент в Преступлении). У других писателей если верна одна причина, то неверна другая. Логика. Аристотель. Третий лишний. Не любовный треугольник. У Достоевского верны все.

Во гробе плотски, во аде же душею яко Бог, в раи же с разбойником, и на престоле был еси Христе, со Отцем и Духом, вся исполняяй, неописанный.

А критики брали одну какую-нибудь и врали, что на ум взбредёт. Или принимали великодушие за подлежащее, а чужие грехи за сказуемое (Что, дескать, делает подлежащее? Женит на чужих грехах заслуженного, удалившегося от дел профессора) и вопили о жестоком таланте. Он в каждом благородном человеке находит, видите ли, негодяя.

А почему бы не наоборот? Чужие грехи – подлежащее, а желание победить профессора великодушием – сказуемое. И получится: он в каждой таскающей за бородёнки каналье слышит Гимн радости...

Или всё подлежащее, а сказуемых нет.

Царь. Раб. Червь. Бог... Бездны. Есенин.