Севастополь

Шестиместный номер севастопольской гарнизонной гостиницы, в которую я попал гордо размахивая командировочным удостоверением в в/ч номер такой-то, начинался с обычного письменного стола, выполнявшего функции обеденного. Я это понял по тому, что на развернутой промасленной бумаге, хранившей остатки какой-то копченой рыбки, покоилась лысая мирно храпящая голова. Рядом стояла пустая бутылка от какого-то шмордюка и лежал залапанный до полной непрозрачности стакан. Видимо, мужик не был смертельно пьян, потому что мое появление и вызванное им движение воздуха и легкий шум пробудили его. Он поднял морду с прилипшей к щеке рыбьей косточкой и уставился на меня. Кроме рыбьей косточки на лице были очки. Одно выпуклое стекло было удивительно грязным, а второго почти не было. Точнее, остатки стекла, может, треть его, были нагло впихнуты в середину оправы, как раз напротив зрачка. Это позволяло обладателю столь удивительных очков достаточно уверенно глядеть на мир, но вызывало оторопь у всех окружающих. Он, опершись на стол, приподнялся и протянул руку:

-Петрович – представился он глухим пропитым баском. – А ты кто, парень?

Я назвался, сказал, откуда и куда, мгновенно окрестив его про себя Боцманом. Рубашки на нем не было, грязноватая майка-тельняшка скаталась вверх, а спортивные штаны удрали вниз, к признакам пола, так что на меня вызывающе смотрел глубокий кратер пупка, в окружении рыжих негустых волос на выпуклом арбузном пузе.

-Шило употребляешь? – утвердительно спросил он.

Шило – на военно–морском жаргоне спирт. Я пожал плечами. Не люблю быть нахлебником, но и выпить хотелось, была тому причина, да и поскольку мне предстояло здесь быть не один день, знал, что в долгу не останусь.

Я только сказал:

-Петрович, я голодный. Смотаюсь в гастроном, взять чего пожрать, а ты пока сервируй стол.
Петрович согласно мотнул головой, очки с хрустом упали на стол, и я понял, почему там оставалось полтора стекла.

Через четверть часа, выкладывая на стол какую-то копченую рыбку, хлеб и банку с кабачковой икрой - единственное, что нашлось съедобного в ближайшем магазине, я обнаружил, что упомянутая бутылка полна шилом, и невесть откуда объявился еще один стакан, на удивление чистый.

-Разбавляешь или запиваешь?- поинтересовался Петрович.

-Нет, так пью, - спокойно ответил я.

Он уважительно поднял брови. Налил по пол стакана, чокнулся, понаблюдал, как я пью, одобрительно кивнул головой и выплеснул в себя спирт. Ощущалась рука мастера.

Мы закусили, выпили еще, и начался разговор. Сначала просто обнюхивались, кто, где, что. Я рассказал, что неделю был на корабле, а теперь по невеселым семейным обстоятельствам возвращаюсь домой, но самолета еще ждать два дня, а он поведал, что уже месяц здесь и домой неизвестно когда, и что он сам из Питера, наладчик турбин, и шила у него немерено.

Когда бутылка была почти пуста, в комнату постучались, и вошла разбитная деваха. Ей нужен был штопор. Петрович засуетился, но штопора у него не нашлось, и я молча дал свой универсальный нож, мотавшийся со мной по городам и весям. Меня девица не заинтересовала, а Петрович залебезил, стал выяснять, сколько их там, прекрасных дев, но, получив отпор, огорченно махнул рукой на закрывшуюся дверь, и, грустно посмотрев на меня, сказал:

-Эхехе, мне бы только кончик умокнуть и то было б хорошо…

-Ну вот, приеду домой, а куда идти-то? - обозревая меня через полтора очёчных стекла, казал он.- Жена ж такая толстая, что мне не подобраться к ней ни с какой стороны. А какая девка была... Кровь с молоком. Представляешь, Саныч?- он уже давно поинтересовался моим отчеством и звал меня только так.

Я представил.

-А потом пошли дети, сначала дочь, потом сын, и, как-то потеряла она интерес к этим делам. – Он, неуклюже двинул тазом, изображая интимные отношения.

Сидя, да еще с его фигурой, все выглядело несколько комично. Но его грустные глаза отбивали всякую охоту к юмористическому восприятию рассказанного.

- А рядом все время ее сестра. Что-то не складывалось у нее все время. И вроде мужики были, да все что-то не то. И, чувствую, все на меня глазом косит. И девка видная, как моя Полька в молодости, еще не растолстевшая. И огонь в ней, аж лифчик прожигает, чего там …

Я внимательно слушал. Это-то я всегда умел, даже в пьяном виде.

-Короче, завалил я ее…- он опять телодвижениями попытался показать то, что и так было ясно. – И присох… И чего делать не знаю. Знаешь, иногда мне кажется, что Полька моя знает, что мы с Танькой, ну того-этого, но молчит… Танька цветет, все дома у нас крутится, с детьми возится, да и мне хорошо.

-Петрович, а если залетит? – слегка заплетающимся языком спросил я.

-Да то-то и оно, Саныч, беременная она, - печально сказал он, плеснул остатки спирта в стакан и одним махом влил в себя. – Вчера позвонила…

В этот момент в двери возникла прежняя девица, вернула мне нож-штопор, я его аккуратно спрятал, и вырубился.

На следующий день мне удалось пробить билет на ближайший рейс, Петровича я больше не увидел, но, чтобы не чувствовать себя должником, купил бутылку водки и положил под одеяло на его кровать.