Откровение от Центуриона

Тьма наползала на некогда любимый Центурионом Город….
И море стало свинцового цвета. Оно подступило к его садам, словно готовое ринуться вперед, когда тьма окончательно обрушится на землю и блеснет первая молния огня.
Город замер в ожидании Апокалипсиса, но его первосвященники и правители ничего замечали. Они продолжали тащить и делить свои сребренники, доносили друг на друга Империи и распинали своих жертв. Апостолы, позабыв о заповедях – торговали истиной и дрались
между собой за паству и ее подношения. Проповедники, получив мзду, собирали слушателей
и науськивали друг на друга. Стражники делили с ворами добычу и сговаривались
о новых грабежах. Блудницы учили добродетели, а Добродетель подрабатывала на панели.
Легионы ожидали в казармах своего часа, а полководцы гадали кому продать свою верность. Мессия блуждал где-то далеко, он отвернулся от Города. Никто не хотел замечать нависшей над ними гибели. В Городе торжествовал пир во время чумы. И только Центурион видел сполохи багровых зарниц в глубинах надвигавшейся тьмы.

Он шел по улицам Города и видел печать на лбах его жителей, все они уже были помечены мраком. Из окон гремела разудалая музыка, по дорогам неслись колесницы, караваны верблюдов разгружались у постоялых дворов и рынков. Назойливые нищие профессионально осаждали входы кабаков и храмов. Толпы алчущих у алтарей торговались с Роком, надеясь объегорить Его. Гости далеких держав презрительно кривя губы восседали на носилках, которые несли рабы и подсчитывали свои доходы. Никто не обращал внимания на Центуриона
и он никого не хотел видеть. Центурион шел по улицам, завернувшись в плащ отчуждения, словно невидимка, призрак – не смешиваясь с толпой и не обращая внимания ни на кого.
Они еще суетились, смеялись, ссорились, любились, выставляли свою спесь на прилавках тщеславия… Но уже были взвешены, измерены, оценены… И заклеймены. Их 33 серебренника были уплачены и теперь Покупатель готовился смахнуть всех в мешок старьевщика как тряпичных кукол. И не нашлось Того, кто взошел бы за них на Голгофу ибо Он разочаровался в них и отвернулся.

Море и Небо застыли в ожидании. И замер Черный Всадник на вершине Горы,
где чернел на фоне неба опустевший Крест. Центурион медленно поднимался по склону.
Никто не захотел его выслушать. Ко дворцу Тетрарха его не подпустили. Там ничего не хотели знать. Прокуратор давно уже ничего не решал и только подписывал указы, которые приносил ему Секретарь. Его трирема стояла готовая к отплытию в любой момент.
Городом правил алчный Секретарь, которого привечала Метрополия. Отцы Города и Олигархи разделились. Одни служили ему, другие ненавидели его и готовились свергнуть. Послы соседей интриговали. Ирод Великий спал вечным сном в Пантеоне и некому было удержать вожжи взбесившейся колесницы Города. Никому не было дела до Центуриона. Никто не захотел прислушаться к нему. А потом он понял – зрячие будут как слепые и уши их будут заткнуты… Он был бессилен. У него не было легионов, ни одной центурии. Его друзья ветераны давно разошлись по свету. Он был Центурион без солдат. И это уже давно был не его Город, который он любил, потом ненавидел, а сейчас настало отчуждение...

Мерным тяжелым шагом он поднялся на вершину. Налетевший ветер рванул багряный плащ
и развернул за плечами, словно кровавое знамя. Тень Креста накрыла его.
Центурион медленно приблизился. На перекладинах сонно застыли стервятники.
Всадник Смерти кивнул ему как старому знакомому. Оба молча обратили свои взоры вниз. Море простиралось у подножия Города, его волны жадно лизали берег, как псы в ожидании крови. Отсюда был виден дворец Тетрарха, резиденция Прокуратора, просматривались казармы преторианцев, рынки и площади, дома и улицы. А Крест безмолвно вздымался ввысь
в ожидании Жертвы. Но Он не пришел. Второй жертвы не будет. Все дается один раз. Центурион прислонился к Кресту, не сводя взгляд с Города. Ветер рвал с плеч багровый плащ, солнце напоследок послало слепящий глаза луч. Тьма почти заволокла все небо
и молнии пронизывали ее насквозь. Город был обречен. Всадник вздыбил коня
и вскинул меч...
Тогда Центурион поднес к глазам камеру «Сони», и застыл в ожидании.
Стрингер.