На остановке

На остановке

Подходя к остановке, я увидел престарелую женщину. Сложно назвать такую бабуш-кой. Бабушка обычно у всех добрая и поит молоком. Эта же женщина, выпучив острые, без сомнения сумасшедшие глазки, смотрела на уходящие за поворот рельсы, беспрерывно похихикивая и хлюпая резиновым сапогом, по щиколотку забрызганном грязью. Через дорогу, на противоположенной остановке нервно жевал папиросу парень с красным лицом в кожаной куртке и ботинках а-ля «заколи меня ногой». Подбежали четыре девочки лет двенадцати-тринадцати, громко обсуждая цену, за которую они согласились бы раздеться. Когда цифра достигла пятисот тысяч за расстегнутую верхнюю пуговичку кофточки, в моей голове вяло проползла мысль, что за пятьсот рублей, хотя бы одна из них уже через четыре года будет без малейшего стыда самолично надевать презерватив на замызганное достоинство (или главный недостаток) какого-нибудь незнакомого дяденьки с волосатой спиной.

Сзади что-то пошевелилось. Повеяло дерьмом. Оглянувшись, я обнаружил, что куча тряпья, валявшегося за остановкой, превратилась в отвратительное, полуживое подобие человека. Оправившись от алкогольного сна, существо подползло ко мне и хрипло про-кряхтело:
- Молодой человек, не уважите старого софиста рубликом, а то мои онтологические размышления внезапно потребовали античной музы, именуемой «Благоговейная Троя, королева ванных комнат и наркотических снов»?
- Что?
- На фанфурик не хватает…
- А мне на хлеб. До свидания.
-
Пришлось пересаживаться. На желтой табличке, почему-то запачканной кровью, не-смотря на то, что она висела на высоте почти двух с половиной метров от земли, я прочел чрезвычайно необходимые сведения, заключавшиеся в том, что трамвай №22 ходит с ин-тервалом 18-25 минут.

Я стоял уже почти полчаса. Трамваем даже не пахло. Бабушка начала нервничать. Тихое хихиканье сменилось гневным ворчанием. Большая губа бабули оттопырилась до тошнотворных пределов. Чтобы не видеть ни бабушку, ни философствующего бомжа я поднял голову вверх.

С неба вяло падали капли дождя. Серая масса, нависшая надо мной бескрайним купо-лом, даже не пыталась напрячься, чтобы заплакать проливным дождем. Было скучно.

Неожиданно зазвенели рельсы. Парень с сигареткой встрепенулся, надеясь, что скоро будет бултыхаться в жестянке на колесах, но жестоко ошибся: трамвай был мой.

Совершенно разнервничавшаяся старушка оживилась, переминаясь с ноги на ногу. Ее губа дрожала в ожидании теплого местечка у окна звенящего электротранспорта. Глазки забегали, ручки стали нетерпеливо сучить, перебирая тесемки авоськи.

Вдруг, когда трамвай, подлетая на полном ходу, стал уже тормозить, грязный сапог бабули неожиданно куда-то поехал, потянув за собой остальное тело дряхлой старушонки. В одно мгновение она поскользнулась и упала, растянувшись прямо на блестящих рель-сах.

Истошный крик огласил всю округу. Затем послышался противный хруст и брызнула кровь, заливая лобовое стекло трамвая.. У парня выпала изо рта сигарета. Водительница трамвая, белая как стена церкви, сидела без движения, выпучив глаза.

«Ну вот, так и придется пешком идти»,– подумал я, встал и зашагал вдоль трамвайных путей, все удаляясь и удаляясь от остановки.