Два дня

 Ольге

Гроза закончилась.
Тяжелые капли небесной воды иссякли, и, в изнеможении, упали на землю.
На асфальт городских улиц. На вездесущую сорную траву. На лица людей. На их глаза, скрыв слезы.
Капли ливня с радостью помогли людям замаскировать перед другими людьми минуты, часы, а, порой, и годы их слабости, тоски и грусти. Но все в этом мире кончается. Рано или поздно. А гроза прекратилась, просто когда ее время, отмерянное неизвестно кем, истекло. Воздух перестал терпеть в себе бесконечные капельки грозы, самую ее сущность, и снова стал самим собой, пусть и хранящим еще в себе отголоски своей возлюбленной, ее стоны и ее неповторимый аромат: свежий и такой пьянящий. Воздух никак не мог понять самого себя, и от этого очень мучался и переживал, наполняя пьянящими духами грозы весь мир.
Наступившая тишина была полна лишь завораживающими по своей естественности звуками скользящей по листве деревьев небесной слезы, ее мимолетностью жизни, обрывающейся на перенасыщенной от влаги земле.
Это было прекрасно. Как неиствовала небесная твердь перед этим, и как потрясающе опустошенна и тиха была она сейчас. А земля шептала бесконечные, тихие слова утешения своей лучшей подруге, ловя ее слезы и принимая их в себя. А воздух тоже переживал свое горе, но молча и сухо, не уронив ни слезинки, как и подобает мужчине.
У Юры это не получалось. Не мог он сдержать своих эмоций, рвущихся наружу в крошечных слезинках. Он твердил себе тысячу раз до этого и твердил сейчас, что уже все давным-давно прошло, все уже давно решено, все в прошлом. Но, видимо, он еще слишком молод и слишком живой, чтобы оставаться спокойным и невозмутимым.
Очередная попытка.
"А с чего, собственно, я нюни распустил? С того, что опять вспомнил, что, как был один, так тем же и остался? И даже не сейчас, а довольно давно, просто мне сейчас недвусмысленно указали на существующее положение вещей? Сам от себя не ожидал! Вот ведь удивительно! Мудрый до безобразия в советах другим людям, а сам, как говорится, сапожник без сапог. Что, я сам хоть на каплю изменился за последние годы? Да, пожалуй... Стал немного говнистей, раздражительней и циничней. Ценные качества я приобрел, нечего сказать. Да, повзрослел, но только сейчас это что-то мало заметно, плачу как пятилетний мальчишка. Наверное, я им так и остаюсь внутри и не меняюсь. Мудрый идиот".
Напитавшиеся человеческой слезой, и, заодно, переживаниями, капли грозы покидали этого странного, как и все люди, человека и, падая на землю, удивленно шептали подруге услышанное и пережитое вместе с человеком.
Он остановился. Огляделся, словно заново знакомясь с этим миром, молчавшим после грозы. Всей грудью вдохнул влажный воздух и замер, закрыв глаза. Терпел, сколько мог, и шумно выдохнул весь воздух. Удивительно, но вместе с воздухом его покинули все его эмоции и переживания. Некстати вспомнилась студенческая шутка - подними руку, выдохни и одновременно опусти руку, не забыв при этом сказать: "А хрен с ним!".
Тем не менее, Юре заметно полегчало. Насквозь промокший, задрогший, он недоверчиво пошарил в пустом воздухе рукой, убеждаясь для себя, что гроза действительно кончилась и сверху его более не поливает как из ведра.
Вдруг, наконец, пришло осознание того, что воздух, бездарно вдыхаемый им все это время, оказывается, чудо как хорош, что ночь еще не наступила, зато просто потрясающе предваряет свое появление долгими летними сумерками.
Юра улыбнулся. Улыбнулся мечтательно, восхищенно и очень добро, что в последнее время с ним редко бывало. Он вдруг пронзительно ясно ощутил себя живым несмотря ни на что. Да, одновременно с этим он еще более ясно понял, что он совсем один, но это его уже не расстраивало. В конце концов, это ведь совсем не беда. Он пришел в этот мир в одиночку, впрочем, как и любой человек. Так же, единственный и неповторимый, как и все в этом мире, он живет, и абсолютно такой же одинокий он и умрет. Никому из живших, живущих и будущих жить, другого не дано. А то, что многие думают совсем иначе, тешат себя очередными иллюзиями, что они не одиноки и умрут вместе (примерно в четверг), так это их дело. Они поймут ту истину про одиночество, что понял сейчас Юра. Рано или поздно, так или иначе, возможно и не в этой жизни, но поймут. А у Юры, кроме этой жизни, ничего уже не будет и он не хочет, чтобы подобная иллюзия занимала в ней хоть какое-то место. Ему при этом сразу вспомнился один из его любимых писателей и тот период в жизни, который прочно ассоциировался с теми романами этого автора, что Юра тогда впервые читал. Как давно, кажется, это было! Теперь Юра улыбался до ушей, и его так и подмывало засмеяться от всей души. Но он не захотел делиться своей радостью с угрюмыми и спешащими мимо него людьми. Для них гроза была стихийным бедствием, доставляющим лишь неприятности вроде испорченной прически или промокших туфлей.
Он вспомнил, что совсем рядом есть замечательная кафешка, где он любил бывать во все времена года и в любые погодные капризы. Юра представил себе, как он занимает свое любимое место у окна, пьет кофе и наблюдает за такими разными прохожими.
Направив свои шаги в нужном направлении, он, спустя минут десять, уже отворял стеклянную дверь кафе со странным названием "На дне".
Знакомый небольшой зал, столики, посетители, барная стойка и бармен Костя, сегодня он работает.
Стоп.
Ощущения Юры от давно знакомой кафешки сейчас почему-то были иными. В чем же дело? Небольшой зал, столики... Посетители? Ну не барная же стойка с Костей во главе?!
Да, именно посетители. А еще точнее посетитель в единственном лице. Точнее некуда - неопределенного возраста женщина, сидевшая аккурат за излюбленным столиком Юры. Поглядев на нее в первый раз - скажешь, не больше тридцати. Заглянуть в глаза - совсем еще девчушка с постоянно ускользающим от взора весельем во взгляде. А посмотришь, хотя это было почему-то трудно сделать, на лицо, не поддаваясь непреодолимому притяжению глаз, то покажется, вдруг, что видишь теплый мамин лик.
Когда официант с трудом протиснулся мимо него, Юра со смущением понял, что замер на месте и беззастенчиво разглядывает эту странную незнакомку. Немного покраснев, он поспешно отвернулся, потоптался на месте, не зная, куда себя деть.
 Костя подсказал ему решение, приветственно махнув рукой, и Юра спешно подошел к барной стойке, радуясь бармену немного больше, чем обычно.
- А! Юра! - Костя протянул руку. - Рад видеть! Давно тебя не было! Да и я тут в отпуск уходил. Как жизнь?
- Привет, Костя. Взаимно! - Юра пожал ему руку. - Да все по старому. Как отдохнул?
- Ха-ха! В свадебном путешествии был! - Костя улыбался до ушей. - Ты еще спроси с кем! Забыл что ли? Я же женился! Гуляли тогда вместе здесь на моем мальчишнике! Вроде ж ты трезвый был?!
- Ох! - Юра еще больше смутился. - Извини, что-то совсем вылетело из головы!
- Да ничего, все нормально! - Отвечал довольный Костя. - А ты чего такой загадочный?
Юра наклонился над стойкой поближе к Косте:
- Слушай, а это кто там, за моим столиком?
- А ты его себе приобрел, пока я в отпуске был? - Ехидно ответил Костя. - Да нафиг тебе этот стол-то? Будешь в аренду сдавать?
- Да хватит тебе прикалываться! - Улыбнулся Юра. - Женщина меня эта с толку сбила. Сам себя не узнаю.
- Да любовь - штука непонятная! Такое с людьми делает, я тебе скажу! - Заметив укоризненный взгляд Юры, Костя примирительно поднял руки. - Ну ладно, ладно! Все, прекращаю. На самом деле, я ее тут впервые вижу. Странная она какая-то.
Костя немного помолчал, вдруг посерьезнел сразу и сказал:
- Не пойму почему, но иногда ловлю себя на мысли, что она на матушку мою похожа. Какой она была, когда мне лет пять-шесть было.
Юра быстро взглянул на бармена, не прикалывается? Но Костя был абсолютно серьезен, и в глазах проглядывалась некая грусть.
Неужели такое совпадение? Двум разным людям эта незнакомка напомнила их матерей? Интересно, а чтобы заметила в ней другая женщина?
Отодвинув чашку, эта странная женщина встала, накинула легкое пальто зеленого, как листва после грозы, цвета и ушла.
- В женщине всегда должна быть загадка, - задумчиво сказал Костя, глядя ей вслед. - А у нее этой загадки хватит на всех женщин сразу.
Сам не ожидая от себя этого, Юра поспешил за ней на улицу. Но странное дело, снаружи было пустынно, и уйти эта женщина далеко так быстро не смогла бы, даже если бы побежала. Но факт оставался фактом - она исчезла, словно была коллективной галлюцинацией Юры и Кости.
Немного постояв в вечерней тиши, вдохнув теплый, влажный запах мира, Юра вернулся в бар, какой-то опустошенный и потерянный.
Глянув на Юру, Костя понимающе предложил ему что-нибудь выпить, но Юра отказался, ему ничего не хотелось. Кроме одной-единственной вещи - снова увидеть эту, поразившую его до глубины души, женщину. Ее образ. Нет, не лицо, запомнить его почему-то не удалось, а именно образ. Близкий и желанный, он глубоко запечатлелся перед внутренним взором Юры, не исчезая и не тускнея.
Домой Юра добирался долго, как ему казалось, хотя шел обычной дорогой. Время растянулось для него, позволяя подольше созерцать прекрасный образ незнакомки. Да, он был прекрасен для Юры, как ничей другой до этого.
Да что же такое, думал Юра, ворочаясь в кровати, а сон все не шел, отступая перед красотой картины этой женщины, нарисованной Юрой у себя в голове.
По стеклу снаружи снова текли слезинки грозы. Бурный, непрекращающийся с сотворения мира роман грозы и воздуха в последнее время, судя по всему, переживал не лучшие времена. Гроза часто плакала этим летом, уходящим летом. Уходящим из этих краев, погостив (или похозяйничав?) так недолго. И гроза уходила с ним, оставляя этот воздух в одиночестве. Поэтому так и рыдает она перед долгой разлукой с возлюбленным. А воздух переживает от этого, и от того, что скоро наполнится холодными струйками умирающей осени, а, похоронив ее, застынет в своем горе стужей и колючим снегом.
Юра вздохнул, бессмысленно таращась в окно. Вечерело уже быстрей, и, чем темней становилось снаружи, тем быстрее угасала надежда встретить ту незнакомку, что сидела здесь же, на этом самом стуле в начале лета. Каждый вечер, начиная с того, когда здесь побывала она, Юра до закрытия сидел за своим столиком, выглядывая в каждой, заходящей в кафе женщине ту самую. Он предупредил всех барменов, чтобы, если она вдруг появится здесь, в те малочисленные вечера, когда Юры здесь не было, сразу же позвонили ему. Юра забросил все, никуда не уезжал, практически живя за этим столиком. Он очень боялся, что пропустит тот момент, когда она снова придет сюда. А ведь может больше никогда не придти, и никогда более не появится в его жизни. Об этом он думал как можно меньше и с неизменным ужасом. Иногда он отправлялся бродить по городу, надеясь увидеть ее среди прохожих, на остановке, в магазине, где угодно. Жизнь превратилась в мучительное, бессильное ожидание. И вот ведь, сволочная штука, это время. Как оно тогда, в тот вечер, когда Юра шел домой, услужливо расстилалось перед ним, позволяя наслаждаться образом незнакомки. А сейчас не хочет ни на каплю унести так мучающую Юру боль. Словно не прошло и минуты с того вечера в этом кафе. Юра стал замечать, что начинает ненавидеть это место, где его сильнее всего пытают воспоминания о ней. Но ничего не мог с собой поделать, изо дня в день возвращаясь сюда.
Чтобы как-то отвлечься, он пробовал занять себя, сочиняя коротенькие рассказики, пока торчал здесь по вечерам. Результаты всех его попыток были несуразными, порой гротескными и, откровенно говоря, идиотскими.
Оторвав взгляд от окна, Юра уставился на очередное такое "творение" и прочитал его целиком.

"Про двух козлов"
"Мир не исчез. Совсем нет. Он остался таким же Миром, с миром и войной, с ненавистью и любовью, с надеждой и смертью, с верой и отчаянием.
 Но людской род больше не являлся частью этого мира, впрочем, как и никогда прежде. Будущего у людей не было в этом мире.
Но было настоящее.
Настоящее представляло собой двух, в меру упитанных и не в меру бестолковых козлов. Козлы не совсем мирно паслись на своем обычном пастбище, так, по привычке, и совсем не получали от этого удовольствия, как ранее. Даже до их крошечных, заросших дебилизмом мозгов смутно и беспокойно доходило, что что-то не так.
На этом мысль заканчивалась.
 Понять, что именно не так, у них не хватало ничего, совсем ничего.
Светило солнышко, пели птички. Пахло свежей после грозы травой, жужжали безвестные букашки, зной, тишина и покой умиротворяли двух козлов. Но все же недостаточно.
- Твою мать! – Сказал один, по привычке скорчив, как ему всегда казалось умную морду. Но это у него сейчас не очень получалось. Он это чувствовал, но признаться даже самому себе в этом было сложно. Но козлиная природа требовала своего и он внешне не подал даже и виду. – Шо за херня?
- Охренеть! – Сказал второй козел, чья бородка ему никогда не шла, о чем ему неоднократно заявляли, как и его собратья по природе, так и другие виды более менее разумных существ. Но он как-то с большого бодуна прочитал на туалетной бумаге, когда сидел в сортире, что главное, чего он о себе представляет, а остальное, выражаясь его собственным языком – херня.
Явившийся обновленному миру, вследствие вышеприведенной дискуссии двух козлов, вывод настолько, судя по всему, их впечатлил, что они надолго замолчали, озираясь по сторонам, а иногда и удивленно поглядывая друг на друга.
Потоптавшись копытцами по травке, задавив при этом десятка два муравьев, один из козлов молвил:
- Ты думаешь о том же, что и я? – Данный фразеологический оборот всегда нравился этому козлу, вследствие того, что подразумевал хоть какой ответ со стороны собеседника, и совсем не требовал от говорившего закладывать хоть какой-то смысл в сказанное.
Наступившее после этой потрясающей, по мнению первого козла, фразе затянувшееся молчание и невнятное шевеление бородкой второго козла, однозначно наводило на некое подобие мысли, что – тихо! Идет осознание и всяческий творческий процесс со стороны второго козла.
Солнышко немного продвинулось по небосводу и, наконец, второй козел созрел:
- Да. Я тоже об этом подумал.
Настала пора первого козла расплачиваться за свои слова. Считайте, что на него перевели сразу четыре шестерки в игре в переводного дурака. Серьезность ситуации требовала от первого козла соответствующих мер. Какие он и незамедлительно предпринял.
- Да ты охренел! – Проблеял он, и, для подтверждения непустословности своего заявления, боднул рогами второго козла.
Такой неприкрытый наезд на свою чудеснейшую особу дало себе выход для второго козла в следующем, во многом неожиданном даже для себя, любимого.
Он, не предприняв никаких физических действий, отступил на шаг от первого козла и промычал:
- Я же грю, что не то все как-то, а ты так сразу – Охренел!
Необычность поведения и какая-то пронзительно звучащая нотка в голосе второго козла, заставила первого сбавить обороты и снова заняться столь непривычным для себя мыслительным процессом.
- А мне всегда нравился этот луг. Травка тут сочная, да и не мешают тут козлы всякие. Тебе ведь тоже тут нравится? – Невпопад ответил первый козел, пожалуй, впервые за всю свою козлиную жизнь, чувствуя себя виноватым в чем-то перед вторым козлом.
- Ты это серьезно? – Крайне недоверчиво спросил второй козел. Но уже когда он произносил эти слова, он уже для себя уверовал в то, что, сказанное его собратом, действительно серьезно. Хотя и выражено совсем непривычным образом.
- Угу. – Промычал первый, крайне довольный от того, что ему ответили, а не обиделись и не ушли в полный игнор, как частенько бывало. Но сегодня все не так, вот и его «кореш» сам не свой, впрочем, как и он сам.
 - Трава тут всегда такая сочная и вкусная. – Сказал первый козел, слыша себя словно со стороны. – А раньше – трава, да и трава.
- О! - Икнул второй козел, испуганно оглядевшись вокруг.
- Чего? - Как всегда не понял первый козел, на всякий случай тоже немного испугавшись.
- Это... Как их... Как его... Пастух где?
Первый козел хотел, было сначала ответить, что, как обычно, в том самом месте, но только проблеял:
 - Где-е-е-е?!?!?
- Нету. - Сказал, как отрезал второй и на двоих у них вновь начался необычайно трудный процесс, который, за отсутствием других слов, более точно характеризующий данное явление у козлов, можно назвать раздумьем.
Деловитые муравьи уже натаскали энное количество стройматериалов для своего муравейника, когда, наконец, первый козел выдал просто потрясающий по своей завершенности, лаконичности, такой обезоруживающий результат сего "раздумья":
- Ну, нету, так нету.
И оба козла вздохнули с невероятным облегчением, внутренне невероятно сблизившись за этот краткий миг.
Они почувствовали себя Миклухой и Маклаем (что это за пастухи такие, и откуда мы их знаем?), вступившими на новый луг, с той разницей, что не было на этом лугу и никогда не будет (конечно не будет! Ведь сказали же "ну нету, так нету"!) никаких туземных пастухов. Только сочная трава, солнышко, птички, муравьишки вот, и они, вдвоем с корешем.
 - Пошли козлиц искать, братан!
И пошли они по этому Миру. Миру без людей. Где вместо них остались лишь козлы. И были они невероятно счастливы от этого, как никогда прежде".

Дочитав этот опус, Юра только и смог, что хмыкнуть и недоуменно покачать головой. Хуже у него, пожалуй, еще ничего и не получалось. Однако два козла немного повеселили его, даже стало немного легче, словно свежий ветерок ворвался в душное помещение.
Но это был не ветерок.
Юра склонился над столом и принялся изображать двух козлов, пасущихся на лугу. Получалось еще хуже, чем вышеприведенный опус, что Юру изрядно веселило.
- Не отвлекаю? Могу в другой раз зайти. – Раздался над Юрой чарующий женский голос.
Это была она.
Стояла около столика и увлеченно наблюдала за творческим процессом, проявляя почти детский интерес.
Она ни на каплю не изменилась с того самого вечера. Все те же притягивающие и завораживающие глаза, неподдающееся четкому описанию лицо…
Она была все в том же легком летнем пальто цвета листвы после грозы.
Сняв его, и повесив на вешалку, она осталась в простом черном платье, маскирующим длину таких же черных волос. Казалось, что они доходят до середины спины женщины, но, посмотрев повнимательней, Юра понял, что поток красивых, блестящих волос ниспадает ниже талии.
Пока Юра все пытался прийти в себя от столь внезапного появления той, которую он здесь все эти дни и недели ждал, незнакомка опустилась на стул прямо напротив Юры и их взгляды встретились.
Спустя несколько мгновений, Юра понял, что видит во взгляде женщины себя. Это было, как если бы он смотрел на себя в зеркало, но ни одно зеркало не показало бы ему всего того, что он увидел за эти краткие мгновения во взгляде незнакомки.
Узрел себя как есть, ни больше, ни меньше. Без всякого вранья и лести, без прикрас, без ненависти или любви – вообще безо всяких эмоций.
А, спустя еще мгновение, сморгнул, оглушенный случившимся, и отвел глаза, тупо уставившись на недорисованную картинку с козлами.
К этой женщине, впервые за все время, он испытал новое чувство – ненависть.
- Да, да. – Вздохнула незнакомка. – Понимаю и немного сочувствую. Впрочем, другого я и не ожидала от тебя.
Она неожиданно наклонилась поближе к Юре и резким шепотом сказала:
 - А вот веры в тебе так и нет. Да и ты и сам уже это понял. Не так ли?
- Вспомни, верил ли ты в кого-то или во что-то за свою сознательную жизнь?
- Подумай и признайся себе, наконец, не будь трусом, почему ты не верил?
Юре стал вдруг противен весь мир, это занюханное кафе, эта тетка, лезущая ему в душу своими грязными руками. Противен себе стал и он сам. Ему захотелось вскочить и убежать, задушить перед этим эту незнакомку; побить стулом все бутылки в баре и очень громко хлопнуть дверью. Но слабости людей слабы и сами по себе. И только сильные слабости могут побороть что-то в человеке, а потом уже и сам человек начинает гнить, если не будет держать себя в руках. А эта слабость, что проявилась сейчас в Юре была очень хилой, эмоциональной и, оттого, недолгой гостьей. Выбросив за ней сор из души, Юра успокоился. Он знал, первое, кого он увидит на улице, захлопнув за собой дверь кафе – это он сам. Побегать, конечно, и от себя можно, правда, крайне недолго, очень уж утомительное это занятие. И опустошающее.
А жизнь одна. Ты один. Никто и никогда не даст тебе большего, и не выпросишь ничего и ни у кого, тем более у себя самого. Долги самому себе отдавать трудней всего. А так не хотелось в этой жизни оставаться в долгу.
 - Почему я не верил, - наконец ответил Юра, спокойно положив руки на стол. – Я не знаю. Зато знаю, почему боялся верить.
- Уф! – Незнакомка почти облегченно откинулась на спинку стула. – Ну наконец-то! А я все гадала, убежишь, будешь сидеть молча или все же ответишь!
- А почему ты так довольна, что я ответил?
- Хотя бы потому, что ты это сейчас у меня спросить можешь! – Незнакомка, казалось, потеряла интерес к Юре и отрешенно разглядывала свои руки.
Спустя некоторое время, когда Юра решил что-то спросить у нее, она вдруг подняла на него глаза и сказала:
- У тебя есть два дня. Два дня, чтобы Поверить.
- А почему не три? – Юра не знал, что и делать, смеяться или плакать.
- Поверь, сейчас не место и не время для шуток. – Она неожиданно оживилась. – Ну вот! Вот тебе и первый вариант ответа на твой вопрос!
- В кого или во что мне… – Спросил Юра раньше, чем незнакомка договорила. – Кхм…
- А второй, третий, сто третий вариант – сам придумывай, решай и Верь! Главное – Верь! Можешь придумать себе нового бога или поверить в уже до тебя придуманных, но согласись, каково это для тебя будет! Ты будешь верить в персонального, эксклюзивного бога! Представь, вся милость твоего бога будет доставаться только тебе одному!!! Тебе не придется довольствоваться теми жалкими крохами внимания к себе бога, что получают большинство людей! И не ждать очередной лотереи – божественного чуда!
Незнакомка пододвинулась поближе к Юре, положила свою руку ему на плечо и почти на ухо прошептала:
- А хочешь, поверь в меня. Сделай из меня своего бога. Я буду щедра с тобой, буду о тебе заботиться, а, Юрочка?
- Ты что-то забыла упомянуть про то, сколько НЕмилости достанется такому вот эксклюзивному верующему! Но! Молчу! Знаю, что именно поэтому и боялся верить. Я, вобщем-то, не против… А почему два дня-то?
- Потому что… - Она замолчала, внимательно глядя ему в глаза. – Время истечет, случится именно то, чего ты больше всего боишься. Да и я тоже…
Кого другого Юра сразу бы послал, мысленно или вслух – не важно. Но послал бы и не поверил бы. А ей поверил, ему стало отчего-то очень жутко и захотелось домой.
- Мне пора. – Сказала незнакомка и поднялась со стула, протягиваю руку Юре. – Проводить тебя до дома?
Юре было страшно даже со стула вставать, поэтому он был несказанно рад такому предложению, хотя неправильность в этом присутствовала какая-то… Ему бы предложить проводить ее, а не наоборот. Но от этого страха Юра не мог нормально соображать, зато был рад, что его проводят и ничего с ним не случится по дороге домой.
- Пошли уже, чудо. – Улыбалась незнакомка.
- Это ты - чудо!
- Я не чудо, у меня имя есть – Адельмира.
Зеленый мир, влаги и сырости полные руки дарящий, цвет ночного дыханья во тьме под лунами фонарных островов, иных миров теплейший гость – вечерний ветер, вчерашний свет грозы на блестках луж и дивный, чудный сон… Пусть слаще будет он.

Утро… Как Юра ненавидел утро! Эта мерзкая пора, когда кончаются все сны и так, порой, мучительно больно. Кажется, что люди с ума сходят только по утрам, когда кто-то или что-то отнимает у них прекрасный мир снов. Или люди во сне все безумны и, в определенный момент, у них не получается усмирить это безумие в мире яви?
К счастью или нет, но Юра в это утро с ума не сошел. Утро. Как ни странно, это слово и все, что за ним стояло, сейчас его не волновало. Все мысли были о ней. О том, каким был вчерашний вечер с ней. Но и о том, что ее не было рядом, что он не знал, куда она вновь исчезла. А вот с тем, увидит ли он ее еще раз, дела обстояли странно.
Когда Юра вечерами торчал в кафе и ждал ее, он надеялся, что она придет и он ее увидит. А теперь Юра не надеялся, для него это чувство было сейчас непозволительной роскошью. Так что же он? Он не знал, когда они встретятся вновь. Не было и слова про то, что через два дня они встретятся. Юра поверил? Поверил в то, что они вновь встретятся? В то, что Адельмира его не забудет? Да, это так. Юра пробовал на вкус это новое ощущение. Оно ему нравилось. Вспомнил он и те ее слова про то, что она может стать его богом. Его единственным богом. А сможет ли он стать для нее богом?
Юра никак не мог понять, зачем ему эти два дня? Ведь он и так уже поверил, поверил в нее?
Суббота. Сегодня ведь суббота? Вроде так. Но сейчас Юра воспринимал этот день лишь как день перед воскресеньем. Как день, когда на улице светло. И он бродил по этим светлым улицам, вернее бродило его тело, физическая оболочка. А сам Юра пребывал в каком-то совершенно ином мире со своим солнцем и луной, со своим небосклоном полным свежего воздуха и причудливых облаков. С вечерними сумерками, ночной тьмой и сверкающими звездами.
Пройдя сквозь этот день, вечер и ночь, застав утро следующего дня – воскресенья, Юра снова очутился в знакомом мире снов. Организм настойчиво потребовал отдыха, и, смилостившийся, донельзя полный новых ощущений, Юра разрешил ему отдохнуть.
Вернувшись в мир, Юра снова увидел солнце, на сей раз сходящее со своего проторенного пути по небу и утягивающее вслед за собой свет.
А у Юры свет никто и никуда не мог забрать, он был в нем. Свет лучился сквозь лицо, приподнимая уголки рта и отсвечивая в глазах. Свет освещал Юре путь к кафешке сквозь вечерние сумерки. Свет коснулся и бармена Костю, и тот тоже улыбнулся.
- Какая неожиданная встреча! Угостить тебя? Кофе хочешь?
- Хочу! – Юре не было жаль делится с Костей своим светом, отчего же не принять ответный дар?
- Тебя, как, впрочем, и ее, вчера здесь не было, чему я несказанно удивился. – Сказал Костя, пододвигая к Юре чашку.- А уходили в пятницу прям как неразлучные. Случилось что-то, поссорились?
- Да, случилось! – Юра прямо таки с неземным удовольствием глотнул кофе. – Я поверил!
- Угу. – Костя улыбался и слегка покачивал головой. – Неужели и я так же вот выглядел когда-то? Что ж, искренне рад за тебя, Юра! А то на тебя жалко смотреть было, когда ты тут торчал в одиночестве все лето.
- А вдруг она не придет сегодня, и ты опять будешь здесь киснуть?
- Знаешь, Костя. – Серьезно ответил Юра. – Тогда я только надеялся на то, что она вновь придет сюда, а теперь я верю. Верю в нее. Она сказала, что у меня есть два дня, чтобы поверить в кого-то или во что-то. Сначала мне показалось, что это слишком мало. На следующее утро понял, что уже поверил и до сего момента никак не мог сообразить, зачем так много – два дня?! А вот только сейчас понял – это время было на нас с ней на двоих. И я верю, что его было ровно столько сколько нужно. Сейчас придет она и два новых бога впервые встретят друг друга. Два бога только на двоих. Я для нее, и она для меня.
Прохладный ветерок, смешавший запахи духов лета и осени, встретившихся на улице коснулся лица Юры. Он обернулся, улыбаясь Ей.
- Это ты?
- Это я.