Крис, 20 лет

9 февраля, суббота.
 Я на час опаздывала на съемку, и до пропускной бежала изо всех сил. Длинная дубленка ощутимо давила на плечи и описывала пируэты за моей спиной. Холодный колючий снег бил мне в лицо, попадая в рот, судорожно хватающий ледяной воздух.
-- Только бы успеть…
-- Только бы…
И я успела. В последнюю секунду.
Влетаю в пропускную.
Меня уже ждут.
Администрация, сопровождение в лице светловолосой девушки, и Она.
Напарница.
Брюнетка, стриженная под мальчика.
Нас в темпе запихивают в лифт. В нем только две кнопки, помеченные стрелками вверх и вниз.
-- Я не могла быстрее… -- хрипло говорю я, пытаясь отдышаться.
Она Крис, 20 лет.
Лифт резко останавливается, мы выходим на этаж. Сопровождение меняется. Светловолосая девушка уезжает вниз, а точно такая же светловолосая особь быстро произносит:
-- Скорее! Пойдемте в студию! – и направляется бегом по коридорам.
Мы бежим за ней. Крис цепляет мою руку под одобряющий возглас Админ.
В студии все уже сидят на местах и любопытно глазеют на опоздавших, но нас мгновенно запихивают в гримерку. Мы в темпе переодеваемся в идиотские рубашки и галстуки. Я и Крис будем играть ИХ. Популярный девчачий дуэт в клетчатых юбках.
Админ требует выйти в зал, взявшись за руки. Мы так и делаем. Удивление в глазах публики переросло в нечто большее.… В непонятно что…
Дурацкая передача. Мы сидим рука об руку на этой съемке. Она боится. Камеры. Когда она боится, то ее голос дрожит, начинает заикаться, словно с невыносимым трудом проталкивая слова сквозь толстую преграду.
Я другая. Я не боюсь камеры. Я живу с ней уже много лет. Хотя мне всего 15, в мою короткую жизнь часто заглядывает объектив камеры и весело подмигивает красной лампочкой Rec.
Ее рука судорожно сжимает мою ладонь похолодевшими пальцами.
Нас о чем-то спрашивают. Мы отвечаем.
Маленькое интервью лишило ее последних сил, ведь съемка длиться без малого уже три часа. И она утомленно прислоняется головой к моему плечу. Что-то внутри у меня делается мягким и податливым, но я не уверена…
Ее поведение это игра на камеру или нет? Но играть мы должны. Обязаны, так сказать. А будет ли в этой игре подтекст или настоящие чувства никого не интересует. Вот так.
Спустя долгое время съемка, наконец закончилась. Мы снова оказываемся в гримерке, а затем идем в Макдоналдс, по свежевыпавшему снегу.
Крис закурила. Я тоже.
В Макдоналдсе они берут себе по гамбургеру, картошке фри и коле со льдом, а я ничего, так как сильно нервничаю.
-- Почему ты не ешь? – уплетая картошку, спрашивает Крис.
-- У меня немного кружится голова, поэтому я не хочу есть.
Крис настаивает на том, что бы я поела. С тошнотой пополам я съедаю чуть- чуть картошки.
Крис пора. Мы с Админ идем ее провожать.
-- До встречи, -- говорит она и, на секунду замешкавшись, как-то смазано целует меня в губы. Именно так. Смазано. Как проводит кистью художник по холсту: небрежно и с чувством.
Следующим вечером я отправилась в клуб «Free Love».
Сидя за стойкой, я неторопливым взглядом ощупываю людей. Звучит что-то медленное. Вдруг я натыкаюсь на Ее холодный нежный взгляд светло- зеленых глаз.
Как по сценарию одна медленная композиция плавно перетекает в другую. Ночные снайперы «Столица».Я продолжаю блуждать взглядом по клубу, плавно обтекая людей, столы и аппаратуру.
Стоп!
Что это?
-- Пойдем, потанцуем?— говорит мне ее протянутая рука.
-- Пойдем, потанцуем? – говорят мне ее лукавые глаза.
И я соглашаюсь.
«Столица» нежно окутывает нас своим размеренным ритмом, а ее руки неповторимо бережно покоятся у меня на поясе.
Она молчит.
Я тоже молчу.
На фиг слова…
Прощаясь, она оставляет мне свой номер телефона и вскоре я звоню ей, и тут происходит самое грустное и неинтересное.
-- Ты мне нравишься, -- запинаясь и наверняка краснея произносит она.
Весь вечер я хожу расстроенная.Зачем? Зачем нужно было признаваться мне в этом? Гораздо проще было бы оставить все как раньше! Все дело в том, когда мне говорят, что я кому-то нравлюсь – это безумно приятно, но после этих слов я чувствую себя обязанной этому человеку. Вот если бы она не говорила этих слов…
Через день мы должны были встретиться, но я не приехала.
Крис передала мне записку:
 «Солнце я очень ждала тебя сегодня. Жаль, что ты не приехала.… Хочу тебе сказать, что я без ума от тебя. Если бы ты согласилась со мной встречаться, я была бы очень счастлива! Крис»
 Она самая популярная девушка своей тусовки, я самая популярная девушка своей тусовки. У нас одинаковый рост и телосложение.
Я согласилась. Но не потому что любила, а из соображений выгоды.
Красивая пара, но друг другу почти не нужны.
Это был расчет.

14 февраля, четверг.
На день влюбленных я получаю валентинку от Крис: « О том, что я чувствую с вами встречаясь, словами сказать я пока не готов.… Но если не против ты, я попытаюсь раскрыть эту тему сегодня без слов…»
Да, мне нравились отношения без слов, когда действия передавали больше, чем слова.

6 марта, среда.
М. «Тульская», «Центр».
Мы с Крис развлекались по полной, шокируя народ лесбийскими замашками.
Было очень смешно наблюдать за вытянутыми лицами и повернутыми шеями парней и демонстративно презрительными гримасами их девушек…
Ближе к утру к нам подошли два охранника и, немало смущаясь, спросили:
-- Девушки, извините, конечно! А можно задать вопрос?
Крис кивнула, а я с любопытством уставилась на них.
-- Вы… м-м… любите друг друга? – совсем смутясь и глупо улыбаясь спрашивает один.
-- Просто…мы, как бы, наблюдали за вами и … Ну, не всё время, конечно… -- мямлил другой с такой же глупой улыбкой.
Я и Крис переглянулись и решили разыграть сценку:
-- Да, -- кратко говорит она.
-- Конечно, -- кратко вторю ей я.
-- А… вы, как бы, не могли бы…ну… поцеловаться для нас, а мы… это… отойдем и посмотрим немного?
Мы снова переглянулись. Она чуть заметно кивнула, по озорному блеснув светло- зелеными глазами. Я в ответ слегка улыбнулась. Углами губ. Совеем слегка.
Правила игры приняты. Концерт продолжается.
Мы одновременно повернулись к нерешительно стоящим охранникам и дерзко ухмыльнулись, словно готовясь напроказничать!
-- Ладно,-- весело ухмыляюсь я.
-- Смотрите, -- так же весело ухмыляется она.
Они, чуть ли не подскакивая от радости, сходятся в одной точке коридора, откуда, наверное, самый эффектный вид.
Мы начинаем действовать…
-- Покажем им класс! – ласково шепчут ее губы, и их дыхание остается на моих губах.
-- Давай, -- я возвращаю его ей, как пинг-понговый шарик.
Без слов. Бережно и нежно ее рука скользит по моим волосам и западает в ключицу. Мягко и несмело, словно застыв в нерешительности, она целует меня. Сначала робко и неуверенно, будто пробуя губы на вкус, свыкаясь с ними, а потом все ухнуло вниз и, неожиданно я почувствовала себя маленькой, делающей рывок на встречу, глупой девчонкой. В ее губах сквозило отчаяние, близкое к истерике и…
Все оборвалось.
Она несмело и извиняюще улыбнулась мне.
Я несмело улыбнулась ей.
Снова подошли охранники:
-- Как здорово у вас получается! – Ни смущения, ни глупых ухмылок нет и в помине. Зато есть оттопыренная штанина у одного из них, и масленый взгляд у другого…
Уезжая домой, она отдала мне мягкого голубого медвежонка размером с ладонь и сложенную пополам записку:
« Малыш, вот я те пишу… Ну, что те сказать… Мне очень классно с тобой. Уже почти месяц, а ты мне все еще нравишься… Хотя… Даже еще сильнее, чем раньше… Хочу быть с тобой рядом. Хочу чаще иметь возможность ощущать тепло твоих рук, твоих губ, твоего тела…
Не знаю, что еще написать, лучше пусть мои глаза и руки скажут тебе о моих чувствах… Твой Крисик.»

Потом было 8 марта, пятница.
Она отмечала его с другой. Условно назовем ее Мартой. И (О, странная воля случая!) на следующий день в клубе я развлекалась с этой же девушкой. С Мартой.
А потом все открылось. Был разговор. Что-то сломалось.
Свежесть.
Тихий дождь.
Нежность.
В пальцах дрожь.
Память о тебе
Я храню.
Горечь на губах.
"Я люблю!"
Нет, не говори
Этих слов.
Мне не так важна
Твоя ложь.
Ветер.
Грусть на лицах.
Облака.
Холод на душе.
Пустота...

Я побила все рекорды, удержав ее около себя 2.5 месяца, нимало к этому не стремясь. Она обычно встречалась с человеком контрольные четыре недели и бросала, боясь оказаться брошенной.
Крисик, милая бояка! Запуганный двадцатилетний ребенок, она пыталась казаться уверенным в себе зверем- одиночкой. Тем, кто не боится.
Помню как она одно время страшно пила, дымила как паровоз, бесцельно бродила по рельсам и тихо резала вены, сочиняя стихи. Всё это она делала стильно. Даже желала себе смерти невыносимо стильно. Она не БЫЛА, она ПЫТАЛАСЬ КАЗАТЬСЯ.
Тогда как мне претит фальшь.
Потом мы расстались. Спокойно, бережно и обдуманно.
Я шла развлекаться в «Free love», а она, краснея, заикаясь и запинаясь, отводя глаза и нервно сжимая и разжимая пальцы, бубнила:
-- Д-давай… м-м…может…
Я проговорила все за нее. Разговоры—дым, ничто…Все было давно решено и понято. Но если ей необходимы слова…
За два с половиной месяца я привыкла к ее прохладе и бережности, к ее спокойствию и нежности, к ее не назойливости…
Жалко. Красивая мы были пара, а, главное, удобными были отношения…
Последний стих я посвящаю ей:
Полутьма. Полусвет.
Наш последний рассвет.
Блики зимних витрин,
Шепот мягких перин.
Говорить я не смею,
Прерывать тишину.
Целовать тебя в шею
Еще пару минут.
Соленые капли
По щекам на ладони.
За окном тихий свет.
Нас пока еще двое.
Эти теплые слезы
Сквозь пальцы пробьются.
Это смелые грезы
Над нами смеются.
Полувздох. Полувзгляд.
Все за нас говорят.
Эта нежная грусть
Разведет на века.
Я уже не вернусь.
Не вернусь никогда…

Прошло около полугода.
Однажды, совершенно не думая, я приехала к подруге и нашла там дневник Крис и…
Я прочла его.
От корки до корки.
Каждый лист, каждое слово.
Она писала его уже после того как мы расстались, сильно любя Марту, а… Надо же, снова закон подлости! Марта любила меня. Короче, столько гадостей я про себя не узнавала никогда. Хотя, это меня не расстроило, а даже развеселило! Всё же здорово иногда почитать про себя сплетни! Да еще злобные!
Дальше начинается неразбериха.
Уезжая, кажется, я забыла сумку с брючным костюмом, и, вернувшись, застала там Крис. Она сначала говорила со мной натянуто, а через пару часов мы уже целовались.
Невероятно офигенно было снова почувствовать ее прохладу и нежность.
Она отдавалась искренне, и так же искренне отдавалась я.
Взяв с меня, буквально вырвав, обещание приехать к ней домой через 21 день в условленный час.
Когда я там появилась, Ее уже не было. Мне открыла Ее мать с невыразительным сдержанным лицом. Я зашла в Ее комнату.
На полу стоял телефон, рядом валялась Ее записная книжка, исписанная черными чернилами, до отказа забитая номерами. Ручка вместо закладки на странице с моим и Марты номерами. Около Ее мобильник.
«Номер заблокирован... »
Читая sms, я нашла одну про себя.
Неотправленную.
«Что мне делать? Я хочу ее любить, ждать, но боюсь! Наверное, всё потеряно… Мне страшно…»
Ее комната, где все осталось нетронутым…
Крис смотрит на меня отовсюду.
Крис.
И я понимаю, просто чувствую где-то под кожей, что она умерла сама. Просто перерезала старые шрамы на левом запястье. Свои тонкие шрамы, по которым я часто, забывшись, легонько проводила подушечками пальцев.
Просто перерезала руки.
В собственной ванне.
По-другому Она не могла.
Она умерла стильно, как и хотела.
Так же стильно, бережно и нежно как делала все в своей жизни.
Ее смерть, прохладная как она сама, органично завершила ее двадцатилетнюю жизнь.
Крис.
Мне кажется, что она рядом, стоит только оглянуться. Мне кажется, что еще чуть-чуть, и я снова почувствую ее нежность и прохладу.

 Мне кажется, что даже мертвая, она говорит со мной…