Большой город

 - Это случилось давным-давно, когда мне было банальных семнадцать, и мир виделся в отчаянном розовом свете, - усталым голосом мягко повествовала слегка полноватая женщина с одутловатыми чертами лица, сидя на вагонном матрасе, запрятанном в хмурые простыни, и грузно опираясь локтями на стол. Поезд мерно покачивался, постукивая колесами, словно отсчитывая время, превращающееся в воспоминания.
«Тогда я до щенячьего визга мечтала уехать в Большой Город, как и множество других молоденьких девчонок. Наш старый пустой городишко, где все друг друга знают, все здороваются, и где зарплата соседки до копейки равна твоей. Было холодное хмурое лето. Часто моросил дождь. Я перешла на второй курс училища, и благополучно сдав все экзамены, мерила городишко рассеянными шагами в поисках чего- то интересного. Мечтая о том, как уеду в Большой Город, отдельно от родителей начну свою новую взрослую жизнь, найду любимого человека и заживу припеваючи, я проводила все дни то одна, то с подругами. Однажды мы поехали в соседний городишко на рынок, так как даже шмоткам места у нас не хватило. Купив пару дешевых китайских вещей, мы уже собрались отправляться домой, но тут справа нас окликает шикарная блондинка с короткой стильной стрижкой.
-- Девочки, вы не знаете как доехать до ***?—и слегка исковеркав, произносит название нашего городишки.
Обалдев, мы путано объясняем дорогу.
От нее пахнет свободой, ветром. Наверняка, ее жизнь заполнена дорогими вещами из бутиков, ресторанами с вышколенной обслугой и красивыми парнями из ночных клубов.
Всю обратную дорогу мы обсуждаем необычную гостью и плавно сходим с ума от зависти.
Самый старый дом на окраине принял в свои холодные недружелюбные стены эту красивую женщину,»
В наше купе принесли чай, и рассказ пришлось прервать на добрых полчаса. Затем она так же устало продолжила: «Эту женщину звали Надеждой. Она была вольной художницей по призванию и директором какой-то торговой компании по должности. В свои двадцать восемь лет имела стабильный высокий заработок, двухкомнатку в столице и кучу кавалеров от двадцати и старше… Устав от суеты, назойливых парней и тощих подруг, прочно сидящих то на диетах, то в кресле психоаналитика, Надежда выбрала тихий уголок и спряталась в нем.
 Тогда нам с подругами хотелось узнать больше об этой женщине и, решив сослаться на предыдущую встречу, мы отправились к ней.
Заброшенный домишко пропитался сыростью и одиночеством.
Надежда, как подобает радушной хозяйке, приняла нас и напоила несладким чаем с необычным привкусом ягод и сухими дорожными галетами. Разговор совсем не вязался, хотя она старалась его изо всех сил поддерживать, но девчонки буквально смотрели ей в рот, не в силах вымолвить ни слова, а ей, видимо не очень хотелось нести всякую чушь для вида, и гримасса неудовольствия все яснее читалась на ее лице. Я поняла, что надо сворачиваться, и мы ушли.
 Уловив из ее слов желание, как-нибудь порисовать на берегу реки с восходом солнца, на следующий день я отправилась туда. В это утро солнца не было, а над городом висели тяжелые злые тучи. Она сидела на камне, опустив ноги в воду. Я тихо подобралась сзади и остановилась, не зная с чего начать разговор. Спросить хотелось обо всем на свете, но я смогла всего лишь неуверенно произнести:
- Как там, в Большом Городе?
Чуть заметно вздрогнув, она рассеяно перевела взгляд на меня и не смогла ответить.
Точнее, она не знала ответа. Потерявшись в себе, запутавшись, она просто его не нашла. Но тогда я подумала, что там столько всего, что она не знает с чего начать.
- Я не могу рисовать.
Тихий неуверенный голос.
Я пошла на этот голос, как на зов. Сев рядом, на песок, неважно, что джинсы потом придется стирать, я была готова слушать ее часами, а если понадобится и сутками!..
Но ответа не последовало.
- Почему?- робко спросила я.
От моего запоздалого вопроса она опять чуть заметно вздрогнула, и словно очнулась. Помню, у нее еще было такое удивленное лицо, как у человека, неожиданно выпавшего в реальность после глубокого содержательного сна. Спустя мгновение ошарашеность пропала, уступив место сильно закушенной губе и подслеповато сощуренным глазам. Внимательнейшим образом она изучала мое лицо.
Я улыбнулась ей. Недоумевая, она подалась немного назад, и через силу выдавила из себя улыбку. Кривую и ни на что не годную.
Мне стало жутко обидно. Где-то внутри. До слез.
-Что? Богатенькие фифы из Большого Города не признают людей из провинциальных городков, да?
И не дожидаясь ответа, я убежала.»
- Глупо, правда? – неожиданно адресованный мне вопрос заставил меня так же ошарашено на нее уставиться, как годами раньше это сделала Надежда из ее рассказа.
- Ну, то, что убежала, - пояснила она.
Я смог лишь двусмысленно пожать плечами. Истолковав мой жест по-своему, она снова смотрела в прошлое затуманившимися легкой дымкой прошедших лет глазами.
«Но странное желание ЗНАТЬ эту женщину пересилило обиду, и каждое утро снова гнало меня на берег реки. На место той нашей встречи. Но она не приходила.
Спустя, примерно, неделю у одной из моих сокурсниц был день рождения, и мы собирались в захудалом сарайчике, пафосно именуемым клуб «Квин», что в переводе с английского означает «Королева». Так назвал его в шутку один проезжий турист, сбившийся с дороги. Но имечко пришлось ко двору, и вскоре оказалось у всех жителей на устах.
Родители, после долгих уговоров и скандалов, отпустили нас на всю ночь. «Квин» находился в шестистах метрах от нашего городишки. Такое положение было выбрано не случайно. Игравшая музыка от старого магнитофона, подсоединенного к одной большой колонке, разносилась ночью почти по всему городу, и таким образом ее решили немного удалить, чтобы, значит, сделать ее менее слышимой.
Придя в этот старенький сарайчик, мы уселись на такие же старенькие подгнившие деревянные стулья.
- Слушайте сюда! - провозгласила именинница, но ребята шумели, как ни в чем не бывало.
- А где Позерский?
- Да! Куда ты его дела?
- Она никуда никого не девала!!!
- А ты откуда знаешь?!
- Это она! Она виновата!
Раздался неприличный гогот, и одно из женских милых лиц залилось краской.
Кто-то два раза стукнул в окно.
Именинница и покрасневшая девчонка удалились за дверь. Через пару минут они появились вместе с Позерским, и град вопросов наравне с шутливыми репликами захлестнули их.
А задумка была такая: кроме чая и кофе в клубе ничего не подавали, и младое поколение дружно скинувшись, отправило Позерского в соседний городок за спиртным. Естественно, поздно прибывшие ничего об этом не знали. Поочередно «посещая туалет» на улице в течение ночи, мы упились до чертиков. И, наверное, эти самые чертики подали мне идею отправиться к Надежде.
Ускользнув с «вечеринки», я потопала к ней.
Дорогу щедро поливал дождь, но это меня не останавливало.
И вскоре я, промокшая до нитки, оказалась перед приютившим Ее домом. Дождевые капли окончательно смыли пьяную хмарь, и сознание прояснилось.
На дворе ночь. Надежда наверняка спит. Наверное, не стоило сюда приходить в такое время. Но что-то не позволяло развернуться и уйти. И я просто стояла под холодным дождем и дрожала от холода. Не спасала даже темнота, окутавшая меня с ног до головы.
Мокрые волосы липли к глазам, а зубы отбивали чечетку. Я старалась подальше убрать язык, что бы ненароком его не прикусить.
Наконец, поняв всю нелепость положения, я нашла в себе силы развернуться и сделать шаг в сторону нашего клуба. Надеюсь, все упились еще больше, и не придется объяснять, куда меня понесло в такой дождь.
Но вдруг дверь старого дома со скрипом, еле слышном в шуме дождя, отворилась, и тонкая фигурка в темном проеме призывно махнула рукой. Поддавшись соблазну во второй раз попасть в дом к Надежде, а значит и в Ее жизнь, я двинулась ей навстречу.
Надежда готовила тот самый, с необычным привкусом ягод, чай, что так запомнился мне с того раза. А я сидела в кресле, закутанная в ее теплый махровый халат, едва уловимо пахнущий жасмином. Холод и дрожь постепенно отступали, и зубы перестали стучать.
Так же, не говоря ни слова, Надежда опускается передо мной на колени, и протягивает чашку. Я смотрю ей в глаза. Они такого необыкновенного цвета, серые, совсем светлые, с вкраплением бирюзового и нежно-аквамаринового.
- Возьми, это тебя согреет, - тихонько говорит она и снова протягивает мне чашку.
Я аккуратно беру чашку в ладони, и подношу ко рту. Маленький глоток обжигает горло.
Этот вкус совсем не похож на чай, непохож и на дешевое вино, что мы распивали в туалете. Этот вкус совершенно особенный: он обжигает сладостью и терпкостью кончик языка, проникает в горло, и мгновенно разливается теплом по жилам.
- Спасибо, - шепчу я.
Она кивает и уходит куда-то в другую комнату, возвращаясь с небольшой папкой, и небрежно кидает ее на пол рядом со мной. Я нагибаюсь за папкой, и тут же отдергиваю руку.
- Можно? – мой вопрос застывает в воздухе, и мгновенно тонет в шуме дождя.
Надежда садится прямо на пол рядом с диваном, и протягивает мне папку. Но, видя, что мне не удобно одной рукой держать чашку, а другой управляться с папкой, она бережно кладет ее себе на колени, и развязывает тесемки. Передо мной встают чудесные картины ее детства, юности в виде карандашных набросков. Сколько чувства, изящества, грации в этих рисунках. Я заворожено всматриваюсь в пейзажи, портреты, натюрморты…
- Я больше не могу рисовать, - тихо говорит она.
И я понимаю, какая это для нее трагедия. Как тяжело ей наверное осознавать, что ее руки больше не могут творить такую красоту…
И тут, не знаю почему, меня прорвало. Я рассказала Ей все без утайки. Как надоел мне мой городишко, и как хочется мне поехать в Большой Город! Как я завидовала ей, и как стояла под ее окнами, не решаясь постучаться… Она внимательно слушала меня, не сочувствуя, не давая советов, как это любит делать моя мать. И постепенно ее глаза, наполненные тоской и безысходностью, светлели и бирюзовый, нежно-аквамариновый, и строгий серый наполнялись жизнью. Что-то страшное уходило из них, покидало ее.
Наконец, я замолчала.
- Спасибо тебе, - слегка улыбнувшись, шепнула она, - Ты меня спасла. Ты мне позволила вспомнить… В суете, я совсем забыла это чувство, когда все кажется по плечу, - и больше ничего не добавив, протянула мне еще один листок.
Проведя за разглядыванием рисунков остаток ночи, я заснула только на рассвете, когда Надежда, увидев мои слипающиеся глаза, забрала у меня опустевшую чашку, и скрылась на кухне.
А, проснувшись, я услышала птичий клекот, шелест зеленых крон, и … больше ничего.
Надежды не было. Все так же кутаясь в халат, я осторожно спустила ноги с дивана, и, стараясь не шуметь, прошлась по комнатам. Заглянула за дом, но ее машины тоже небыло.
Дом был девственно пуст.
А на подоконнике я нашла ту самую папку, но, открыв ее, обнаружила там всего лишь один рисунок. Девушка, испуганная и промокшая, стоит перед дверью, за которой в противовес промозглой погоде и холодному ливню виднеется теплая комната, наполненная одиночеством…
В то утро я навсегда стала взрослой,» - женщина закончила свой рассказ, и, поговорив со мной еще около часа о всякой чепухе, молча уставилась в окно.
Вскоре поезд прибыл в столицу.
Эта женщина осуществила свою мечту. Она приехала в Большой Город.
Перед тем, как навсегда расстаться, я посмотрел ей в спину, и задал вопрос.
- Могу я узнать ваше имя?
Она обернулась, и с улыбкой ответила:
- Вера.