Птицы небесные

  Взгляните на птиц небесных:
 они не сеют, не жнут, не
собирают в житницы; и Отец
 ваш Небесный питает их.


Евангелие от Матфея,
 глава 6, стих 26



 Зиму оставляя в Москве, застал ее в Казани. Март – апрель две тысячи пятого года. На берегу Волги, в двадцати километрах вниз по течению. Боровое Матюшино.


 Приехав двадцать восьмого марта, обнаружил город, засыпанный снегом. Как на Рождество. Мороз ниже десяти градусов. Пока ехали непрочищенными улицами – сплошь мелкие аварии, столкновения. Много солнца. По дороге, ведущей к месту назначения, поземка. Языки снега поперек прочищенного полотна асфальта. Леса. Простор, красота. Это наше.


Из окна номера на втором этаже – вид на Волгу. Спит. Вся белая ровнь, на четыре-пять километров в этом месте, искрится под ослепительным солнцем.


Перед глазами с крыши свисают прозрачные толстущие сосулищи. Застыли под ветром наподобие изогнутых сабель янычарских. Капель с них веселая. На крыше домиком подземного перехода к реке – белая-белая снежная шапка. Когда-то растает она при таких-то морозах?


Далекий берег напротив весь бел. Даже в бинокль видна стена леса, перелески, крутой высокий спуск – и все в снегу.


А в сентябре – золотом все радовало глаз.


По утрам на льду реки рыбаки сидят.


Слышен шум моторов «Буранов», гоняющих вовсю. За ними, честно исполняя свою работу сторожей, носится вдогонку пара наших двортерьеров. Они также от души облаивают каждую проезжающую мимо нас машину.


Березы и дубы, на расстоянии пятнадцати метров от стекла, голы. Не время еще. Хотя почему не время? Просто весна запаздывает.


На паре стволов видны свежей доской желтеющие скворечники. В этом году заботливо прикрученные проволокой лесхозовцами. Не стали по живому колотить гвоздями. Живые душой люди живое чувствуют.


На морозе жмутся вороны. Да и тех мало. Сядет одинокая на верхушку, чуть раскачивающуюся под ветром, и караулит тепло. Греется под лучами.


Подлетывают на подоконник, куда насыпаны крошки, синицы. Голуби хохлятся. Чаек что-то не видно. У реки-то – и нет. Крупные птицы среди ветвей мелькают. Рассказали – это сойки. Голоса у них забавные. Разок-другой садились к окну. Какая-то лесная крылатая мелочь летает.


Седьмого апреля. Благовещение. Всех птиц - на свободу. Кого нам выпускать? Чудно, утром слышал хлопот крыльев залетевшего в коридор голубя. Он сам себя на свободу вызволил.


Проходит пара недель.


Снег разом обмяк. Растоп. Волга туманится по утрам. Дышит. Стали видны полыньи. Рыбаки также лезут на лед. Теперь уж безрассудно. На бугорке земли за забором, ближе к заснеженному песчаному берегу, лысой макушкой, чистой от снега, проявилась проталина. В один из выходных приезжают первые пикникующие. Открывают сезон. В открытое окно долетает запах дыма костра.


Лед становится сероватым. Под разными углами солнца отсвечивает по-разному. Особенно быстро оттенки меняются перед закатом. А солнце садится все позже и позже. Гораздо после семи вечера. Уползает медленно на горизонт. Высокий противоположный берег съедает, мало-помалу заглатывает оранжевый блин.


Загадываешь, до будущей среды растает снег на крыше домиком? Капель-то вон как старается. Не только капля за каплей, но струйкой.


Ветрено. И тепло до тринадцати градусов.


Не дотянул до среды. Проиграл. Солнце уж подсушило листы жести.


Волга все пестрее и пестрее. К белым, серым, стальным цветам льда добавляются зеленоватые.


Берег вдали из белого превратился в темно-синий.


Шестнадцатого апреля в субботу с утра в воздухе радостный гвалт. Шум и гам. Трескотня. Мельтешение. Не девичий, но переполох.


Скворцы прилетели.


Занимают дожидающиеся их домики. В поле зрения пара скворечников. И невооруженным глазом, и в бинокль смотрю. Желтые клювы. Грудь отливает разными красками. Сами иссиня-черны. На спине и крыльях крапинки. Самочки чуть поменьше. На один домик претендуют не меньше трех женихов. То залезут, на наружу вновь. Вот и в клювах видны какие-то пушинки прошлогодние, таскают в будущее хозяйство.


Порою подлетают пичуги поменьше. «А что тут? А нельзя ль нам тут?» Их серенькие комочки упархивают.


Вечером размеренно-жизнерадостно затукал дятел. Всем есть дело.


Шустрые ребята из воробьиного племени подворовывают кусочки хлеба с подоконника. Молодцы, на лету кусок пристраивают. Наведывалась парочка. Надо бы проверить вещи и документы.


Синицы еще резвятся. Голубь, лепящийся по карнизу, похоже, дурака валяет. Трясогузка перебирает тонюсенькими ножками по льду. Трясет гузкой.


У скворцов, видимо, жизнь по расписанию. Утром третьего дня по прилете, несмотря на дождь, привычная суета. Голоса подают. Хлопочут. К полудню затишье и так часов до шести вечера. И снова строительство новой жизни.

 
Взглядом, усиленным оптикой бинокля, разглядел что-то плывущее по реке.


Началось?


Опять скворцы шуруют. Смутно догадываешься: А что, может весна?


И всякой вещи свое место под солнцем. И свое время.


Зарябило вдали, у того берега. Внезапно лед пошел, и засеребрилась забеспокоившаяся вода. Только у нашего берега, отлогого, ужимаются, съеживаются остатки ледовой скорлупы. Да и те торосятся. От кромки пляжа, совершенно оттаявшего, отгоняет их ветер ли, взмахи ли крыльев первой бабочки-крапивницы.


Повеяло холодной свежестью от сдвинувшихся вод. Нет, весь ледяной наст разом не перетопишь. Громоздятся глыбы на речной глади. Обрастают островки айсбергами из неторопливо дрейфующих обломков. Скрежет и гул от ледовых полей, режущих самих себя, словно тектонические плиты. Задумчивая ворона отстраненно проплывает на льдине. «Плывет. Куда ж нам плыть?».


Не доживет. Ежевесенний сплав по Волге остатков зимы не доживет до Вербного воскресения.


Вербы пушистыми ежиками напоминают о нем. Первые признаки той зеленой орды, таящейся до поры в земле, корнях, стволах, ветвях деревьев, готовой хлынуть вверх и к солнцу и разом заполнить соскучившийся за зиму по живому цвету мир. Аншлюс неизбежен. Марш-бросок будет стремителен. Не лучше ль сдаться на милость радующей весенней громадности?


Очередным утром обнаружилось, что дождь и ветер довершают ледовое рассеяние. Остатки эскадры разрозненно и уныло плавают волею движения воздуха то против, то по течению. Наталкиваясь, и топя друг друга. Вереницей сплавляются редкие вчерашние крейсеры и эсминцы, запорошенные недотаявшим снегом, слепо цепляя рваными бортами края уцелевших на мелководье льдин. На одну из них тяжело сел кто-то из хищных. Державно раскинув крылья при посадке. Оживший государственный герб. Коршун? Орел? Ястреб? Пустельга? Сокол?


Сначала одна, затем вторая, на него спикировали вороны. Подсели на безопасном расстоянии. Покаркали, поскандалили. Э-э, пустое. Он на них головы не повернул. Затихли. Втроем молчаливо вниз, к Каме поплыли.


Уставшее от затяжного дождя небо тихо опускается на воды. Дымка тумана на глазах тянется ему навстречу снизу. Когда все пропадает в дышащей колеблющейся мгле, из ниоткуда выплывает лодка, натужно преодолевая снос. Скрип вёсел в уключинах?


Волга втягивает в себя, по капелькам выпивает туман. Горизонт яснеет. Лишь обрывки небесной влаги местами парят клочьями. Из них торчат голые вершины дерев. Утка, вытянув шею, пронеслась.


Мокрая ворона сидит на мокрой березе и делает вид, будто не спит. Глаза слипаются: каждые пять секунд, мгновенно открывшись, сверкнув проблесковым маячком, смежаются вновь. Раскрывая клюв, зевает. Отряхивается от мороси. Чутко спит дальше.


Взъерошенные, смешно топорща сырое оперенье, прихорашиваются скворцы. Не переставая трещать и задирать своих собратьев.


Опять потерявшийся континент плывет. Как Африка, оторвавшаяся  от протоматерика Гондваны.


Грачей нет. Они не любят соседства с рекой? С дорогой? Чье-то заброшенное гнездо на дубе. Не заселенное. Не заколоченный дом на ветру.


Перезимовавшие дачники потянулись в весенние сады и огороды. Хлопоты о будущем урожае. В соседних Песчаных Ковалях, рассказывают, грачи тоже деловито копаются в земле. Компанейские, ближе к людям.


Люди похожи на птиц небесных? О хлебе насущном пекутся человеки, но все дается, все попускается Им.


«Который сотворил небо, и землю, и море, и все, что в них, Который в прошедших родах попустил всем народам ходить своими путями, хотя и не переставал свидетельствовать о Себе благодеяниями, подавая нам с неба дожди и времена плодоносные и исполняя пищею и веселием сердца наши» (Деяния Святых Апостолов, глава 14, стихи 15-17).


Вечер. Сыро. Тепло. Туманно. Весенне.


Наблюдая каждый день такое разнообразие дыханий природы, неосознанно становишься Пришвиным?


О живом человеку не надо свидетельствовать. Жизнь сама доказательство красоты Замысла.


«Всякое дыхание да хвалит Господа».