Письма Жертве Талого Льда, да простит Он меня

Письмо первое. Про чистоту.
...А бывает, что снег – светлее, чем небо. Как будто по небу кто-то долго ходил, забыв на входе вытереть ноги. Грязно-серое небо не идёт ни в какое сравнение с идеально белым снегом, застилающим крыши домов, трусливо морщащихся под тяжестью белизны. Это только с виду так кажется, что, раз чисто, значит легко. На самом-то деле, чистота несёт в себе массу условий, предпочтений, запретов, надменности, эгоизма и отрицания, что очень часто бывает тяжело вынести. Если на абсолютно-белую крышу сядет тёмный воробей, то его будет видно ещё издалека яркой чёрной точкой, раздражающей зрение. Но, если то же воробей расправит крылья и взлетит высоко вверх, к небу, то его не сразу можно будет различить, или, по крайней мере, он не будет бросаться в глаза на фоне серого неба, которое считает если не родным, то родственным. Кроме того, белизна скучна, её хочется чем-то разнообразить: наступить на свежий сугроб, провести цветной кистью по листу ватмана, забрызгать краской чистую стену во дворе нового дома. А небо, пусть и серое, немного грязное, но уже является законченной художественной композицией. Разводы облаков, просветы, сгустившиеся тучки никогда не будут доступны даже для самых известных фотографов, гениальных писателей, талантливейших художников, а о заснеженной земле можно сказать одним словом – белая. Если и можно сделать из этих рассуждений какой-либо вывод, так это то, что белым быть намного сложнее, тяжелее и опаснее, чем серым или хотя бы просто испачканным...


Письмо второе. Про снег.
Как это всё-таки обидно! За окном снег. Тихо. Ново. Какая-то тайна, под тяжестью которой ветви елей мучительно склонились до самой земли. Мягко. Упасть бы вот так вот в глубокий, мягкий сугроб. А потом – тепло. Зима, но тепло. Хорошо и спокойно. Непривычно, что можно просто лежать на земле. Часами. А мимо никто даже не пройдёт. Кому это надо, по колено увязать в снегу, пробираясь в чей-то дом? Но лежишь прямо в сугробе и ни о чём не думаешь. Редко, но бывает. А за окошком кружат снежинки, как будто дразнят, что, дескать, с нами так хорошо, и спокойно, и тихо. Романтика... А внутри стол, стул, кровать, люстра, старые книги... и только я. Смотрю в окно на снег. Я его раньше никогда не любила, потому что не понимала. Я и теперь пропускаю это мимо. До чего же обидно! Темнеет. Тишина и спокойствие снаружи, а в квартире – напряжённое ожидание чего-то или кого-то, что позволит упасть в снег и забыть о... мыслях. А кого винить? – Некого. Вот так стоишь вечером у окна в темноте или при ярком свете безмозглой лампочки и ждёшь, и хочется кого-нибудь больно-больно за то, что всё не так, как хочется...


Письмо третье. Про зиму.
Зима ещё не наступила, но уже чувствуется зимнее, вязкое настроение. Дни тянутся ещё медленнее. Из дома выходить не хочется. Совсем не хочется. А чего действительно хочется – не понять. Вроде и настроение предстоит разное за всю зиму, но заранее страшно. Летом время намного прозрачней, если можно так сказать, а осенью – тем более. Зимой же не знаешь, что может произойти, чего-то боишься. Наверное, неопределённости и ожидания. Все люди боятся ожидания того, чего сами не знают. И я боюсь. И ничего не хочу менять. Так будет всегда. Странная связь между состоянием человека и настроениями природы. И наоборот. Хочется творить, но не от избытка ощущений, а – самое страшное – от скуки. Слишком много пишу, причём, всякую ерунду. Даже думать не хочется. А хочется на самом деле-то всего-навсего спать. Конечно, это может быть совсем просто, на первый взгляд, и банально, но это так. Хочется только закрыть глаза и уснуть. Хотя, наверное, можно и не засыпать. Просто закрыть глаза и всё. Не видеть наскучивших вещей и образов. Закрыть. И можно быть теперь, кем угодно, делать что хочется, ведь это происходит только внутри и никого не задевает, не трогает и не напрягает. Конечно, с открытыми глазами жить намного веселее и интересней, но не в данный момент...


Письмо четвёртое. Странное.
Прости...
Ты слышишь меня?
Прости, пожалуйста...
Пожалуйста...
Очень тебя прошу...
Прости.

Такое ощущение, будто...
Конечно, больно и обидно. Хочется плакать. Много-много. Ненавижу себя за то, что ничего не знаю. Но слишком уж странное ощущение. Будто звучишь в тишине. А кто-то слышит, но ничего не говорит.
Такое ощущение, будто живёшь.


Письмо пятое. Про школьницу.
Это неправильно. Я видела, как она шла со школы, а одноклассники начали закидывать её снежками. Сначала её увидел один человек, но почему-то постеснялся первым бросить снежный комок. Вместо этого он крикнул всем остальным, видимо, его друзьям, что она вышла из здания школы. Вместе закидывать снегом гораздо веселее. Тем более, что она совсем не сопротивлялась, не кричала, не ускоряла шаг, не угрожала и не пыталась ответить «друзьям». Такое с ней случилось в первый раз. Она понимала, что окружающим весело, что надо смеяться и ровно через минуту всё забыть. Но на самом деле, ей было больно. Очень больно. Она даже не подняла на них глаз. Снежок больно ударил её прямо в лицо. Но она ничего не сделала. Просто продолжала идти мимо. А тот, кто побоялся первым кинуть снежок, молча стоял и наблюдал за происходящим, как будто со стороны. Не дойдя до поворота несколько метров, она поскользнулась на накатанной дорожке и упала. Дети продолжали кидать снег в неё. Она поднялась, отряхнулась и пошла дальше. Он стоял, как вкопанный. Ему даже и в голову не могло прийти, что нужно помочь ей. Сзади волочился тяжёлый портфель. Дети кричали что-то ей вслед. Она шла дальше чуть хромая, потому что подвернула ногу. Я видела всё это, но тоже ничего не сделала. Она шла домой одна. Она всегда ходила домой одна. Может быть, это совсем не важно, но мне она говорила, что алгебра здесь совсем ни при чём.


Письмо шестое. Про романтику.
«Слышишь стук сердца? Ты думаешь, что это твоё сердце. Нет. На самом деле – это наше сердце».
Что за чушь?
Бред какой-то! «Романтика»! Идиотизм высшей степени!
Человек ещё слишком мал, чтобы судить о смысле слов, но уже кое-что знает. Человек слышит песню, беззвучно шевелит губами, пытаясь попасть в такт, но не издаёт ни звука. Иногда человечек может заплакать, безобразно скривив личико, «выдавливая» из себя слезу. А в последнее время люди научились ещё и «любить». Они сидят подолгу у окошка, вздыхают, охают, вытирают слёзинки розовенькими или голубенькими платочками, рисуют в тетрадках кучи сердечек и имена своих возлюбленных. А потом, когда их всё же замечают, люди испуганно поворачивают назад или неестественно смеются, пробуя создать некое подобие тайны вокруг себя. Люди всегда держатся группками, потому что слишком слабы для самостоятельного существования. Бедному человечку так хочется, чтобы его принимали за Человека, Настоящего Человека. Люди выглядят так смешно, пытаясь подражать Настоящим Людям.


Письмо седьмое. Про Вселенную.
Стою возле балконной двери. Смотрю на улицу. Ногам холодно, а горло согревает чай. Горячий чай. Снаружи темно. Ночь. За стеклом – одинокий фонарь. Он освещает только часть балкона напротив. В лучах его синеватого света видно, как поднимается вверх то ли пар, то ли дым. Просто кто-то курит под моим балконом. В оконном стекле вижу себя, как в зеркале. Точнее, только глаза, потому что они блестят. Но отчего? Дома тепло, уютно, а на улице холодно, одиноко. Курящий внизу человек – тоже один. Мне жаль его, хотя это его выбор. Хочется прижаться к нему, к стеклу и почувствовать обжигающий холод, безвыходность, безразличие, полную апатию и, как следствие долгого нервного перенапряжения, злость, срыв, крики и рыдания. Хочется вдохнуть всю улицу вместе с фонарём, человеком и дымом сигареты куда-нибудь глубоко внутрь себя, в самый центр своей вселенной. И не выдыхать. Никогда больше не выдыхать. Не выпускать всё это из себя. А потом, спустя некоторое время, ощущать, как слёзы стекают по лицу снова и снова. Ощущать слёзы и радоваться, что живёшь рядом с ним, с огромным миром, который можно без особых усилий впустить в себя, в свою душу.


Письмо восьмое. Про 1:15 ночи.
1:15. За окошком ни малейшего движения. Даже снег не падает. А хотелось бы. Вся вселенная вокруг моего «Я» как будто бы спит, но я-то знаю, что это не так. Всё затихло, притаилось, выжидая подходящий момент, чтобы наброситься на того, кто посмеет нарушить звукоряд системы. Злой, холодный, острый ночной свет. Так вот стоишь у окна, видишь холодную, застывшую картину ночи в городе, где нет ни малейшего движения, и ощущаешь себя живым, тёплым, а главное, светлым существом. Поначалу хочется выйти на улицу, нарушить покой, выставленный всеми силами и напоказ, но потом приходится волей-неволей отмахнуться от этой глупой идеи. Потому что страшно. И не нужно. Ну что мне будет с того, что пусть и не я, а кто-то другой обожжёт зависшую во времени панораму улицы своим присутствием? Ни-че-го. Улица, она же большая, длинная, широкая, высокая, вытянутая, монотонная, монументальная и непоколебимая, как будто каменная. А я – маленькая и слабенькая. Замечаешь, что в окне зажёгся свет, тоже маленький и еле-еле, а он тебе так и стучит прямо в мозг, что, мол, «я сам зажёгся, без твоей помощи, да и погасить меня ты не сможешь, ведь я – часть улицы, часть картины, часть шедевра; ты для меня ничего и не значишь, мне от тебя не лучше и не хуже, а вот тебе при моём появлении лучше становится; и я тут один такой, видишь, свечусь, пусть и не освещаю, но свечусь, а ты в своём окне пялишься на меня; может быть ты и сильная, может, и светлая, может, и освещаешь чего-нибудь, но для пары людей, а я – для всей улицы; вообще, я такой хороший и единственный!» Маленький, а выпендривается. У-у-у, сволочь. А самое обидное, так это то, что в сегодняшнюю ночь из моего окошка совсем не видно Луны. Обычно как-то видишь её и успокаиваешься. Улица тихая, но настороженная, не знаешь, чего от неё ждать, а от Луны, сразу знаешь, засыпать плохо, зато думается как никогда, а точнее – вспоминается. Причём вспоминается всякая ерунда. А когда ещё и не пытаешься уловить логику всплывающих мыслей, тогда аж себе удивляешься, было ли на самом деле или «приглючилось». И так всю ночь.
Правильно умные люди говорят, что по ночам спать надо...


Письмо девятое. Про детей.
 «Живут в одной далёкой стране синие-синие птицы. У них совсем нет крыльев и очень длинные хвосты. Они все летают». Ребёнку всего 4 года, а он уже знает про эту страну. Ну, скажите, кто успел разболтать все секреты этому маленькому существу?


Письмо десятое. Про меня.
Я – это Я.
Я – это последняя буква алфавита.
Я – это последнее число бесконечности.
Я – это последний закат Чёрного Солнца.
Я – это первый восход Луны перед ночью.
Я – это ночные улицы.
Я – это зимнее утро сегодняшнего дня.
Я – это и осеннее утро тоже.
Я – это причина, то которой не хочется рано просыпаться.
Я – это прекрасный повод не спать всю ночь.
Я – это то, что дети, играющие во взрослых, прячут под подушкой от мамы.
Я – это то, что родители держат в шкафу и не показывают детям.
Я – это то, что не смогли допить вчера на празднике.
Я – это то, что оставили на подоконнике плавиться от жары и стекать на батарею.
Я – это тот, кого забыли в комнате.
Я – это тот, кого боятся маленькие дети.
Я – это тот, кто любит ненавидеть себя.
Я – это тот, кто живёт с Вами в одном городе.
Я – это тот, кто в первом классе не любил ходить за хлебом.
Я – это тот, кто не хочет, но приходится.
Я – это тот, кто хочет научиться любить приходящих гостей и забывать уходящих.
Я – это тот, в кого я превратился.
Я – это Я.


Письмо одиннадцатое. О слове «хочу».
Какое же глупое слово «хочу»! Даже не глупое, а глупенькое. Капризное словечко. Ребёнок в магазине видит красивую, яркую игрушку и кричит, истерически краснея, плача и топая ножками: «Хочу!!! Эту!!! Куклу!!! Хочу эту куклу!!! Хочу-у-у!!!» И родители покупают этой «буянской капризе» игрушку...
Взрослые, казалось бы, люди так любят употреблять это капризное, маленькое (всего 4 буквы), колкое, в разные стороны растянутое слово. «Хочу» - это ведь даже не «надо», а эдакое с вывертом кривляющееся «а я вот так». Просто, люди не научились произносить слова, правильно донося смысл, ведь изначально всё было не так, я больше, чем уверена. Никого не виню, но возмущаюсь произошедшим и услышанным...
 (после разговора с соседкой, которая всё и вся вечно «хочет»)


Письмо двенадцатое. Про этот самый «Океан», которым все так восхищаются. Отъезд.
...А в груди не сердце, а барабан. А в голове не мозг, а бас-гитара. А в душе не нервы, а одно сплошное ожидание. Конечно, есть немного усталости от прощания и перетаскивания сумок из одного места в другое. Бессмысленное время капает свинцом на меня. Сейчас расстанемся. Навсегда. Но как долго ещё ждать? Окно запотело от напряжения. Вот. Тронулись. Отъезжаем. Прощай, вокзал. Темно и ничего не видно. Но вот по белому от страха прощания оконному стеклу первая слеза. А потом ещё и ещё. Много. Слёз. И стекло больше не боится. Оно плачет. Порвалась последняя ниточка связи с волшебным миром. Надо возвращаться в твёрдую и грубую реальность. Но ведь душа такая мягкая. Ну и что? Но ведь ей же больно. От этого стекло уже рыдает, а не плачет. Просто, оно чувствует на себе ищущие глаза души, пытающиеся сквозь его (стекла) пелену зацепиться хоть за какой-нибудь краешек знакомого, ставшего родным, сказочного мира. И вот, выплакав все слёзы, окошко разрешает взглянуть на пригород королевства. Которое покидаю. Опять навсегда. Вернусь, конечно, но уже на его развалины. Фонари в окнах пробегают всё быстрее. Мне надо идти домой. Ехать в добродушно покачивающемся поезде. Надо спать. Надо, но не нужно. Мысль о том что я там была терзает беззащитный мозг. А всё. Ничего не изменишь. Всё. Время прошло. Всё закончилось. Это сон, но такой, который не хочешь забывать. Но забыть заставят. Может быть. Ничего у них не получится. Правда?..


Письмо тринадцатое. Прощальное и истеричное.
Здравствуй...
Я хотела уже было написать, что рада тебя видеть, но, так как не вижу, напишу, что рада тебя чувствовать...
Это было, как сон... Только, обычно сны хочется забыть, а этот сон я буду помнить всегда...
Вино разлито по пластиковым стаканчикам... Свечи зажжены, а глаза немного потушены... Тепло оттого, что люди вокруг тебя есть, что ты не один... Пускай, они и пьют пиво, творят, что хотят, но всё-таки помнят и видят тебя... Пустыми глазами они скользят по мне, возможно, с надеждой выискивая хоть какие-то проявления интереса к ним... Взять их на мушку прицела глаза и немного поиграть? Зачем? А сами они – боятся... Бессмысленные разговоры... Ищущие взгляды... Они хотят этого, ждут, просят... Но я не хочу... Я хочу уйти от них... Забыть обо всём... О времени... И помогаешь мне именно ты... Так легко и просто... Просто голосом... Успокаиваешь... А я – снова слышу музыку... Твою... Так близко... Так громко, но не до конца... Она обрывается и начинается заново... Возможно, мне просто не дано услышать её до конца... Я хочу, но почему-то не решаюсь... В помещении никого... Гулко... Слышно каждый шёпот, шорох, заметно малейшее движение... А снаружи – какие-то люди... Они ходят, говорят, кричат, ругаются, плачут, смеются – живут... А я здесь... С тобой... Просто я... Без слов... Без причин... Без принципов... Без опасения... Без сомнения... Какая разница, что подумает кто-то, стоящий за дверью... А потом – обрыв... Резкий свет... Испуганные и непонимающие глаза окружающих... Прости меня, что я так быстро ушла... Просто я не терплю, когда на меня смотрят так, будто я должна им огромное количество... Я даже не знаю, чего... Ненавижу, когда люди за меня говорят сами себе, что я стою только на этом месте, одета только в эту одежду, смотрю только себе под ноги и иногда смотрю на лица, но никогда – вверх... Затем, холодный автобус, тёмный город, редкие огни в окнах, острый холод в лёгких, ключи от подъезда, от квартиры, странно, но смешно... Не могу спать... Как я могу уснуть, если сон уже был... Почему сон? Потому что, его творила я... И ты... Захотела – дала деньги на вино – расплакалась – позволила истерике полностью взять себя – спрыгнула с подоконника – ... – ушла раньше всех... Вот бы сон длинною в жизнь... Она потом скажет мне: «Как ты могла? Ты же была пьяна? Ты не хотела этого? А как же он?» и ещё много других вопросов... Как пел Тролль: «Мне от вчера ничего не жаль»... Я не могу сказать, что знаю, что делаю, но результат всегда интересен и я от него не отказываюсь, потому что я к этому шла... Если я что-то делаю, значит мне это зачем-то нужно... А мне на самом деле не нужно ничего... Я просто делаю то, что хочу...
Прости меня... Я совсем не думаю об окружающих...
У тебя такие красивые руки... Никогда не забуду тебя... Всю жизнь буду помнить... А жить я буду ещё очень долго... Умру, когда мне перевалит за 80... Детям своим, и внукам, и правнукам буду рассказывать про тебя... Это я только говорю, что не люблю детей... Вообще, не советую тебе слишком часто верить тому, что я говорю, сама про себя, ведь я меняюсь, я живая, я разная... Но обещания я держу... И слово своё тоже держу... Стихотворение есть такое: «Я буду помнить тебя вечно, пока на землю небо льётся»... Спасибо... Ты есть, и всё прекрасно... Спасибо... Твой голос... Спасибо... За твои стихи... Спасибо... Такая знакомая у тебя музыка...


Post Scriptum.
О чём писать? О любви? О ней-то столько уже написано, что уже не знаешь чётко, кто, сколько и зачем пачкал бумагу… Вот иногда и сомневаешься, есть ли эта штуковина вообще или нет.