Навеки твой

Посвящается твоим безумным очам


Он был одет в коричневый вельветовый пиджак, синие джинсы, кроссовки. Он шел быстро, даже торопясь. Каждый его шаг пружинился. Открытое лицо смотрело прямо и уверенно. Светлые волосы и темные глаза привлекали взгляд. Правильное лицо, чистая светлая кожа. Широкая ладонь лежала на ремне, полупустой на первый взгляд черной кожаной сумки, перекинутой через плечо. От того, что я сидел за столиком кафе, этот парень мне показался высоким. Мы встретились с ним позже. Он быстро скрылся вдали. Я догадался, куда он шел. Мои мысли о нем полностью захватил и унес прочь голос Каас в романсе «Очи черные»…

Я жил в том одиноком, но очень светлом одноэтажном доме с розовыми стенами и алюминиевыми рамами в окнах, что стоял недалеко от того кафе. В окнах стояли по одному горшку с цветами ромашки. Стены были розовыми и внутри тоже. Крыша была черная. Так было задумано еще до меня. Можно сказать, я пришел на готовое. Но я очень долго искал этот дом. Вокруг этого дома было что-то, похожее на маленький лес с большими деревьями. Я искал именно такой дом. Это было давно. Восемь лет назад. У меня были сбережения. Я уехал подальше оттого, что мне приносило невыносимую боль…

Вечером мне позвонила моя знакомая из муниципалитета и рассказала о том, что какой-то молодой мужчина журналист интересовался неким поэтом Эми, который также мог бы и зваться Эмилем Маратом, или Эмилем Маратовым. Судя по фамилии, он должен был быть эмигрантом из бывшего СССР. А таких не припомнит последние годы. Сама ведь ведет регистрацию всех приезжих и проживающих в этом городе. Она удивлялась, что здесь, в таком маленьком городишке, может появиться корреспондент известного журнала. И потом, какие здесь могут быть иностранцы. Ничем не примечательное место. Здесь нет пляжей, гор…

Я видел сон, где была она. Одетая в черное, она танцевала на свежезеленой лужайке с только очнувшимися яркими одуванчиками. Они желтели, как будто приглашали прилечь на их мягкие цветы. А она кружилась на месте. Нет-нет смотря на меня глазами, выражавшие взгляд кокетливо балующегося ребенка. Она мягко размахивала руками, как будто тщательно выводя черты в воздухе. Наверное, она составляла линии в клеточки, создавая место для меня, в которых я мог раствориться, как будто в ее объятьях и поцелуях…

Проснувшись утром, я чувствовал себя разбитым. Мои силы, которые получили новый приток от моего нового знакомства, вдруг быстро иссякли. Что-то чувствую я. Может быть это мой конец? Тот самый, который приходит вдруг, как настоящая любовь и забирает всего человека. Я вышел на лужайку, посмотрел на небо. Что-то я сегодня рано очень встал. Солнце еще не взошло. Облака чуть розового оттенка. Прохладный воздух питал меня какими-то силами. Я сел в кресло. Закрыв глаза, я видел ее…

Неужели он опять придет и будет расспрашивать. Почему он обратился ко мне? Он что, не может все узнать у близких этого поэта? Уж наверняка они знают его лучше, чем те, кто живет в тысячах километров от его родины. Зачем идти туда, где тайна, как кажется этому журналисту, скрыта еще глубже? Он говорил, что все нити ведут сюда. Какие же это нити? Он говорит загадками. Может быть, он меня проверяет. Полагает, что я могу что-то знать. Наверное, тогда в кафе я сказал то, что могло привести его сюда, уже лично ко мне…

Я вспомнил кафе в Севилье. Мы мечтали попасть туда. Вдохнуть запах страсти гитары и фламенко, крепко сжимая ладони, и чуть касаясь коленями друг друга. Помню, что тогда, за те две недели, что мы были там, она написала мне двенадцать стихов. Подобно вулкану и извергавшейся лаве, урагану и наводнению, были подобны ее слова в рифме. Горечь тоски, мучавшей ее душу, была подобна всем пряностям мира, вдруг оказавшиеся в одном маленьком и сильном сердце…

Несносный журналист опять посетил мое одинокое жилище. Он сделал комплимент, сказав, что от этого дома не веет одиночеством и заброшенностью. Помимо того, что он ухожен, свеж, источает еще и какое-то тепло. «От которого становится уютно на душе». Вот ведь искуситель, подумал я тогда. Мне не хотелось с ним встречаться еще раз и мне пришлось ответить ему категорически «нет» на то, мог ли я знать что-либо о том старике, бывшем хозяине, что жил со мной в этом доме еще три месяца, как я поселился в нем...

Получилось так, что мы с этим стариком появились в городе, практически одновременно. И он первый нашел этот дом, но позволил мне жить вместе. Наверное, он чувствовал, что скоро отойдет в мир иной. У него был характерный акцент. Мне тогда было сорок пять. Старик был довольно скрытный. Мало говорил, больше о чем-то мечтательно задумывался. Я ему не мешал, днем уходил в лес, читал стихи…

На следующий день я случайно встретил в Интернет-кафе того самого журналиста. Он уже собирался. Торопливо кивнув мне, он выскочил из кафе. Его еще увидят здесь, но это случится не сразу. Пройдут месяцы. Я сел за тот же компьютер, где был журналист. Последняя открытая ссылка была на русскоязычной домашней страничке некоей Азалии. На этой странице было ее фото. Сама страница была посвящена поискам стихов ее бабушки. Множество опубликованных адресов, куда она отправляла запросы и отвечала на них. На страничке была приведена фотокопия одного единственного стихотворения бабушки, посвященного возлюбленному…

Я был взволнован. Мысли беспорядочно неслись в моей голове. Разные чувства овладевали мною. Я вспоминал, как уничтожал странички и почтовые ящики, которыми пользовались она и я… Мне хотелось в этот вечер попить вина, поговорить с товарищем, владельцем кафе, но что-то случилось с сердцем. В тот момент, когда кольнуло сердце и все перед моими глазами все поплыло, я увидел ее. Так ярко, так чисто. Она мне улыбалась. Я не мог двигаться, еле дышал и плакал. Так я пролежал до самого утра, скорчившись у камина, в котором уже давно потух огонь и тепло…

Утром, перебравшись на кровать, я вспоминал то самое стихотворение на страничке Азалии. Оно говорило о том, что влюбленные могли убежать на край света и остаться там навсегда. Говорилось, также в каком маленьком городе, каком доме они могли бы жить, и чтобы их окружало… Убежать туда, где их любовь обрела бы свое спокойствие и жизнь…

В огонь, пылавший в камине, летели пачки бумаг. Он нежно обхватывал своими объятьями плотно сложенные листы и облизывал их. С каждым разом они темнели и превращались в нежный пепел, который оседал под дровами…

Сегодня я весь день не вставал. Я выпил столько снотворного…Я хочу уснуть и проснуться с тобой рядом. Я все время вижу тебя. Ты уже совсем рядом и ты тоскуешь по мне. Я тоже. Я тебя столько не видел. Я сделал все, как ты желала. Никто не узнает, что у тебя было в сердце. Я хочу покоиться недалеко от тебя. На некоторое время в голове всплыло мое завещание, оставленное у юриста. Обрел ли я покой, когда встретил тебя? А нужен ли он был? Все это время я был счастлив, тоскуя по тебе…Я тосковал по тебе, даже когда ты была рядом…Я навеки твой…

Розовый дом оставался еще свежим, не смотря на то, что в нем никто не жил. Высокая и стройная девушка с живым и улыбающимся взглядом открыла дверь и на короткий момент опешив, вошла. За ней вошел молодой человек со светлыми волосами и темными глазами. Сумка с фотоаппаратом и перекинутая через плечо другая сумка выдавала в нем журналиста. Третий человек, видимо служащий местной администрации, не стал входить в дом, а только закурил сигарету и терпеливо ждал снаружи. Девушка осторожно ступала по паркетному полу и внимательно осматривала каждый участок…

Девушка рассказывала журналисту о том, что хоть стихи и не были найдены, все же были люди, кто слышал ее стихи на вечерах поэзии, устраивавшиеся еженедельно в городском кафе. Стихи читала одна особа, имевшей отношение к театру. Ее многие поэты просили читать стихи, она с охотой это выполняла. Она помнила те, стихи, которые давались ей одним и тем же человеком. Среди них было и то самое стихотворение, оставшееся нетронутым. Оно было найдено среди личных вещей ее бабушки. К сожалению, кто был тем человеком, который просил читать стихи и приносил их, судя по всему, от имени ее бабушки, осталось неизвестным…

В теплое майское утро парочка молодых людей, обнявшись, наслаждались свежестью и истомой, оставшиеся в наследство от проведенной бессонной ночи. Они проходили мимо знаменитого кафе в Севилье, где каждый вечер танцевали фламенко и пели слова, полные неистраченной нежности и страсти. Каменные стены вокруг кафе были испещрены временем. Внимание молодого человека привлекли узоры, похожие на строчки. Узорами оказались стихотворные строки, написанные одним размашистым почерком, который говорил о душе, свободной от земли…

Внимание прохожих привлекала парочка молодых людей, которые стояли, обнявшись у стены. Девушка плакала. Молодой человек читал вслух стихи, написанные карандашом и множеством легшие на каменной стене. Среди них было стихотворение, которое было опубликовано на домашней страничке девушки…



апрель 2006 года


Рецензии
Я мог бы написать тебе "молодец", "замечательно", "красиво", "так держать", но ни одно из этих выражений-слов, ни в отдельности, ни в сочетании, ни в совокупности не передадут те мои чувства и эмоциональное состояние, которое я переживаю, читая твой (твои) рассказ(ы).

Эрадж, у тебя есть свой твердый стиль. Не комплимент.

Действительно, понравилось, очень. Я иногда себе позволяю высказываться насчет твоих стихов (при этом уверен, что справедливо), что они наполнены одним лишь желанием плотского обладания или невозможностью достижения этого же. Однако, читая твою прозу я чувствую, как ты тонко можешь дотронуться до струн понятия "Любовь".

Наверно, удается это, потому что тебе самому не дано природой испытать ее. И в прозе это у тебя компенсируется. Не знаю даже, что тебе пожелать: найти любовь - тогда боюсь, не будет больше таких произведений; никогда не любить, но пусть это рождается из твоих росчерков пера - что тоже нечеловечно. Не знаю, время покажет.

А за труд - огромное спасибо!

Учкунбек Ташбаев   26.04.2006 17:33     Заявить о нарушении
Спасибо большое, Учкунбек! Будем стараться! Про остальное без комментариев...

Эрнест Жанаев   26.04.2006 17:54   Заявить о нарушении