Искупление.. или цена Дьявола гл. 5

-26-

Гл.5. Разработка.

 Солнечный зайчик метнулся от окна, влип в стену, замер и сразу стал клубиться искристой серебристой пыльцой, будто, прямо из стены, только что, налили бокал «Шампанского».
 Олег Николаевич неприязненно смотрел на светло-пузырчатую блямбу, как раз напротив своего рабочего стола и всё больше раздражался.
 «...Занавески не положены... – язвительно думал он, - решётки положены, а занавески не положены... Занавесился бы сейчас и сидел бы, работал спокойно... Думай теперь, - где эта отражающая поверхность находится, - вон, - не дрожит даже, стоит, как вкопанный. А может, это «они» информацию считывают... Луч направленный замаскировали под зайчик и - считывают... А решётки здесь на черта сдались? Кто сюда полезет-то? А я вот точно не вылезу, если что... С улицы – даже не видно, зато, внутри обстановочка, прямо камерная – и вход и выход в одну дверь... Так-то вот, - я свой кабинет стерегу, а он меня... Сработались...».
 Вот уже третий час он писал план ДОРа – долговременной оперативной разработки по наблюдательному делу студента Кирилла Глазова с его нездоровыми, прямо скажем, антисоветскими замашками.
 «Дессидент...» - крутилось в голове мудрёное московское словцо, почёрпнутое руководством на последнем совещании в столице. На местах термин сразу же препарировали, и он стал не только игриво-модным, но и доходчиво-понятным любому желающему из числа любопытствующих...
 «...Был ты, Кирюха, досидентом, а станешь сидентом, - забавлялся игрой слов Олег Николаевич, вчерне прописывая последний, двенадцатый пункт первоочередных спецмероприятий, - а там и, до послесидента рукой подать, - лет, через пять-шесть, с чистой совестью, пожалуйте к нам на свободу, примем с дорогой душой... По какой же статье тебя, голубчика, паковать?».
 Чёсову было ясно, что шить политику на имеющемся материале, - не то, чтобы рискованно, но глупо, а может статься и себе дороже... Значит, «паковать» надо по уголовщине – хулиганка, ношение холодного оружия, хранение наркотиков и т.п., тем более, что метода давно отработана, действует безотказно и может применятся на любом этапе разработки объекта.
 Конечно, полная реализация предполагается, только, как крайняя мера – если объект не захочет осознать своих ошибок, заблуждений, не сдаст всех единомышленников, не говоря уже о гипотетических сообщниках, руководителях или наставниках и не станет на связь с Комитетом... в качестве агента или доверенного лица. Иные варианты,
-27-

 хоть и предполагались, но относились, скорее, к области фантастической невозможности или проявлениям признаков нездоровой болезненности. В последнем случае, гуманное государство всегда приходило на помощь своим гражданам и, совершенно бесплатно, то есть даром, отправляло их в психиатрические лечебницы для излечения, опять же, за государственный счёт...
 Однако, как правило, вякающая советская молодь, после первого же собеседования, становилась мягкотелой, податливой и восторженно-послушной, словно овца перед солидным, умудрённым опытом, авторитетным и круторогим стадным бараном.
 Через много лет эти ягнята обрастут шерстью, салом и больше не захотят щипать шелковистую травку на зелёных лужайках. Им, вдруг, захочется живой, неостуженной крови и свежего парного мяса. Они скинут надоевшие рога и обретут клыкастые, острые, длинные, как кинжалы, зубы. Одни из них превратятся в матёрых свирепых волчищ, другие в трусливых, подлых, но таких же кровожадных шакалов.
 Вместе, они сначала пожрут своих пастухов, затем обгадят поляну, на которой паслись в детстве, а потом станут рвать друг друга в клочья, упиваясь чужой смертью, как своей собственной жизнью.
 Они назовут этот шабаш «демократией», «свободой», «рынком», «капитализмом» или как-нибудь ещё, будут плескаться кровью в золотых ваннах, сидеть в собственном, чавкающем пузырями, дерьме и, выпучив бесстыжие, пустые глазницы, недоумевать миру, - откуда это так пованивает окрест...?
 А «цивилизованный мир», пришибленный парниковым эффектом и своим новым, принятым в расслабленное лоно, когтистым членом, будет блукать в прострации, наперебой воевать сам с собой, посыпать голову пеплом, ломать пальцы в ноздрях Статуи Свободы, некрасиво потеть и отчаянно пытаться найти выход из безвыходного тупика, ставшего общим вместилищем для всех его обитателей, без исключения.
 И, воспалённое, красное от гнева, истеричное солнце, будет вовсю жарить провинившуюся Землю, сучить в раскалённой утробе заряженный протуберанец и ждать своей очереди, чтобы покарать человечество за сумасбродство.
 ...Олег Николаевич подошёл к окну и понюхал кактус. Тот, как всегда, никак и ничем не пах... В течении двух последних лет, с момента вселения в свой новый кабинет, Чёсов, пару раз в месяц, обязательно нюхал эту вечнозелёную, неопределённого возраста и пола, стоеросовую колючку и ещё ни разу не уловил даже малейшего запаха.
 «...Надо же, - думал он, - цветок, а не пахнет. И не цветёт даже... Сидит в горшке, хлебает корнями, что нальют и – ни звука, ни запаха. Точь в точь, как я...».

-28-

 Тут же, память услужливо и ехидно колыхнула неуютные воспоминания, - год назад, то ли с непозволительного дуру, то ли с, не по возрасту крутого, устатку, он изустно, по признакам похожести, уже сравнивал в курилке своего пупырчатого коллегу Сашку Белова с кактусом, а чтоб не было обидно, ещё и обобщил: - «...Все мы такие...».
 Что натворил, - дошло позже... Хорошо ещё, кроме них, в курилке никого не было, да и на Белова у него имелась, не ахти какая, но всё-таки, компра... Как-то, гуляя по аллеям ЦПКО им. Горького, он случайно увидел праздного Сашку, который сидел на лавочке и фривольно держал в руке пачку американских сигарет «Кент». Демонстрировал он нарядный «Кент» не просто так, а со значением, - напротив, под тентом расположилась симпатичная блондинка с журналом «Техника молодёжи». Олег Николаевич затаился...
 Момент истины, наступил, как и ожидалось, без промедления, особых комплиментов, воздыханий и телодвижений. Ясноликая, светлоокая девушка, всего лишь во второй раз подняла глаза и увидела, как привлекательный молодой человек в синем диагоналевом костюме, достал из сказочно-чуждой пачки белую, как сахар, сигарету, небрежно, - а как же ещё? – зажал её губами, щёлкнул зажигалкой, наверное, тоже иностранной, и выпустил волнительный дымок в её сторону.
 У наивной, только полгода назад потерявшей девственность, мечтательной Светланы, разом ослабли ноги, зачастило, сбивая дыхание, сердце и, от ягодичных впадин до самых корней волос, пробежал тревожный, как готовность номер один, неудержимо-сладкий озноб.
 Уже через минуту, Олег Николаевич, хоронясь за кустами, созерцал, как Сашка, обменявшись с незнакомкой парой фраз, в мгновение ока переместился под тент и что-то живо рассказывал сомлевшей девице, а ещё через четверть часа, они уже шли куда-то вглубь парка и она держала его под руку так, как будто бы их уже ждали в ЗАГСе...
 «...Казанова чёртов... – обыскавшись в траве, подумал тогда Чёсов, - а ведь спросят, скажет, – агентуру вербовал, - и всё... – аморалку даже не примеришь. ...Ага, вот он...».
 Ну да, это был тот самый заокеанский бычок с белым фильтром и надписью «Кент».
 «Ишь ты, едва наполовину выкурил, понтяра... – завистливо отметил в уме Олег Николаевич, аккуратно размещая окурок в пустом спичечном коробке, - Ну, погоди...».
 На следующий день, в понедельник, он, как бы невзначай зашёл в кабинет к Белову, выбрал момент и незаметно, между бумагами, засунул полиэтиленовый пакетик с найденным в зелёных насаждениях, вещдоком и сопроводительным письмом к нему.

-29-

 В письме было только две строчки, сочинённые лично Олегом Николаевичем и, после тщательного подбора рифмы, напечатанном на машинке:
Если курит ГРУшник «Кент»
Значит ЦРУшник – кент...
(Продолжение следует)

 ...В сытый послеобеденный перекур, Чёсов приветливо улыбнулся и попросил у Белова сигарету:
- ...свои в кабинете оставил, - пошарив в карманах, виновато сказал он.
Аккуратно вытянув из пачки кривую, как палец старухи Извергиль, «Нашу Машу», Чёсов размял сучковатый продукт, прикурил, сухо кашлянул и откомментировал впечатления:
- Солома в говне... А других нет?
- Откуда... – не моргнув глазом, ответил Сашка, - я к этим привык.
- И я... к тому же, - сказал Чёсов, - Привычка – вторая натура... А где первая, не знаешь? Вот и я не знаю... А ведь где-то есть, а?
- Может и есть, - пытливо всматриваясь в Чёсова, сказал Белов, - мне это по барабану, как прикажут, так и будет... Чего это тебя на философию потянуло?
- Да так... – повертев в пальцах Сашкину сигарету, сказал Чёсов, - а, вообще, замечу Вам, товарищ капитан, в нашем деле, иногда и пофилософствовать не мешает... Совсем не вредно, доложу я Вам, голубчик... – веско закончил он.
 Обомлевший от ещё ни разу неслыханного начальственного тона, младший по званию Белов, некоторое время затравленно блуждал взглядом по голубеньким плинтусам, два раза протяжно моргнул и, не найдя ничего более адекватного, растерянно объявил:
- Виноват...
- Конечно, виноват, - смягчил интонацию Чёсов, - ну, хорошо, пошли работать, коллега. ...Да, через полчасика, загляни ко мне, обсудим одну тему...
- Ага, - сказал Сашка и тут же поправился, - Слушаюсь.
- Да ладно тебе, - «слушаться», лучше – слушай да на ус мотай, оно, в носе-то, и полегчает, - сказал Чёсов, дружеским жестом обнял, сразу повеселевшего Сашку и они разошлись по своим кабинетам – работать.
 Однако, всё было не так просто... До Олега Николаевича вдруг дошло, что после такого наезда, Белов может смекнуть что-нибудь эдакое, заподозрить... и, с перепугу, очень даже просто, побежать в Особый отдел сдаваться контрразведчикам.
 Всё расскажет, покажет подброшенный окурок, доложит соображения, а те возьмут и отреагируют, то есть, обязательно вычислят его, - Чёсова, - на хрена бы ему это сдалось...

-30-

 «Во, бля... – тужась не поддаться паники, думал Олег Николаевич, - Смех смехом, а могут и служебное расследование вдудолить... И выводы... И запись в личном деле... Уж лучше без занавесок сидеть, чем под колпаком. Угораздило... – гнал волну Чёсов, - Вляпался, ни за грош...
Чего же делать-то?».
 Но на самом деле, оттренированный, вооружённый опытом, сметливый мозг, напрочь лишённый эмоций, свойственных лишь душе, конечно, знал, что делать и, из всего спектра многовариантных ходов, готов был предложить своему владельцу самый логичный, целесообразный и верный.
 Профессиональное хладнокровие чекиста, как обычно, взяло верх над минутной слабостью духа и, успокоившись, Олег Николаевич, вскоре, уже выбирал оптимальное решение.
 Сначала, он сам хотел позвонить начальнику Первого или Особого отдела, полковнику Рвачёву и честно доложить о забавном приключении в ЦПКО им. Горького, но здраво рассудил, что на простой вопрос Иваны Захаровича «А почему, всё это, Вы рассказываете мне?» - ответить будет весьма затруднительно и... передумал. Накручивать же ситуацию, то есть натягивать пиджак на чучело, усматривая в действиях Белова идеологическую подоплёку или что-нибудь ещё в рамках своей компетенции, сильно попахивало мелкой интрижкой, а совсем не бдительностью и уж совсем не вязалось с первоначальным замыслом – просто, по товарищески, разыграть Сашку для смеха.
 В конце концов, Чёсов решил изящно вскрыть ситуацию и красиво использовать её себе на пользу, - так, на всякий случай, без всякого умысла и задних мыслей...
 - Кто это тебе, Саня, письма пишет? – по отечески заботливо спросил он, когда Белов «через полчасика» заглянул в его кабинет.
 Сашка крупно, как газировку на знойном пляже, проглотил воздух, тут же опух с лица и молча уставился на Чёсова.
- ...Ну да, - продолжал Олег Николаевич, рассматривая запечатанный конверт, - вот, через дежурного передали, - «Сашульке Белову от...», – какого-то многоточия. В рабочее время, между прочим...
- Какого «многоточия»... – тоном безоговорочного капитулянта промямлил Белов, - не понимаю...
- А вот это, плохо... Чай, не в богадельне... Это там, - уже никто ничего не понимает. А здесь, «не понимать» - запрещено. Здесь, - Чёсов многозначительно поднял вверх указательный палец, - не понимать, это значит – не соответствовать, по крайней мере... Здесь, - это, одновременно и твоя беда и вина, понимаешь... А про «многоточие» это ты зря темнишь... - Он протянул Белову конверт - Вот, написано же чёрным по белому - Сашульке Белову от... и три точки, - видишь? – от
-31-

 «многоточия», значит. Может агентурное сообщение или шифровка из Центра... Из какого? Колись, лучше, сам...
- ...Какая «шифровка»? – попрощавшись с белым светом, выдавил из себя Сашка, - вскройте сами и посмотрите. ...Я не знаю. Ей Богу, слово чекиста...
- Ну что же, можно и так. Не будем, как говорится, выносить сор из избы... до уборки.
 Олег Николаевич вскрыл конверт, извлёк сложенный вдвое лист бумаги, развернул, прочитал текст и сказал:
- Интересно. Очень интересно... Так я и знал. Не шифровка, значит... А что же это такое, по Вашему?
 Негнущимися, вмиг озябшими пальцами, Сашка выстучал по бумаге барабанную дробь, стиснул листок и стал рассматривать буквы, силясь связать их в постижимые для грамотного человека, слова.
 На листке, знакомым шрифтом, было написано:
(Продолжение)
Если курит «Кент» ГБешник
Он обоим им приспешник...
Конец.

 Сашка поднял глаза и увидел оскаленный в беззвучном хохоте рот Чёсова. Некоторое время он смотрел прямо в этот рот, затем всё понял и обессилено, как-то приспустился на том же стуле, где и сидел.
 Вечером того же дня, они сидели у Сашки дома, пили водку с пивом и курили «Кент».
 - Сестра, целый блок из Болгарии привезла - частил выпивший Сашка, - Ей там подарили, а она не курит. Я и выпросил... Вещь, правда?
- Я «Мальборо» курил, - степенно отвечал Чёсов, - тоже – класс. Но эти мягче. И запах... Саня, а сколько ты девок под эту цацу перетрахал?
- Уму непостижимо... – вдохновенно признался Белов, - считал недавно, на одну - меньше полпачки обошлось. Действует безотказно, аж подсигивают... И на вербовку идут, как на еблю, - сразу и, без никаких... Думают, у нас все такие курят...
- Да, Саня, - расслабленно соглашался Чёсов, - не солома в говне, потому что... А я тебя тоже, здорово разработал, а?
- Ещё бы! – энергично закивал Сашка, - Только, больше – не надо... я и так – за малым не обосрался...
 На трельяже, рядом с хрустальной вазой, лежал белый, с синими, чуть выпуклыми буквами, картонный блок из под сигарет «Кент». Блок был пуст, но последняя, отощавшая от изъятий, пачка, всё ещё жила своей, какой-то загадочной, щиплющей нервы, неведомой жизнью.

-32-

 Она совсем не гармонировала с разблюдовкой закусочного меню, наспех собранного хозяином дома, но, вместе с ароматом вирджинского табака, наполняла комнату энергетикой того самого запретного плода, что, будучи однажды вкушён, навсегда оставался самым сладким из всех, когда-либо кем-то разрешённых.
 Каталась по полу пустая водочная бутылка, самодовольно возвышалась над любительской колбасой, бычками в томате и солёными консервированными огурцами – вторая, гордая своим содержанием «Московская», приглушённый абажуром свет облагораживал меблированное жилище и, сердобольно вздыхала за окном тёплая незлобливая ночь.
 На диване сидели два молодых, здоровых и красивых человека. Будто заговорщики, они вполголоса говорили друг другу странные, непозволительные вещи о себе, о своих начальниках, о своей работе, о городе, в котором жили и о стране, которой служили верой и правдой.
 Никто из них даже не догадывался, что чьей-то чужой верой и какой-то иной правдой ещё никогда и никому не удавалось как-то служить и, что служить можно только единственной вере и только одной правде, следующей за верой по пятам.
 Они оба думали о сегодняшних приключениях просто, как о стечении обстоятельств, благополучно разрешившихся в застольном балагурстве, не только скрепившем их обоюдную симпатию на поприще выполнения профессионального долга, но и сблизившем их жизни простой человеческой дружбой.
 И только один из них, тщательно проанализировав и оценив ситуацию, уже через день, напишет подробный рапорт обо всём, что произошло, а руководство даст этому свою оценку...
 И, Александр Максимович Белов будет сначала переведён в заштатный, нюханный-перенюханый городишко, а затем и вовсе уволен из КГБ СССР в запас, без указания причин и соответствующей записи в трудовой книжке.
 Он быстро сопьётся, заболеет и умрёт на больничной койке в столичной клинике имени Боткина от двусторонней пневмонии.
 А ещё, говорили, что он писал жалобы в различные инстанции, скандалил, пытался кого-то вызвать на дуэль и, даже, якобы, был замечен у американского Посольства совсем незадолго до своей безвременной кончины...