1000 год

 1000 год

1000-й год наступил, но Апокалипсиса не случилось, мир продолжал жить, как и жил раньше, в войнах, походах, сраженьях и осадах. Сила железной воли и острого оружия создавала историю.

 Хронология.

Китай. В январе северные кочевники-кидане вторглись в Сунскую империю. Пограничные провинции несколько месяцев подвергались разорению.
Летом в сражении у деревни Пэйцунь кидане окружили китайцев и разгромили.
Затем они переправились через Хуанхэ в области Цзы и Ци, откуда повернули обратно.
На западе сунская армия полководца Ли Цзи-чжоу предприняла поход вглубь территории тангутов с целью ее опустошения, но особых успехов не достигла.

Средняя Азия. Реставрация Саманидов. Бежав из тюрьмы, последний Саманид Абу-Ибрагим Исмаил возглавил борьбу с завоевателями тюрками-караханидами. Собрав в Хорезме верные династии войска, Саманиды захватили свою бывшую столицу Бухару, нанесли поражение караханидскому войску у моста через Заравшан и овладели всем Мавераннахром. Но в конце года они были вынуждены отступить перед войском хана в Хорасан, владение Эмира Газны.
Поход эмира Газны Махмуда Газневи в Систан. Эмир Халаф вынужден ему покориться.
Осенью сражение между эмиром Систана Халафом и его сыном Тахиром. Халаф разбит, но хитростью берет верх над сыном.

Ближний Восток. Мирный поход византийского императора Василия II в область Тайк.
В Сирии против Фатимидов восстали бедуины.

Далмация. Весной флот Венецианского дуката возглавляемый дожем Пьетро Орсеоло совершил поход вдоль побережья Далмации и привел ее к покорности.

Испания. Сражение у Пекка Цервера. Мусульмане ( Мухаммад ибн Абу Амир ал-Мансур) нанесли поражение графу Кастилии Санчо Гарсии.

Ирландия. В январе король Дал Кайса Бриан мак Кеннетиг по прозвищу Бору взял Дублин и добился подчинения от его короля Сигтрюгга.
Позже Бриан Бору совершил рейд на Тару против Верховного короля Ирландии Мэлсехлина и после легких столкновений отступил в свою столицу Кинкору.

Англия. Король Этельред совершил победоносный поход в Камберленд (Камбрию) против «гальвежцев» (кельто-скандинавская общность, сложившаяся в результате ассимиляции пришлых скандинавов и местных бриттов), угрожавших северным границам королевства. Едва ли не единственное успешное военное предприятие Этельреда.

Скандинавия. Осенью морское сражение при Свольдере. Датский конунг Свейн Вилобородый, шведский конунг Олаф Шетконунг и норвежский ярл Эрик подстерегли в водах Зунда норвежского конунга Олава Трюггвасона и в ожесточенном неравном бою разгромили его. Олав Трюггвасон погиб.


 Морское сражение у острова Свольдер.
 (по « Хеймскрингле» С. Стурлусона)


Если человек все время идет напролом, не разбираясь в средствах, не считаясь с чужими интересами, опираясь и веря лишь в свою силу и волю, то рано или поздно он преждевременно завершает свой жизненный путь. Чаша весов, на которой копились его дурные поступки, в конце концов перевешивает под их тяжестью, переворачивается и губит его.

Конунг Олав, сын Трюггви, не считал себя в чем-то неправым. Он ни в чем и ни перед кем не винился. Он верил в себя, в свою исключительность и в своего новообретенного Бога. Этого бога звали Иисус Христос и он приносил ему удачу, победы и богатство. И еще веру в собственную непобедимость. Веру, позволявшую ему не сомневаться в выборе пути. Теперь Олав поступал только так, как сам считал нужным, ведь его Бог был с ним и указывал верный путь.
Олав вернулся из долгих странствий и далеких походов на родину и отобрал власть у того, кто там правил. Он считал его власть незаконной. Хакон ярл был могущественным и достойным правителем, однако также с некоторых пор стал ставить свои желания выше достоинства других. На склоне лет его подвела необузданность плотского желанья, он стал распутничать, и скоро дошло до того, что ему силой приводили дочерей почтенных людей и он, уже старик, поделив с ними ложе неделю-две, отсылал их обратно родителям. Поэтому когда в страну прибыл Олав, народ с радостью поддержал его, а Хакону ярлу пришлось прятаться в свином хлеву, пока его раб не отрезал ему голову и не принес ее Олаву.
Но остались сыновья Хакона Эйрик и Свейн. Они бежали на восток и нашли прибежище в Швеции. Лишившись власти в своей стране, они стали теперь изгоями и кровниками сына Трюггви. В те времена подобные обиды не прощались, и первый камень лег на чашу грехов Олаву.
Народ верил в своих древних и родных языческих богов, но Олав не собирался мириться с этим. Истинным и правым мог быть только его Бог – Иисус Христос. Всем, кто хотел быть в мире с конунгом, следовало отказаться от своих ложных идолов и креститься. Кто был с этим не согласен, объявлялся его врагом. С врагами же Олав не церемонился. Он никогда не церемонился с препятствиями на своем пути. Горели капища, валили идолов, рубили непокорные головы, руки и ноги. За три года конунг крестил всю страну. Те, кто не желал отказываться от старых богов, сели на корабли и покинули Норвегию. Многие из них присоединились к Эйрику ярлу и это были не худшие люди. Прибавилось на чаше грехов конунга.
Сигрид Гордая, вдова шведского конунга, была очень красивой, достойной и богатой женщиной. Многие сватались к ней, но она всех отвергала. Некоторые даже поплатились головой за свою дерзость. Олав считал себя достойнее других и не ошибся, Сигрид согласилась выйти за него. Но тут Олав попросил ее принять крещение и правую веру. Она ответила достойно:
- Я не намерена отказываться от веры, которая у меня была раньше и у моих родичей до меня. Но я не буду возражать против того, чтобы ты верил в того бога, который тебе нравится.
Олав пришел в ярость:
- С какой же стати я женюсь на заядлой язычнице?
И он ударил ее по лицу перчаткой, которую держал в руке. Не привык Олав сдерживать руку, если она замахивалась. Может и не стоило ему этого делать. В тот раз Сигрид лишь гордо вскинула голову и сказала сквозь зубы:
- Это может привести к твоей смерти.
Но Олав не придавал значения словам, сказанным женщиной. Что может женщина? Если даже эта женщина – Сигрид Гордая? И снова прибавилось грехов Олаву. Тяжелеет чаша конунга.
В Дании правил конунг Свейн Вилобородый. Он выдал свою сестру Тюри за польского князя Болеслава. Но та не захотела жить со стариком в чужой стране и бежала от своего мужа. Зная, что брат вернет ее мужу, она отправилась в Норвегию и попросила помощи у Олава Трюггвасона. Девушка понравилась Олаву и он женился на ней. Он даже взялся добиться приданого за ней, беглой чужой женой. Совсем переполнилась чаша Олава, до самого края и накренилась над бездной. Оглянуться бы конунгу.
Бегут тонкие ручейки деяний разных людей и сливаются в один мощный поток. Отвергнутая Сигрид вскоре вышла замуж за не менее достойного человека, датского конунга Свейна, не погнушавшегося ее язычества. Через это она подружила Свейна со своим сыном Олавом, молодым конунгом Швеции. Эйрик ярл сын Хакона поженился в свою очередь на дочери самого Свейна, и таким образом все враги Олава Трюггвасона перероднились и сплотились. Пришло время ответить за свои поступки конунгу.

Весной 1000 года Олав Трюггвасон собрал большой флот и отправился в поход на юг мимо берегов Дании в страну славян-вендов. Поход прошел мирно, Олав встретился с князем Болеславом, с которым был прежде в большой дружбе, и объяснился по поводу его беглой жены Тюри. Болеслав, как настоящий друг и мудрый человек все ему простил, они помирились, и Олав провел на юге все лето.
Между тем в Дании уже знали об этом походе и готовились к его возвращению. Свейн Вилобородый сам стремился к величию и справедливо видел в Олаве Трюггвасоне непреодолимое препятствие на своем пути, ибо конунг Норвегии стал к тому времени самым могущественным человеком в регионе. Поэтому он легко согласился с доводами своей жены Сигрид и Эйрика ярла, жаждавшими мести и бывшими душой заговора. Другого случая могло и не предоставиться. Из Швеции прибыли изгнанники Эйрик и Свейн ярлы и сын Сигрид конунг Олав Шведский, каждый со своими войсками, и соединились с силами датчан. Таким образом, к концу лета огромная флотилия союзников сосредоточилась в водах пролива Эйрар у острова Свольдер и стала поджидать норвежцев. Переполнилась видно чаша грехов Олава, накренилась и вот-вот перевернется. Но он еще не знал этого.
К Олаву Трюггвасону отправили ярла Сигвальди дабы он заманил его в расставленные сети. Сигвальди был ярлом могучего мужского братства йомсвикингов, внушительной силы, с которой всем приходилось считаться. Он был дружен как со Свейном , так и с Олавом, но выше всего ставил только свою выгоду и был заинтересован столкнуть их лбами и взаимно ослабить. Сигвальди прибыл к Олаву и заверил его как в своей поддержке, так и в безопасности со стороны датчан. Успокоенный Олав вместе с йомсвикингами направил свой флот мимо берегов Дании через пролив Эйрар, домой на север. Но у острова Свольдер их уже ждали чужие боевые корабли, густо набитые готовыми к бою дружинами датчан, шведов и своих изгоев-норвежцев, настроенных особенно враждебно.
Когда сражение стало неизбежно, приближенные попросили Олава не участвовать в битве и под их прикрытием уйти в Норвегию, но он как истинный вождь с возмущением отверг их просьбы:
- Я никогда не бежал из битвы. Пусть Бог распорядится моей жизнью, но я никогда не обращусь в бегство. Уберите паруса, не должны мои люди думать о бегстве!
Олав приказал готовиться к бою. Чтож, вот они здесь, все его враги, тем легче будет разом с ними покончить. У него было шестьдесят кораблей, из них одиннадцать больших по сотне человек на борту, на остальных по полсотни, всего около трех с половиной тысяч воинов. Еще одиннадцать кораблей было у йомсвикингов и в то время считалось большим подспорьем, если они сражались на чьей-то стороне. У противника было войска в два раза больше, но это не смущало Олава. Он ни о чем не жалел и был готов драться хоть со всем миром и победить. В войске Олава почти все были христианами, а его враги наоборот, почти все язычниками, и Олав надеялся на своего Бога.
Флот Олава выстроился в линию, связав носы кораблей. В центре поставили Великого Змея с головой дракона на носу. На нем был сам конунг и его отборная дружина, Ульв Рыжий, Кольбьёрн Окольничий, юный Эйнар Брюхотряс и другие, в Саге поименно перечислено сорок человек из них, несомненно, они все были известными по всей Норвегии бойцами. С одной стороны Великого Змея встал Малый Змей, с другой Журавль. Ими командовали родичи Олава, его брат Торкель Невья Змеем, а дядья Торкель Дюрдиль и Йостейн Журавлем. Это все были очень большие корабли с многочисленной командой и на них набирали самых достойных дружинников.
Далее нам придется почти полностью цитировать Сагу, чтоб не упустить ярких деталей.
Когда начали связывать носы кораблей, Олав крикнул, приказывая продвинуть вперед его большой корабль, чтобы он не оказался сзади всех других кораблей. Тогда Ульв Рыжий, чье место как знаменосца было на самом носу, возразил:
- Если Змей выдвинуть настолько вперед, насколько он длиннее других кораблей, здорово же будет доставаться тем, кто стоит на его носу!
Конунг ответил:
- Не знал я, что тот, кто стоит на носу моего корабля, не только рыж, но еще и труслив.
- Попробуй-ка защити так спиной корму, как я буду защищать нос!
Взбешенный Олав схватил лук и стал целиться в Ульва. Тот лишь сказал:
- В другую сторону стреляй, конунг, туда, куда нужнее. Ведь для тебя я делаю то, что делаю!
Союзники тоже выстроились для битвы, перекрыв весь пролив. Центр заняли датчане во главе со Свейном. С одной стороны от них встали корабли Олава Шведского, с другой – норвежцы Эйрика ярла. Они заключили соглашение, что в случае победы каждый из них получит треть Норвегии, и тому, кто первый взойдет на Великого Змея, достанется вся добыча, которую он там захватит, и каждому достанутся те корабли, которые он сам очистит от людей. У Эйрика был очень большой корабль, нос и корма которого были обиты толстыми железными листами, доходящими до воды. Одиннадцать кораблей йомсвикингов еще раньше отплыли в сторону и не приняли участия в битве. Она обещала быть жаркой, и Сигвальди ярл не хотел терять своих людей. Но даже при таком раскладе ее исход оставался неясен. Так высока была воинская слава Олава Трюггвасона.
Сам Олав тем временем смотрел на построение вражеских кораблей и как на них поднимают знамена предводителей.
- Кто это у них в середине?
- Свейн Вилобородый с датчанами.
- Этих трусов мы не боимся. Нет духа у датчан! А кто там, правее?
- Шведы со своим конунгом.
- Лучше было бы им оставаться дома и лизать свои языческие жертвенные чаши, чем идти против нас! А чьи это большие корабли, что стоят слева от датчан?
- Там ярл Эйрик сын Хакона.
Тут лицо Олава посуровело.
- У него есть причина сражаться с нами. С ними битва будет жестокой. Они – норвежцы, как и мы.
Тут корабли стали сходиться и с обеих сторон полетели первые стрелы. Олав шел в свой последний бой, стоя высоко на корме Великого Змея в обитом золотом шлеме, коротком красном плаще поверх кольчуги и с позолоченным щитом в руке. Он был первым бойцом в своей дружине, настоящим викингом и конунгом. Говорили, что он был самым сноровистым из всех людей, необычайно сильным и ловким. Он мог ходить по веслам за бортом корабля, в то время как его люди гребли, мог жонглировать тремя ножами, одинаково рубил обеими руками и метал сразу два копья. Олав очень любил повеселиться и пошутить, был приветлив и прост в общении, горячо за все брался, был очень щедр, любил выделяться своей одеждой и в битве превосходил всех храбростью. Но в то же время он бывал крайне жесток в гневе, поэтому друзья любили его, а недруги боялись.
 
Битва была очень ожесточенной и кровопролитной. В центре большие корабли Олава сеяли вокруг себя смерть и отражали все атаки. Они были выше датских кораблей и норвежцы разили датчан сверху. Сцепившись абордажными крюками, они очистили от людей несколько датских кораблей, остальные отступили. То же самое произошло, когда Олав Шведский попытался напасть на центр норвежцев: он потерял много народу и несколько кораблей и так же отступил. Зато на флангах меньшие корабли норвежцев проигрывали шведам, а особенно своим соотечественникам-изгнанникам.
Эйрик ярл поставил свой корабль борт о борт с крайним кораблем Олава конунга и очистил его от людей. Затем он перерубил канаты, связывавшие этот корабль с другими, подошел к следующему кораблю и бился до тех пор, пока и этот корабль не был очищен от людей. Тут люди Олава стали бежать с малых кораблей на большие, а Эйрик рубил канаты связывавшие корабли, как только очищал их от людей. Вскоре большие корабли Олава Трюггвасона были отовсюду окружены врагами. Его люди, засыпаемые со всех сторон метательным оружием, уступали в ожесточенной рубке корабль за кораблем и едва могли сдерживать натиск датчан, шведов и людей Эйрика. С обеих сторон гибло много народу. Наконец все корабли Олава были очищены от людей, кроме Великого Змея. Все те, кто еще мог сражаться перешли на этот огромный, похожий на огнедышащего дракона корабль, забили его весь до отказа и приготовились подороже отдать свои жизни. Перевернулась чаша Олава, зашло солнце конунга, пришло время испить смертный кубок.
Тут враги со всех сторон приступили к Великому Змею и пошли на приступ. Эйрик ярл поставил свой корабль к одному из его бортов и здесь был самый яростный натиск.
По мере того как его люди гибли, их заменяли другие, датчане и шведы. Окруженный отовсюду врагами Змей отбивался как медведь от своры вцепившихся в него гончих. Стрелы и копья ливнем лились на него и люди едва обороняли себя щитами. Многие бросались с борта на враждебные ряды и гибли, кто под ударами, кто, падая в воду и уходя ко дну. Бой шел везде, по обоим бортам, на корме и на носу.
Эйнар Брюхотряс стоял сзади на корме Змея и стрелял из лука. Несмотря на молодость он был самый меткий стрелок в войске. Эйнар увидел Эйрика ярла, стоящего на корме своего корабля в окружении дружинников, сомкнувших вокруг него свои щиты. Он выстрелил в него и стрела попала в верх руля над самой головой ярла. Стрела глубоко вошла в дерево. Эйрик спросил, не знают ли его люди, кто стрелял в него. Но тут же вторая стрела пролетела так близко от ярла, что прошла между его бедром и рукой и насквозь пронзила спинку сиденья кормчего. Тогда Эйрик сказал своему человеку, отличному стрелку:
- А ну-ка, пусти стрелу в того ражего детину на корме Змея.
Тот выстрелил, и стрела попала в середину лука Эйнара в то мгновение, когда он натягивал свой лук в третий раз. Лук с треском разломился надвое. Конунг Олав бывший рядом услышал звук и спросил:
- Что это лопнуло с таким треском?
- Лопнуло дело твое в Норвегии, конунг, - ответил Эйнар.
- Никогда не бывало такого громкого треска. Возьми-ка мой лук и стреляй.
И Олав бросил ему свой лук. Эйнар взял лук, натянул тетиву на острие стрелы и отбросил его в сторону:
- Слаб, слишком слаб лук конунга!
И он взял свой щит и меч и стал сражаться.
Сам Олав стоял высоко на корме Змея и то стрелял из лука, то метал копья и всегда два сразу. Тут он увидел, что его люди рубят с размаха мечами, но их мечи плохо режут, и крикнул:
- Что же вы так вяло рубите? Я вижу, что мечи ваши не режут!
Кто-то ответил:
- Мечи наши притупились и очень зазубрились.
Тогда конунг спустился с кормы, открыл рундук под почетным сиденьем, вынул оттуда много острых мечей и раздал людям. И когда он опускал вниз правую руку, то кровь текла у него из рукава кольчуги. Но никто не знал, куда он ранен.
На носу и на корме, где борт был выше, дела шли у норвежцев лучше, но посередине корабля с обоих бортов они несли тяжелые потери и их ряды стали редеть. Эйрик ярл лично повел дружину на приступ и взошел на борт сам пятнадцатый. У мачты уже мало кто стоял на ногах. С носа и с кормы на людей Эйрика бросилось много народу во главе с зятем Олава Хюрнингом и в жесточайшей рубке отбросили их назад, кого убив, кого ранив. Но бой не прекращался, союзники со всех сторон усилили натиск на Змея, и Эйрик ярл снова повел своих людей на приступ. На этот раз они опрокинули норвежцев и прочно заняли середину корабля, и тогда на Змея стали всходить по всему борту. Все из людей Олава, кто еще мог сражаться собрались на корме вокруг конунга, ибо уже не могли удерживать остальной корабль. Здесь завязался последний бой. И как ни велико было их мужество, как яростно они ни дрались, но сила была не на их стороне. Врагов было слишком много и под их ударами все они гибли один за другим. Конунг Олав сражался в первых рядах. Рядом с ним дрался Кольбьерн Окольничий, у него были такие же одежда и оружие как у конунга. Когда стало ясно, что все кончено, они оба, Олав и Кольбьерн, прыгнули в море, один с одного борта, другой со второго. За ними и все остальные, оставшиеся в живых на Змее, стали прыгать за борт. Вокруг было много мелких судов и с них убивали тех, кто прыгал в воду. Когда конунг норвежцев прыгнул за борт, его хотели захватить в плен. Но Олав, прыгая, поднял щит над собой и утонул. Кольбьерн, когда прыгал, опустил щит, чтобы защититься от копий, летевших с более низких судов, и упал в море так, что щит оказался под ним. Поэтому он не сразу утонул и его успели вытащить и пленить. Его приняли за конунга и доставили Эйрику ярлу, но тот, узнав его, подарил ему жизнь и велел освободить. Великий Змей и огромная добыча на нем по уговору достались Эйрику ярлу, бесстрашно взошедшему на него. Это была его победа.

На этом грандиозное сражение в водах Зунда завершилась. Она ознаменовала большие изменения в окружающем мире. Не привыкший уступать Олав сын Трюггви проиграл и погиб. Вместе с ним проиграла и Норвегия, вынужденная номинально признать власть Дании ( В Саге роль датчан в сражении видимо сильно умалена, что видно по ее последствиям и тому месту, которое заняла отныне Дания в регионе). Также проиграло дело христианства в Норвегии, правда, ненадолго. Гордая Сигрид отомстила за пощечину, а ее сын Олав Шведский избавился от сильного и амбициозного соседа на западе и даже получил часть норвежской территории. Эйрик ярл отомстил за отца и добился власти над страной пусть и ценой уступок земель и признания верховной власти датского конунга. Больше всех получил Свейн Вилобородый. Победа сделала его самым могущественным человеком в Северной Европе. Теперь он сможет обратиться к западу, не опасаясь за свои тылы. Что он вскоре и сделает, ввергнув Англию в ужас и разорение. А в конце ратных трудов захватит Лондон и взойдет на трон Английского королевства. Ярл Сигвальди судя по всему ничего не потерял, но и не приобрел. С флотом йомсвикингов он будет учавствовать в походах Свейна на запад, но не совершит ничего примечательного. Все его подвиги остались в прошлом. Сомневающийся в ответственный момент в цвете собственного стяга, он не сможет свершить великих дел, в отличие от своего брата Торкеля Высокого. Из тех, кто дрался за Олава Трюггвасона, погибли далеко не все. Многие попали в плен и, признав Эйрика ярла и получив от него свободу и жизнь, стали в будущем его верными людьми. Таковыми были юный Эйнар Брюхотряс и Эрлинг сын Скьяльга, оба очень знатного происхождения. При Эйрике они, будучи крупнейшими землевладельцами и могучими вождями, породнятся с ним и станут его опорой в стране. Когда через полтора десятка лет родственник Олава Трюггвасона Олав Толстый отберет власть у сыновей Хакона, они будут так же ожесточенно сражаться за дело Эйрика, как когда-то дрались за своего конунга Олава. Но это уже другая, еще более драматичная, история, и ее время пока еще не настало.


 Принц, воитель и поэт.

Я, Абу-Ибрагим Исмаил Мунтасир из дома Самани, последний эмир Бухары. Я не покорился злому року и умер сражаясь. Пять лет я воевал за свою родину и трон. Я дрался до последнего вздоха, и моим предкам не за что меня упрекнуть на небесах, ибо я сделал все, что мог. Их память стучала в моем сердце и в тяжелые моменты поднимала с колен.

Почему дети великих людей не могут превзойти своих родителей? Великие державы рушатся из-за немощи потомков. Недостойные наследники губят государства, в крови и поту сотворенные их предками. Казалось бы, нужно всего ничего – лишь только удержать, сохранить, ведь не нужно завоевывать, создавать. Но закон истории неумолим, все империи рушатся. Народ-завоеватель совершает великие подвиги, покоряет огромные пространства и массы людей, но затем за несколько поколений теряет свою силу, нежится в покое и благоденствии, и в конце концов потомки завоевателей сами становятся жертвой более сильных, зачастую вчерашних подданных. Гонители превращаются в гонимых. И течение времени неумолимо.
Мой дом, дом Самани был велик и могуществен. Границы простирались на месяцы пути, соседи трепетали перед мощью наших войск, казна была переполнена, и народ купался в лучах благополучия. Бухара соперничала в богатстве и красоте с Багдадом и Каиром.
Но видно на все воля Всевышнего и однажды день сменился ночью.

О, будь проклят тот день, когда на нашу землю обрушился сей жестокий враг. Они пришли с востока, черные язычники, из глубин Семиречья, Хотана и Кашгара, они вышли из мрака своего варварского мира и заполнили просторы Мавераннахра морем грязных вонючих шатров и кибиток. Как губка они жадно впитывали все достижения нашей цивилизации, учились и перенимали лучшее, и уже тогда они задумали покорить нас. Двести тысяч шатров за один день приняли ислам, но не стали от этого правоверными мусульманами, тайком они по-прежнему поклонялись своим безобразным идолам. Они приносили дары, улыбались и учтиво кланялись, но не стали друзьями. Они, живущие за войлочными стенами, с любопытством смотрели на каменные крепости и башни наших древних городов, с завистью любовались нашими садами, дворцами и гаремами. Им нравился наш мир, они хотели его и втайне готовились и ждали. Ждали своего часа.
И не только они. Наша опора, наши советники-визири и военачальники-хаджибы, слуги и воины-гулямы, возведенные нами из рабов в господ, евшие с нашего стола, обладавшие всем лишь по нашей воле, оказались неблагодарными свиньями. Они кормились из наших рук и завидовали, они занимали высокие посты, но хотели большего. Не довольствуясь богатством, они хотели власти. И едва представился случай, они предали нас и в час, когда нам нужно было опереться на них, они ударили нам в спину.

Когда умер правитель, мой отец, я был совсем юнцом. Мои старшие братья заняли трон, но он уже шатался. Близилась буря, и я еще не знал, что нам суждено в ней погибнуть.
Не успели мы принять бразды правления, как нечестивый Богра-хан снял маску покорности и поднял знамя войны. И проклятые кочевники караханиды бесконечным потоком хлынули через Сейхун и растеклись по нашей земле. Они жгли, грабили и убивали. Победоносное войско Бухары выступило против них, но мы еще не знали, что наши хаджибы уже польстились на тюрское золото и щедрые обещанья. Одни из них не привели войска, другие намеренно проиграли хану сражение, третьи и вовсе переметнулись в стан врага. И в тот день мы впервые познали горечь пораженья. Тогда мы обратились к народу Бухары и призвали их к борьбе с захватчиками. Но трусливые законоведы-факихи также предали нас, и когда народ спросил сражаться ли им, хитро ответили, что поскольку война идет не за религию, а из-за благ сего мира, то непозволительно мусульманам подставлять себя для убиения. Не стану упрекать свой народ. Порой он наивен и слеп, не отличает белого от черного. Нам пришлось оставить свою столицу и вот мы впервые познали горечь изгнанья. Но хвала Всевышнему, его волей Богра-хан вдруг заболел и умер. Караханиды ушли назад в свои степи, и мы вернулись в свои дворцы. Степняки ушли, но предатели-хаджибы остались, и страх перед возмездием толкал их на новые злодеяния. Они не гнушались ничем. Они ползали на коленях, вымаливая прощенья, и жадно лизали сапоги нашему повелителю эмиру Мансуру. Мой брат, мягкий сердцем, видя их раскаянье, простил их, не зная еще, что вырыл своим милосердием собственную могилу.

Тюрк Себук-тегин, бывший раб и гулям, за личные заслуги был возведен нашим отцом в наместники города Газни. И едва дело дома Самани пошатнулось, как это пес изменил нам и объявил себя независимым правителем. Он умер, но его сын Махмуд продолжил черное дело своего отца и, воспользовавшись вторжением караханидов, захватил у нас богатейшую область Хорасан. Как только эмир Мансур вновь утвердился на троне, он выступил на него во главе войска, дабы покарать изменника и вернуть провинцию. И тут, вдали от столицы вновь подняли голову неблагодарные хаджибы, они возмутили гулямов и устроили бунт. Еще вчера униженно валявшиеся в грязи и прощенные, сегодня они схватили своего законного эмира, связали и раскаленной иглой лишили его зрения. Они заключили преступный мир с Махмудом Газневи, уступили ему весь Хорасан и, вернувшись в Бухару, посадили на трон нового эмира.

Так наш царственный род стал игрушкой в руках мятежных гулямов. Никто не слушал юного эмира, все упивались анархией, беззаконием и вседозволенностью. Налоги перестали поступать, и богатства казны, преумноженные из поколения в поколение, незаметно стали уходить неизвестно на что. Но беда, как известно, не приходит одна. Тюрки-караханиды вернулись. Единожды почувствовав сладость плода и его доступность, они не собирались отказываться от него. На этот раз степняки пришли надолго, они хитростью захватили Бухару. Никто не хотел сражаться за эмира, все будто обезумели и забыли о преданности трону. Всех кто происходил из правящего дома Самани, схватили и посадили в тюрьму. По всем городам разместились гарнизоны степняков. Так в самом конце 999 года погибло некогда могучее государство Саманидов, его северную часть, Мавераннахр, захватили тюрки-караханиды, а южной, Хорасаном, овладел потомок раба-гуляма Махмуд Газневи.

Но моя история, история последнего Саманида Абу-Ибрагим Исмаил Мунтасира только начиналась. Печальная, но достойная, я сам ее выбрал сидя в неволе. Судьба отмерила мне еще немного, всего пять лет, но эти последние годы были яркими и блистательными, словно полет падающей с неба звезды. Этот отрезок жизни был полным и насыщенным через край. Я прожил его в борьбе, как один миг, сражаясь и веря в победу. Стоило ли жить всю жизнь без этих последних лет?

О, ирония! Мои предки правили в этом благословенном городе, а мне пришлось испытать сырость его темниц. Но там, в узгендской тюрьме, я выбрал путь воина и героя. Ведь мог ли я, настоящий Саманид, законный эмир, потомок великих предков, покориться этому грязному низкому народу кочевников, пропахшему конским потом и кислым молоком, не умеющему ни читать, ни писать? Нет, я был молод и честолюбив, я верил в честность и справедливость. Память предков стучала в мое сердце. Я выбрал путь борьбы и в один прекрасный день бежал, переодевшись в одежду служанки прислуживавшей мне.

 Пока стража сбиваясь с ног, рассылала погоню и прочесывала окрестности города, я прятался в доме одинокой старухи на окраине Бухары. Если б она знала, кто гостил под крышей ее ветхой хижины. Когда страсти улеглись, я незаметно выбрался из своего убежища и покинул родной город, поклявшись скоро вернуться. И лишь темная бухарская ночь была мне единственной подругой, пока верный конь нес меня через пустыню из злой неволи. Воздух свободы пьянил мою голову, а сердце сжималось от жажды мести. Я направил свой путь на запад, в Хорезм, ибо там по слухам еще было много тех, кто остался верен дому Самани и не собирался покориться грязным степным варварам.
Покрытый дорожный пылью, изнуренный и голодный, но с горящими глазами, я въехал в Хорезм через Львиные ворота и направился во дворец хорезмшаха. Город напоминал военный лагерь, повсюду толпились вооруженные люди, сверкало оружие и доспехи. Группы всадников сновали туда-сюда, и я с радостью узнавал знакомые знамена и значки. Дом Самани был еще жив, и он не собирался сдаваться.

Хорезмшах Мамун радушно принял меня и выразил готовность всеми силами помочь вернуть нашей династии трон. Он тоже опасался возросшей мощи караханидов.
Оказалось, что здесь в Хорезме собралось много наших сторонников, но так как все члены правящего дома Самани были схвачены в Бухаре и посажены в темницу, то некому было возглавить борьбу. Поэтому мое появление было встречено всеобщим ликованием и меня тут же провозгласили эмиром. Со ступеней главной мечети я торжественно поклялся на Коране изгнать проклятых захватчиков из родной страны. Все необычайно воодушевились и, также поклявшись всюду следовать за своим эмиром, стали спешно собираться в поход. Старый, покрытый шрамами хаджиб Арслан-Балу, всегда остававшийся верным нашему дому, стал моей правой рукой и первым советником. Хорезмшах помог нам деньгами, припасами и оружием.
И уже через несколько дней мы выступили на Бухару, сотрясая землю конским топотом, заполнив горизонт трепещущими на ветру знаменами, с добрыми напутствиями, музыкой, песнями и весельем. Мы готовы были своротить горы и в клочья разнести врагов. Память предков стучала в наши сердца, взывая к кровавой мести.

Дафар-тегин, караханидский наместник Бухары встретил нас на самых подступах к городу. Мы с ходу атаковали его, не давая выстроить правильный боевой порядок. Так стремительно и рьяно, что опрокинули с первого удара и погнали их, не позволяя опомниться. Джафар-тегин еще пытался развернуть своих бегущих воинов, но Арслан-Балу вышиб его копьем из седла, а я зарубил знаменосца и подрубил их нечестивый черный стяг. Мы гнали и убивали их до наступления темноты, и наши клинки вдоволь напились в тот день тюркской кровью.
Древняя столица Саманидов встретила нас ликованием, наши кони ступали по богатым персидским коврам, осыпаемые лепестками роз.

В пору своих скитаний он написал стихи:

Я часто слышу: «Для чего ты бежишь от жизненных даров?
Ты мог бы жить в хоромах пышных, среди узорчатых ковров».
Ужель на музыку и пенье сменю я меч и трубный зов?
Ужель не лучше конский топот бесед застольных и пиров?
Кипенье крови на кольчугах всегда я предпочесть готов
И пьяным поцелуям кравчих и таинству хмельных пиров.
Поля сражений, свод небесный – вот лучший трон мой, лучший кров!
Стрела и лук - мои тюльпаны и лилии моих садов!
Можно ль прекраснее сказать о своей сути!



 Печенеги в XI веке.

"Их набег - удар молнии, их отступление тяжело и легко в одно и то же время: тяжело от множества добычи, легко от быстроты бегства. Нападая, они всегда предупреждают молву, а отступая, не дают преследующим о них услышать. А главное - они опустошают чужую страну, а своей не имеют… Жизнь мирная - для них несчастье, верх благополучия - когда имеют удобный случай для войны или когда надсмеются над мирным договором. Самое худшее то, что они своим множеством превосходят весенних пчел, и никто не знал, сколькими тысячами или десятками тысяч они считаются; число их бесчисленно".
Это известный фрагмент из византийского источника. И именно печенеги произвели столь яркое впечатление на современного им византийского автора.

Печенеги - союз тюркоязычных кочевых племен, сложившийся в VIII – IX веках в степях между Волгой и Аральским морем. Они были язычниками, жили родовым строем и занимались скотоводством и охотой. Постепенно их кочевья смещались к западу под давлением других тюркских народов, узов и кипчаков. В конце IX века печенеги в свою очередь вытеснили на запад угров-венгров и поселились на огромном пространстве причерноморских степей от Волги до устья Дуная, значительно ослабив Хазарский каганат. Со второй половины X века они стали совершать постоянные набеги на Киевскую Русь, став для нее настоящим бедствием.

На границах Руси.
 
В первой трети XI века, как и на протяжении всего предыдущего столетия, печенеги оставались основным противником Руси и продолжали беспокоить ее южные рубежи.
В 1002 году они подступали к Белгороду, но отступили без боя.
В 1008 году монах католического монастыря святого Алексея в Риме Бруно, вдохновленный примером святого Адальберта, избрал путь миссионера и предпринял путешествие на восток, проповедуя слово Божье среди «варварских» народов. Интересно, что кроме Руси и пруссов, он побывал и в южнорусских степях у печенегов. Но за пять месяцев ему удалось крестить лишь три десятка кочевников. Так же не встретил он понимания и при дворе киевского князя. Зато при его посредничестве князь Владимир заключил мир с печенегами, и один из его сыновей (очевидно, Святополк) отправился в их кочевья в качестве заложника.
Однако позже печенеги участвовали в обоих походах польского князя Болеслава Храброго на Русь. В первом (1013) между ними и поляками вспыхнула ссора, и Болеслав отдал приказ перебить своих союзников. Но несмотря на это, по сообщению Титмара Мерзебургского, 1000 печенегов, на ряду с 300 немцами и 500 венграми, снова принимала участие во втором походе (1018), окончившемся взятием Киева поляками.
В 1015 году печенеги снова напали на русские земли. Князь Борис Владимирович с дружиной выступил на них, но не настиг.
Когда после смерти князя Владимира началась междоусобная война между его сыновьями, печенеги приняли активное участие в ней, и неизменно на стороне Святополка. В 1016 году они были в войске Святополка под Любечем, но не успели принять участия в битве из-за озера, за которым располагался их стан. В 1019 году Святополк привел из степи большое печенежское войско, но оно было разбито в необычайно ожесточенном сражении на Альте Ярославом Владимировичем.
Последний поход печенегов на Русь состоялся в 1036 году. Их огромное войско подступило к самому Киеву. Ярослав, бывший в то время в Новгороде, привел с собой новгородцев и варягов. Решительное сражение произошло в поле на месте построенного позже в честь победы Софийского собора. Русь вышла из города, поставив в центре варягов, а на крыльях киевлян и новгородцев. «И бысть сеча зла, и едва одоле к вечеру Ярослав». Разбитые печенеги бежали в разные стороны, многие потонули в реках. С этих пор печенеги никогда больше не беспокоили рубежей Руси. Они, как мы увидим далее, ушли на запад к рубежам Византийской империи, вытесняемые из причерноморских степей другим тюркским народом, узами-торками.

Первая византийско-печенежская война (1046-1053).

Завоевав к 1018 году Болгарское царство, Византия обрела на севере за Дунаем нового опасного соседа – печенегов. В предшествовавшей длительной болгаро-византийской войне печенеги нередко выступали на стороне болгарского царя Симеона. Поэтому уже довольно скоро последовали первые столкновения, а затем и тяжелые кровопролитные войны. Первые набеги степняков отражены источниками в 1026, 1032 и 1036 годах. Еще через десять лет разразилась византийско-печенежская война 1046-1053 годов.
Ее подробности известны нам на русском языке лишь по пересказу дореволюционным историком Васильевским В.Г. Скилицы и Атталиата, к великой скорби до сих пор не переведенных.
К этому времени печенеги, занимавшие территорию между Днепром и Дунаем, переживали не лучшие времена. Разбитые на Руси (1036г.), теснимые с востока узами-торками, они еще и погрязли в междоусобной войне.
Во главе племенного союза, состоявшего из 13 колен-племен, стоял хан Тирах. Из-за постоянных военных неудач его авторитет пошатнулся и у него появился опасный соперник в лице другого вождя Кегена. В последовавшей схватке Кеген во главе двух отколовшихся от остальной орды племен потерпел поражение и отступил на территорию Византии, с согласия Константинополя переправившись через Дунай в районе Силистрии.
Хан Кеген был с почетом принят при дворе, обласкан императором, получил титул патрикия и три крепости в Паристрионе, между Дунаем и Балканским хребтом, в обмен на принятие христианства и защиту границ империи от враждебных соседей, прежде всего собственно тех же печенегов.
Однако при этом Кеген не прекратил вражды с Тирахом. Обретя прочную базу, он повел настоящую войну с ним, регулярно совершая жестокие набеги за Дунай на стоянки и кочевья своих бывших соплеменников. Поскольку формально между империей и печенегами действовал мирный договор, хан Тирах пожаловался византийскому двору на их новоявленных федератов, требуя отказать им в покровительстве либо хотя бы запретить переходить установленную границу. Однако поскольку сложившаяся ситуация совершенно устраивала Византию, император Константин Мономах (1042-1055) отказался чем либо помочь печенегам против их отколовшихся сородичей. Вместе с тем Кеген был предупрежден о возможной угрозе, и ему в помощь была даже направлена флотилия из ста морских судов для противодействия вероятной переправе противника через Дунай. Но она уже не помогла. События развивались стремительно.
Зимой 1046-1047 года, необычайно холодной и сковавшей Дунай толстым слоем льда, бесчисленные орды кочевников (по источникам 800000 человек) во главе с ханом Тирахом по льду перешли границу империи и обрушились на прилегающие территории, подвергая их опустошению. Византийские войска ввиду подавляющего численного превосходства печенегов поначалу были совершенно бессильны противостоять захватчикам, несмотря на активную помощь Кегена, хорошо знавшего военные обычаи и повадки своих соплеменников. Какое-то время степняки оставались полными хозяевами в Болгарии, а константинопольскому правительству приходилось безучастно наблюдать, как грабятся ее западные провинции. Но на их счастье вскоре среди кочевников вспыхнула повальная эпидемия, безжалостно косившая их ряды. Ослабленные, упавшие духом, окруженные стянутыми из других областей имперскими войсками, печенеги вместе со своим вождем Тирахом сдались на милость победителей. Мстительный Кеген, ссылаясь на народную мудрость, что змею лучше всего убить зимой, пока она не может пошевелить и хвостом, не дожидаясь пока она отогреется на солнце и это станет трудно и хлопотно, дальновидно советовал перерезать всех пленников. Но Византия сочла разумнее другое и, отобрав у печенегов оружие и знатных заложников, расселила их в 1047 году на свободных землях во Фракии и Македонии, обязав также принять христианство и заниматься земледелием. Империя нуждалась в дополнительных налогоплательщиках и в стремительной легкой коннице стрелков ввиду надвигающейся с востока угрозы в лице турок-сельджуков.
Уже в следующем 1048 году 15-ти тысячный конный вооруженный корпус печенегов был переправлен в Малую Азию и направлен на восток на армянскую границу. Но пройдя совсем немного, печенеги остановились, среди них началось волнение, было собрано совещание, и на нем их теперешние вожди, Сулчу, Сельте, Карама и Каталим, приняли решение самовольно вернуться в Болгарию к своим семьям и очагам. Они вплавь перебрались через Босфор и, прибыв к соплеменникам, подняли здесь восстание. Они снялись с отведенных им территорий и, перебравшись назад к Дунаю на равнины Паристриона в местность под названием Сто Холмов, стали как обычно подвергать окрестности своим грабительским набегам. Наиболее лояльная до сих пор Константинополю орда Кегена также присоединилась к восставшим, а сам Кеген, скомпрометированный в глазах ромеев, длительное время находился под стражей.
В последовавшей крупномасштабной войне печенеги одержали ряд крупных побед над империей. В начале 1049 года они начали большое наступление на западные провинции Византии и в первую очередь обрушились на Фракию. Доместик Запада магистр Константин Арианит выступил во главе своих войск из Адрианополя, и прямо с марша атаковав печенегов в районе Ямбола (Диамполиса), потерпел тяжелое поражение, сопровождавшееся избиением большого количества ромеев.
Неожиданный разгром сильной имперской армии вызвал переполох в Константинополе. Содержавшиеся здесь в заложниках печенежские вожди, в том числе и Тирах, были совершенно необдуманно направлены к своему народу, дабы образумить их и уговорить заключить мир с императором, признав его главенство. В результате они были лишь с радостью приняты соплеменниками в свои ряды и возглавили их. Тем временем в столицу были срочно вызваны войска из Малой Азии. Вскоре было сформировано новое крупное войско из западных и восточных соединений и латинских наемников. Во главе его были поставлены ректор евнух Никифор, назначенный стратегом-автократором, командир наемников Эрвевий Франгопул и известный полководец и писатель Катакалон Кекавмен. Эта многочисленная уверенная в победе армия выступила в поход, нагруженная колодками и ремнями для будущих пленников, прошла через Балканский хребет и расположилась укрепленным лагерем в местности Диакен в районе Ста Холмов. Стратиг Никифор большего всего опасался, как бы враг преждевременно не разбежался, ему непременно хотелось захватить их всех разом. Поэтому никто не препятствовал печенегам стянуть все имевшиеся у них силы к лагерю византийцев. Степняки по своему обычаю оградили свои позиции кругом из телег и выдержали два сильных приступа. Затем они контратаковали византийцев и полностью разгромили, причем военачальники ромеев бежали самыми первыми, за исключением Кекавмена, мужественно сражавшегося и попавшего в плен. Опасаясь подвоха и засад, печенеги не организовали полномасштабной погони пересеченной местности в предгорьях Балкан, и лишь это избавило византийцев от чудовищных потерь во время повального бегства. После этого сражения Византия потеряла контроль над Македонией, надолго оказавшейся в полной власти печенегов.
Но победители не остановились на этом и в июне следующего 1050 года подступили к Адрианополю. Укрепленный лагерь рядом с городом оборонял уже битый ими Константин Арианит. Выбрав оборонительную тактику, он укрылся за рвами и валами и выжидал удобного момента, когда враг утратит бдительность и рассыплется по окрестностям. Однако один из его военачальников самовольно покинул позиции и вступил в бой с печенегами. Те тотчас напали на него со всех сторон, и чтобы не допустить уничтожения этого отряда, Арианит был вынужден вывести из лагеря все остальное войско и ввязаться в большое сражение. Оно произошло прямо в предместьях Адрианополя, среди вспаханных полей и виноградников. Византийцы снова были разгромлены и понесли большие потери. Сам Константин Арианит тяжело раненый попал в плен и был затем убит. Уцелевшая часть его войска спаслась в лагере, выдержав здесь настоящую осаду, снятую лишь вследствие удачного выстрела из катапульты, убившего одного из печенежских вождей Сулчу.
Печенеги ушли назад за Балканский хребет в Македонию, но в последующие годы их отдельные соединения не прекращали совершать регулярных набегов, доходя порой до самых стен Константинополя, и император не мог ничего с этим поделать. Последний из удерживавшихся печенежских вождей Кеген был также как и ранее прочие направлен к своим родичам с миротворческой миссией, однако не нашел у них понимания и был жестоко убит. После этого единственно верной тактикой с горечью пришлось признать следующую. Войска размещались по крепостям и выжидали, когда степняки разбредутся по местности в поисках добычи, либо еще лучше, утомленные нагруженные награбленным будут возвращаться домой, нападали на них врасплох и таким образом иногда одерживали победы над их небольшими отрядами. Особенно удачливым в подобных схватках проявил себя аколуф (начальник наемного, в данный период варяго-русского корпуса) патрикий Михаил. Так в набегах и мелких боях прошли 1051-52 годы.
Наконец, в 1053 году Византия предприняла последнюю попытку раз и навсегда избавиться от печенегов и вернуть захваченные ими придунайские земли. Крупные византийские войска во главе с аколуфом Михаилом и «игемоном Болгарии» Василием Монахом выступили в поход против печенегов и разбили укрепленный лагерь со рвом и палисадом под Великой Преславой. Сюда же стянули все свои силы степняки во главе с ханом Тирахом. Стесненные рядом обстоятельств ромеи приняли решение отступить и под прикрытием ночи стали выводить войска из лагеря. Но враг был начеку и тут же атаковал их. В последовавшем ночном сражении и преследовании византийская армия была в который раз полностью разгромлена, погиб и Василий Монах, остатки войск едва добрались до Адрианополя. Обескураженный новым поражением император Константин Мономах был вынужден заключить с печенегами 30-ти летний мир, оставивший за последними все их завоевания на Балканах. На этом большая война закончилась.
Но сложившееся положение сохранялось недолго. Через несколько лет империя взяла реванш и поставила зарвавшихся кочевников на место, вернув себе придунайские владения.

В 1059 году печенеги вместе с венграми выступили против Византии и подвергли набегам ее западные территории. Император Исаак Комнин (1057-1059) во главе большой армии выступил летом в поход против них. В Средце (София) он заключил мир с венграми и двинулся далее на печенегов. Прошло всего шесть лет, но уже не было прежнего единого воинственного народа, часть отступила без боя за Дунай, другие признали власть императора и покорились. Лишь хан Сельте, когда-то первым бросившийся на своем коне в воды Босфора, чтоб вернуться назад к соплеменникам, и теперь не побоялся вступить в бой, но разбитый едва скрылся в прибрежных зарослях Дуная. Так одним походом и почти без борьбы империи на этот раз удалось вернуть земли Паристриона. Удачный поход лишь омрачила страшная буря на обратном пути у Ловеча, в которой едва не погиб сам император, «…и многих своих воинов недосчитался тогда Исаак…» сообщает Михаил Пселл.
С этого времени печенеги надолго пропадают из источников. Правда их вспомогательные отряды постоянно упоминаются в составе византийских войск. Какая-то часть видимо ушла к границам Венгерского королевства, есть сообщение о набеге печенегов в 1071 году на Серем (Венгрия).

Зато на историческую арену вышел новый не менее воинственный и дикий народ – узы, гузы или как их называли на Руси - торки. Они двинулись на запад под натиском кипчаков-половцев. На границах Руси они появились в начале 50-х годов XI века, в 1055 году переяславский князь Всеволод Ярославич разбил их у Воиня. Очевидно это был лишь небольшой отряд, поскольку в 1060 году потребовался большой общерусский поход на них: «В сем же лете Изяслав, и Святослав, и Всеволод, и Всеслав совокупиша вои бесщислены, поидоша на коних и в лодьях, бесщислено множество, на Торкы. Се слышавше Торци, убояшеся, пробегоша…» Таким образом, гонимые половцами и русью узы переселились на запад. Часть, впрочем, покорилась русским князьям и осела по южным границам Руси.
В сентябре 1064 года узы в огромном количестве (600000 человек), всем народом, с женами, стариками и детьми, со всем скарбом и скотом появились на левом берегу Дуная и начали переправу на византийскую сторону всеми известными им средствами. Византийцы и болгары попытались удержать их, но были разбиты, два имперских сановника попали в плен. Вся эта бесчисленная масса растеклась по придунайским землям, предавая все опустошению. Набегам подверглись не только Македония и Фракия, но и области Фессалоники и даже Эллады. Отдельные отряды рыскали в окрестностях столицы, ее жителей охватила паника. Похоже была неизбежна новая война, не менее тяжелая, чем печенежская, но на этот раз Византию спасло то, что обычно называют божественным провидением. Ужасная эпидемия поразила узов также как и печенегов в 1047 году. В короткий срок от бесчисленной орды почти ничего не осталось, часть умерла от болезней и голода, часть ушла назад за Дунай (видимо именно их разбили венгры в 1068 году у Керлеша), часть стала добычей болгар и печенегов, и наконец часть была расселена в Македонии и участвовала в войнах Византии в составе ее войск.

В 1070-х годах печенеги постоянно участвуют в гражданских войнах в Византии на стороне то одного, то другого претендента.

Вторая византийско-печенежская война (1086-1091).



 Сколько стоит клок сена?

В 1000 году византийский император Василий II Болгаробойца предпринял поход в грузинскую область Тайк. Поход носил мирный скорее демонстрационный характер. Выступив из Сирии, византийская армия разбила лагерь в укреплении Хавачич на границе с Грузией. Здесь император встретился с местной аристократией и правителями соседних армянских и грузинских княжеств. Но празднества и парадные представления неожиданно были омрачены неприятным инцидентом. Казалось бы из-за пустяка между варяго-русским контингентом, входившим в состав византийской армии, и дружинами грузинских князей, произошло вооруженное столкновение, вылившееся в настоящее сражение с большими потерями для последней стороны. Подробности описывает армянский летописец Асолик:
«… В самый день отъезда последнего (т.е. грузинского царя) в греческом лагере произошла сильная схватка из-за ничтожной причины. Князья и вассалы куропалата Давида, прибывшие туда, стояли недалеко от греческого лагеря. Из пехотного отряда русов какой-то воин нес сено для своей лошади. Подошел к нему один из иверийцев и отнял у него сено. Тогда прибежал к русу на помощь другой рус. Ивериец кликнул к своим, которые прибежав, убили первого руса. Тогда весь народ русов бывший там поднялся на бой: их было 6000 человек пеших, вооруженных копьями и щитами, которых просил царь Василий у царя русов в то время, когда он выдал сестру свою замуж за последнего. В то время русы уверовали во Христа. Все князья и вассалы Тайкские выступили против них и были побеждены. Тут погибли: великий князь князей Петриарх (Патрикий-?), два сына Очопентре – Габриэль и Иоаннес, Чортванел внук Абу-Харба и многие другие; ибо гнев Божий тяготел над ними за их высокомерие…»
Аристакэс Ластиверци называет грузин азатским полком и сообщает о гибели 30 «знатнейших азатов».





Что еще?
 Лейв Эйрикссон Счастливый, сын Эйрика Рыжего, открыл Винланд (Сев. Америка).
 Принятие христианства в Исландии.