Секстеррорист

Из цикла "Дворик на Низами"



Дверь дрогнула и затряслась под ударами детских кулачков. Где-то в отдалении, в углу застекленной веранды, зазвенело плохо закрепленное стекло.

-Дядя Сёма, дядя Сёма, идите быстрей, дааа, ваш Разбойник убивает нашу Мэри…

Софа, жена Сёмы, села там, где стояла, посреди кухни, около таза с бельем. На счастье, под ее внушительный зад подвернулась одна из табуреток, расставленных по кухне. До ее сознания дошли только отдельные слова, сложившиеся в произвольном порядке и вызвавшие у нее панику.

Сначала она поняла, что кто-то кого-то убивает. И при этом этот "кто-то" из их семьи. Потом она стала судорожно соображать, кто такая Мэри, какой-такой разбойник, и только очень нескоро она поняла, о чем идет речь. Сил встать у нее все еще не было, поэтому она просто с размаху швырнула какую-то мокрую одежонку в дверь, за которой тихонько играла музыка и легонько позвякивали какие-то железки. Раздался мягкий шлепок, и этого удара хватило, чтобы дверь начала открываться.

-Семён, – громким, с перепугу, голосом вскрикнула Софа. – Семён, брось все и иди к Джаффару. Твой Разбойник опять прорвался к нему. И не матерись, - грозно добавила она, услышав первую реакцию мужа, – а то Ленчик услышит.

За ее спиной открылась дверь другой комнаты и ехидный голос внука произнес:

-А то я не слышал…

-Ты слышишь, Семён, Этот твой Разбойник перепортил не только всех невест на улице, он уже начал портить нам внука…
 
В комнате послышалось недовольное бурчание и Семён вылез на кухню. Он знал, что когда его тишайшая жена величает собственного мужа полным именем - дело плохо и семейная лодка полным ходом несется на рифы скандала. И скандал пойдет по давно утвердившемуся сценарию.

Нет, Софа не будет кричать на него, швырять в него тарелками и чашками, она просто плюхнется на диван и будет хватать себя за сердце, завязывать голову полотенцем и стенать, как привидение средневекового замка. От ее слез будет сыро в доме, а жалостливые соседки будут стучать в дверь и вежливо интересоваться: "Тетя Софа, вы еще живой или вызвать "Скорую помощь?". А потом, сидя около болящей и перешептываясь демонстративно громко, будут осуждающе поглядывать на Сёму, или на дверь, за которой он укрылся. Любимая дочь, и действительно жалея мать, и возмущенная тем, что из-за родительского скандала готовить обед и мыть посуду несколько дней предстоит ей, будет ворчать на отца. И даже Ленчик, безумно любящий деда, но искренне переживающий за бабушку, погладив ее по голове и сказав: "Бедная, бедная бабуля", по примеру мамы, укоризненно посмотрит на деда. Когда еще не было Ленчика, Сёма выдерживал характер пару дней, выкурив за это время массу крепчайшей "Авроры", и иногда оказывался победителем, но подрастающий внук одним своим осуждающим взором мгновенно заставлял Сёму выкинуть белый флаг.

И поэтому Сёма быстренько ушел от неприятностей, сунул в карман пачку сигарет, прихватил из бара, не реагируя на возмущенное ворчание и жестикуляцию Софы, бутылку коньяка, подобрал спецковрик и направился к соседу. Зайдя в соседний двор, Семён задрал голову и посмотрел на второй этаж, где жил Джаффар. Даже здесь, внизу был слышен голос Джаффара, неясно бубнящий что-то, время от времени прерываемый отчаянным кошачьим мявом.

Семён символически стукнул в дверь, вошел в квартиру и поздоровался. Джаффар тяжело вздохнул, пожал Семёну руку и мрачно сказал:

-Слуший, этот своличь или убить, или яйца резать надо. Клянусь мамой, еще такой кот не видел. Если так оставишь, валла, он еще нас с тобой ночью на улисе поймает…

Теперь уже Семён тяжело вздохнул и посмотрел в угол. Там, ощетинившись и грязно матерясь по-кошачьи, сидел перепуганный, но не сдающийся Разбойник. Увидев в руках хозяина знакомый ковер, он завыл еще страшнее, но Семену показалось, что в вое проскользнуло облегчение. Отработанным движением коврик полетел в кота и накрыл его. Разбойник отчаянно сражался за свою свободу, но, умело закатанный в плотную ткань, затих, лишь изредка напоминая о себе низкими и возмущенными воплями. Очевидно приняв печальную неизбежность коврового плена, как наказание за успешную, но нечаянно обнародованную сексмиссию.

-Слушай, ему что, уличный кошка мало, дааа? – искренне удивлялся Джаффар. – Полная крыша. Любой цвет. Нет, ааа… Он должен через форточка лезть, марля рвать, чтобы наш Мэри е… - Джаффар испуганно запнулся, глянул на внучку и поправился – любовь делать.

Мэри потрясающе изящная белая кошечка, сидела на коленях Лалы, внучки Джаффара, и всем своим видом показывала, как противны ей были приставания этого грязного мужлана и как она счастлива, что, наконец-то, он оказался в ковровом плену. А девочка была по-настоящему испугана. Придя домой из школы с дедом, и, зайдя в квартиру несколько раньше, поскольку тот на улице остановился поболтать с соседом, она увидела свою любимицу, прижимаемую к полу каким-то страшно воющим черным зверем. Она кубарем скатилась вниз и закричала:

-БабА (дедушка, аз.), нашу Мэри какой-то зверь убивает.

Джаффар влетел домой, мгновенно оценил обстановку, а так же установил личность "убийцы" и понял, что без подмоги не обойтись. Он крикнул внучке, чтобы бежала к Кацнельсону и позвала его, потому что это его кот, а сам, ухватив швабру, пошел на абордаж. Лишь только узрев лохматое орудие наказания, Разбойник, завывая, тут же попытался удрать через форточку, но дорога была перекрыта ругающимся на двух языках шваброносцем и поэтому кот рванул в угол. Но и по скорости его отступления, никак не согласующейся с его легендарной строптивостью, да и по замеченному вначале довольному выражению его морды, Джаффар предположил, что покушение на честь Мери было успешным. В сердцах он запустил шваброй в Разбойника. Теперь она, чуть подранная Разбойником, валялась в углу, а он сам периодически взревывал из ковровой упаковки.

Семён прихватил из проволочной сушилки два чистых стакана и налил. Джафар покосился на внучку, и, решив, что она уже в состояние исполнять роль хозяйки, сказал:

-Ай балам (деточка, аз.), Лала-джан, в холодильнике шакалат есть, принеси, дааа..

Лала неохотно оставила страдающую Мэри и принесла шоколад. Мужчины выпили и отломили по коричневому квадратику.

-Слушай, Сёма, ти гиде такой кот нашел?

Семён обреченно махнул рукой и вместо ответа налил еще.

…Этот кот был его крестом, наказанием ему за нелюбовь к кошачьему роду. И в далеком детстве, и в юности не любил Сёма кошек. И за вороватый нрав, и за вонючесть меток. Даже постреливал в них из рогатки. Но после фронта что-то сломалось в нем. То ли, насмотревшись на страдания людей, мягче стал, то ли осталась в памяти исхудавшая кошица, орущая на дереве недалеко от разрушенной деревни. Которая даже не дралась, а сразу благодарно залезла за пазуху, в теплый полушубок и тихонько замурлыкала там. И это ощущение уюта, внезапно павшее на него среди закопченного снега, в воздухе, пропахшем гарью и порохом, навсегда осталось в нем.
 
Вернувшись, женившись, он уже много терпимее был к хвостатым разбойникам. Даже изредка подкармливал, если никто не мог увидеть его благодеяния. А совсем немного лет назад, идя по улице, услышал жалобный писк, доносившийся из топки котла кирщиков.

-Сгоришь ведь завтра, дурак, - сказал Сёма, опустившись на четвереньки и заглядывая в топку.

На него зашипели. Сёма стащил с головы кепку и стал ловить злючку. С третьей попытки ему это удалось. Перепачканный золой черный чертенок с белыми, но тоже грязными ушами и белыми очками вокруг наглых глаз, делавшими его похожим на лемура, сердито шипел из кепки. И Семен вдруг почувствовал, что он не может его бросить на улице. Стыдясь самого себя, он пришел домой, прижимая к груди замурзанную кепку, и потребовал у Софы картонную коробку. Софа, возящаяся у плиты, ткнула пальцем на шифоньер, где на всякий случай лежали несколько коробок от обуви. Сёма достал коробку, положил туда не подлежащую уже чистке кепку, и попросил молока. Софа, оторвавшись от готовки, и, разобравшись в ситуации, хотела что-то сказать, но, увидев смущенную физиономию мужа, просто достала блюдечко, налила в него молока и поставила на пол.
 
Котишка рос общительным, шкодливым, и по мере врастания в семью его первоначальная кличка Очкарик была сменена на гораздо более подходящую его сущности - Разбойник. А когда он вступил в пору зрелости и стал наводить ужас на хвостатых мамзелей округи, Сёма наедине стал его называть Перехватчиком, втайне гордясь неутомимостью своего любимца.

А потом Разбойник влюбился. Окна Кацнельсона и окна Джаффара выходили на общую соседскую крышу, на которой вели как обычную, так и половую жизнь, множество окрестных кошек. И вот как-то, на свою беду увидел черномазый котище белоснежную Мэри, лениво потягивающуюся за окном. В отличие от Разбойника, Мэри была домашней кошкой, с хорошей репутацией, на улицу не ходила и только лишь, уютно устроившись на окне, высокомерно наблюдала за соплеменниками. Трудно сказать, сколько килограммов помидор, лука и ведер воды потратил Джаффар и его домашние, чтобы отвадить кота. Он ловко уворачивался, терпеливо обсыхал, и продолжал петь серенады под окном. И, наконец, добился своего. С третьей попытки. Во время двух предыдущих его вторжение успели вовремя пресечь. Но рассмотрели агрессора, опознали и пошли жаловаться Кацнельсону. Сёма только развел руками, откровенно не зная, что делать. Только посоветовал - уходя, не оставлять открытых окон…

Семён встал, поднял с пола дергающийся и ругающийся сверток, который для верности все это время, пока они расправлялись с коньяком, придерживал ногой, и пошел к двери. На пороге остановился, и сказал, усмехнувшись:

-Слушай, Джаффар, мы теперь с тобой, кажется, родственники?

Джаффар открыл рот, похлопал глазами, а потом и сам ухмыльнулся в прокуренные и седые усы:

-Ада, ти хочешь сказат, что мы с тобой сейчас за кошкин свадьбу выпивали???

Семен шел вниз по леснице, хохоча во все горло, ему аккомпанировало сердитое рычание из свертка и хриплый смех Джаффара, стоящего в дверях.