Тайная жизнь одного Гения

ТАЙНАЯ ЖИЗНЬ ОДНОГО ГЕНИЯ
(пьеса в одном действии о жизни художника Сальвадора Дали)
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Сальвадор Дали, художник
Сальвадор Дали, отец
Луис Бунюэль
Жанна Бунюэль
Поль Элюар
Гала Элюар-Дали
1-й, 2-й, 3-й журналисты
Военный
Человек в белом
1-й мальчик-рыбак
2-й мальчик-рыбак
1-й мужчина
2-й мужчина
толпа

КАРТИНА ПЕРВАЯ
Пространство сцены представляет собой пейзаж с глубоким абсолютно реальным синим небом и песчаным пляжем. Шум волн. На берегу старая лодка. Над ней в небе парит большое зеркало , расположенное так, что в нем отражается человек, который лежит на дне лодки. Этот человек –Дали.

Дали (леже в лодке) : Жизнь существует только у нас на планете, и думать, что она есть где-то еще,-ребячество. Мне-в полном соответствии с законами логики-возразят, что при сходных условиях жизнь на других планетах возможна. Но в том-то и дело, что природа в принципе не логична! Однако, если ко мне приведут инопланетянина, я распахну объятия и предложу вина.

КАРТИНА ВТОРАЯ
Звучит музыка, на пляж вырываются мальчишки-дети рыбаков Порт-Льигата. Они несут сети.

1-й мальчик-рыбак: Доброе утро, синьор!
Дали: Доброе утро! Счастливой ловли.
2-й мальчик-рыбак: Что вы, синьор! Сегодня ловли не будет. Надвигается гроза.
Дали: Отсюда я вижу ясное небо. Может быть, с берега по-другому?
1-й мальчик-рыбак: Видите эти точки? Через час-другой начнется гроза и, возможно, даже с градом.
2-й мальчик: Отец велел нам убрать сети, а то их разорвет ветром.
Дали (приподнимаясь из лодки):Позвольте мне, синьоры, самому доставить эту сеть вашему отцу.
2-й мальчик-рыбак (удивленно): Синьор хочет отнести сеть?
Дали: Мой брат хочет. Разве я не рассказывал о нем?
2-й мальчик: Нет, синьор…
Дали: Мой брат, Сальвадор. Он умер от менингита семи лет, года за три до моего рождения. Отчаявшиеся отец и мать не нашли иного утешения, кроме моего появления на свет. Мы были похожи с братом как две капли воды, однако я был не так смышлен и, видимо, взамен наделен способностью все отражать. Мой брат стал только первой пробой меня самого, вплотившегося в невозможном, абсолютном избытке.

1-й мальчик-рыбак:Позволь ему. Отец не рассердится.(тихо) Он вечно придумывает какие-то штуки. А сам, говорят, богатый, хоть с виду не скажешь. Я с ним запросто. Он меня рисовать однажды пробовал -похоже!

КАРТИНА ТРЕТЬЯ
Звучит торжественная музыка, меняется свет, мальчики исчезают.Дует сильный ветер-началась гроза. Дали облачается в брошенную ими сеть, как в мантию, на голову водружает морскую раковину.

Дали: Гала! Посмотри на меня! Посмотри на эти тучи! Мне кажется, я вижу в них все хаотичные фантазии моего детства. Крылатые кони во весь опор несутся оттуда, где клубятся женские груди, дыни и колеса моих желаний. Облако в виде слона с человечьей головой распалась на два облачка поменьше, которые превратились в двух гигантских бородатых борцов, чьи тела бугрились мускулами. Еще миг назад отдаленные друг от друга, они сближались с бешеной скоростью. Страшный удар! Я вижу два тела, проникших одно в другое, смешавшихся и образовавших смутную кипящую массу, которая –вот! Уже!- преобразилась в другое - в бюст Бетховена. Меланхолически склонясь над равниной, бюст композитора все растет, обретая серый, как гипсовая пыль, грозный цвет. Вдруг лицо Бетховена скрылось под его огромным лбом, который стал свинцовым черепом. Молния расколола его, и в трещине засияло небо.

(шум дождя, на голову Дали льется золотой дождь, символизирующий его будущую славу и богатство, Дали в изнеможении опускается на землю)

В шесть лет я хотел стать поваром. В семь - Наполеоном. Для меня не было ничего невозможного. Глядите! Родился Сальвадор Дали. Стих ветер, небо ясно. Средиземное небо спокойно, и на его гладкой поверхности радугой сверкают семь лучей солнца, как на рыбьей чешуе. Это донельзя символично. Думаю, мне ничем не легче было родиться, чем Творцу – создать Вселенную. По крайней мере, он потом отдыхал, а на меня обрушились все краски мира!

(узкие световые лучи от порталов пронзают копьями тело Дали, его силует танцует в сцетных снопах падающего света. Резкое затемнение- и тут же в другом конце сцены высвечивается кабинет Луиса Бунюэля. За столом сидит Бунюэль и что-то лихорадочно пишет, время от времени останавливается, жестикулирует , что-то бормочет и снова пишет. Бьют часы 7 раз. Входит его жена Жанна).

КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ

Жанна: Луис! Луис! 7 часов. Сегодня у меня есть настроение поужинать с тобой… Омары, морские гребешки, креветки, листья салата, зеленый горошек, вино легкое и безумно дорогое, откуда-то из Франции… Если ты не перестанешь вести этот свой дневник, то сойдешь с ума, клянусь Святой Девой…
Луис:Сегодня я был у матери.

Жанна: И что она?

Луис: Я вошел, она очень была рада, спросила кто я и откуда. Мы поболтали полчаса, я поцеловал ее и вышел.

Жанна: И что?

Луис:Я вернулся снова через минуту. Она обрадовалась ужасно. Пригласила меня присесть и спросила , как меня зовут… Жанна! Я боюсь этого больше всего на свете! Потерять память! Зачем тогда жить сегодня, если вчерашний день остается для тебя навсегда перечеркнутым!

Жанна: Я понимаю, Лу!

Луис: Этот дневник! Я назвал его книгой Усопших-только на него у меня вся надежда! Сегодня я записал сюда Пьера Бачева.

Жанна: Да, я помню его! Когда вы начали снимать «Андалузского пса», он уже кололся и постоянно нюхал эфир.

Луис: Красавец! Гений! Никто другой не подошел бы на эту роль! И никакая другая роль не смогла бы вместить его в себя!

Жанна: И поэтому он покончил с собой сразу после съемок?

Луис: Это было жертвоприношение таланта!

Жанна: Или нарколический бред безумца! (читает через плечо) Но зачем ты добавил сюда имя Сальвадора? Ведь он еще жив!

Луис: Жанна! Сальвадор умер в тот день, когда от него ушла его ужасная Гала! Подумать только! С его манией величия быть столько лет под каблуком этой стервы! Почему я не задушил ее тогда!

Жанна: Когда? Ты мне не рассказывал…

Луис: Я не мог беседовать с ней спокойно. Даже самый невинный разговор в ее присутствии превращался в корриду. Мы тогда поспорили…О чем мы поспорили? О чем же!? Боже, я не могу вспомнить! Жанна!

Жанна: Успокойся, Лу! Ты просто забыл маленькую подробность. Это еще ничего не значит. Ты же помнишь , что было дальше!

Луис: Дальше? Сальвадор стоял передо мной на коленях и умолял, чтоб я перестал душить его жену. Она хрипела и так противно царапала ногтями паркет. А глазами вращала, как механическая кукла…

Жанна: Боже, Луис!..

Луис: А теперь она бросила Дали, когда старость взяла его за горло. Впрочем, он всегда хотел быть стариком, даже называл себя анти-Фаустом. Разумеется, бравировать этим в 25 лет можно, но хотел бы я знать, каково ему сейчас.

Жанна: Ты говоришь это с таким злорадством…

Луис: А ведь ее он никогда не рисовал настоящей. Подумай, Жанна: сотни, тысячи полотен- и на них вечно молодая сияющая Гала Градива!

КАРТИНА ПЯТАЯ
( в луче света силуэт Дали проявляется в том месте и в той позе, на которых был закончен перед этим танец)
Призрак Дали: Гала, Градива, Елена Троянская, святая Елена, Леда, Мадонна, Гала Галатея Плацида…
(темнота скрывает его)
Жанна: Его любовь не знает меры, как и его творчество.

Луис: А я рад, что они расстались, но Сальвадор не может понять, как на самом деле ему повезло-несколько глотков воздуха после заточения в этом склепе.

(призрак Дали встает из кресла, катается по полу в припадке смеха, показывает подмышку, выкрашенную в синий цвет).

Жанна: Послушай! Но ведь она стоько сделала для него! Вспомни, кем он был до их встречи, до их безумия в Кадакесе!

Луис: Он был самим собой! Его мнительность и безумие сделали его гением!

Жанна: Но кто показал этого гения людям?

Луис: Случай!

Жанна: Да, возможно…

КАРТИНА ШЕСТАЯ

(Снова свет в той половине сцены, где находился Дали. Теперь она представляют собой окно комнаты Дали, выходящее на пляж. По пляжу идут Гала и Поль Элюар-ее муж.)

Дали (в зал): Она уже здесь! Кто Она? Не перебивайте меня. Хватит с вас того, что я говорю: Она здесь! Гала, жена Элюара. Я узнал ее по обнаженной спине.

Поль: Ты-жена моя, любовь моя на веки и во веки! Ты , простившая меня тысячи раз сотни тысяч раз прощенная мною. Нас нельзя разделить на атомы и ты всегда будешь привязана ко мне.

Гала: Ради бога, прекрати нести эту поэтическую чушь!

Поль: Раньше тебе это нравилось.

Гала: Солнце жарит. Ты не находишь, что прохлада здесь в это время суток-понятие сугубо обстрактное?

Поль: Надо искупаться и станет легче.

Гала: Я решила, что уйду от тебя сегодня.

Поль: Да ну!

Дали: Тело у нее нежное, как у ребенка. Грациозное сочетание стройного, энергичного торса, осиной талии и нежных бедер делает ее еще более желанной.

Поль: Это твоя новая выходка? К кому же ты уйдешь на этот раз? Может быть, ты хочешь уйти в моностырь или заточить себя в этом чистилище?

Гала: Да… Этот городок действительно похож на чистилище.

Поль: Главное- не перепутать двери ада и рая. Да ведь и спросить не у кого- ты здесь будешь одна.

Гала: Я была одна, когда ты бросил нас и уехал на Таити, прихватив отцовские деньги. И, не смотря на это, я все еще была одна, когда ты просил меня приехать в Сайгон и я приехала, поверив что в Париж мы вернемся вместе.

Поль: Но мы же вернулись!

Гала: Да. Ты-в свои бордели, а я –к своим любовникам.

Поль: Но я никогда не ограничивал тебя! Тебе нравится этот безумный мальчик-художник, в доме которого мы остановились? Бери его себе.

Гала: Нет, втроем мы жить не будем. Он не согласится на это.

Поль: Он? Он готов для тебя быть кем угодно! Посмотри! Что он сделал со своими подмышками!

Гала: Побрил и выкрасил в синий цвет.

Поль: Он купается в собственной оригинальности. Неужели, это тебя в нем привлекло?

Дали: Меня зовут Сальвадором – Спасителем – в знак того, что во времена угрожающей техники и процветания посредственности, которые нам выпала честь претерпевать, я призван спасти искусство от пустоты.
 (начинает смеяться, переваливается через окно им под ноги)

Поль: Я иду купаться.

Гала: Что с ним? Что он все смеется и смеется?

Дали: Видели бы вы то, что мне представляется, хохотали бы больше меня!

Поль: Ну, расскажи нам!

Дали: Представьте, к примеру, довольно респектабельное лицо...

Поль: Да-да, продолжай...

Дали: Теперь представьте маленькую сову со стилизованным телом и головой, как у настоящей совы. Понимаете? Теперь представьте на голове совы какашку, любую, да хоть мою!

(гости ждут продолжения)

 Вот в этом-то и соль!

(Поль смеется из вежливости)

Дали: Нет-нет, вы не видите это так, как я, иначе бы лопнули со
смеху.

(покатывается от смеха)

Поль (к Гала): На его новой картине-измазанные дерьмом трусы. Это называется «Мрачная игра». Похоже, ничего больше его не интересует. Представляешь, как он однажды может нарисовать тебя!

Дали : Меня так и подмывает солгать в ответ. Признайся я в том, что являюсь копрофагом подобно тем насекомым, что питаются навозом, и, как подозревают мои друзья-сюрреалисты, я стал бы в их глазах еще интересней и феноменальней. И все же вам я скажу правду. Клянусь, я не копрофаг. И так же, как вы, боюсь этого рода безумия. Но
думаю, что подобные грубые элементы можно использовать как терроризирующие, они так же имеют право на существование, как кровь.

Гала: Он-гений.

Поль: Гала, ты не будешь счастлива с ним. Посмотри на него!

(Дали выкатывает пьедестал, во время всего последующего монолога помогает Гале подняться на него.)

Гала: Я вижу перед собой 25-летнего мальчика с головой, измазаной навозом ради меня и набитой идеями о собственном величии ради себя самого. Жизнь с ним-это прямая линия, переброшеная над пропастью, как мост.

Поль: Он-придурок! Маленький сумасшедший!

Гала: Он возвысится над остальными и построит свою философию. Его сумасшествие будет отличаться от прочих тем, что станет для него золотой жилой.

Дали: Дон Кихот был сумасшедший идеалист. Я тоже безумец, но при том каталонец, и мое безумие не без коммерческой жилки. Когда меня спрашивают, какая разница между полотном Веласкеса и хорошей фотографией, я отвечаю: «Семь миллионов долларов». А этот пейзаж из окна в Кадакасе –если я его нарисую-наверняка будет отличаться от фотографии ничуть не меньше.
Вот! (снимает со стены часы, сгибает их и закрепляет на окне-пейзаже.)

Гала: Это будет самая знаменитая его картина. Мягкие часы! Почему никто раньше не догадался нарисовать их такими?

Дали: Я буду спрашивать сам себя об этом неоднократно.

Гала(глядя сверху вниз): Малыш, мы никогда не расстанемся!

КАРТИНА СЕДЬМАЯ

(музыка,Гала и Дали принимают позы персонажей картины, которая в этот момент появляется на экране: обнаженная Гала на холсте и Дали с палитрой перед ней на колене. Затемнение. Снова комната Бунюэлей)

Жанна (разминая мужу плечи): Я слыхала,что у Сальвадора есть новая подруга…

Луис: Аманда? Ха!

Жанна: Что значит твоё «ха»? Известная эстрадная певица, художница, ноги от ушей- это по-твоему «ха»?

Луис: Сальвадор не нарисовал ни одного ее портрета. Это обо всем говрит.


Жанна: Может быть, еще нарисует…

Луис: Нет. Женщины для него начались и закончились в одном человеке- жене. Боже мой, а какой бабник из него мог бы получиться! С его-то темпераментом! Я помню, он рассказывал, что пытался изменить Гале с парочкой американских миллионерш.

Жанна: Да ты что! У меня при слове «Миллионерша» перед глазами сразу старая вешалка , на которой висят коротенькие шортики и бриллианты.

Луис: Они были в коротеньких юбочках.

Жанна: Потрясающе! А Сальвадор?

Луис:Сперва он заказал в номер 4 куриных яйца и спиртовку. Потом сварил эти яйца в присутствии вешалок…брррр!!! американок. Потом их раздел, яйца положил на плечи и в таком виде отправил домой.

Жанна: А они, конечно, не пошли?

Луис: Пошли, как миленькие! Они потом рассказывали о его невероятной страсти и истинно испанском темпераменте. Глупые курицы! Лучше б рассказали все, как было-им бы это прибавило популярности в свете.

Жанна: Лу, я рада, что ты повеселел. Идем ужинать!

Луис: Я не голоден.

Жанна: Как знаешь.

Луис: Лучше посижу здесь, в темноте. Ты иди.

Жанна: Погасить свет или оставить?

Луис: Оставь…Нет, погаси! Я хочу поразмыслить кое о чем перед сном.

Жанна: О чем?

Луис: Кое что вспомнить, пока я не забыл окончательно.

Жанна: Ты будешь записывать в свою тетрадку? Так я оставлю свет?

Луис:Оставь, пожалуй. (Жанна уходит) Я чувствую, что сегодня снова увижу его- этот сон. Боже, как он мне надоел! 50 лет он все возвращается и возвращается ко мне. Вот уж что я никогда не запишу в свою «Книгу усопших», так это его! Слишком хорошо все помню, слишком хорошо…

КАРТИНА ВОСЬМАЯ

(резкий свисток паровоза, шум вокзала, на сцене-оживленный перрон, все машут якобы уехавшему поезду, Луис вбегает на перрон с чемоданом-он опоздал. )

Луис: Дали! Если бы ты хоть раз оказался на моем месте, ты бы нарисовал этот сон и, может быть, нашел бы в нем какой-то смысл! Я переставлял часы, пытался забросить чемодан на ходу, но ни разу не сел в этот поезд!

Дали: Попробуй в следующий раз не гнаться за ним, а бежать от него!

Луис: В следующий раз? Я не хочу следующего раза! Я не могу больше. Я сойду с ума!

Дали: А я этого и хочу! Нет ничего ужаснее, чем быть нормальным, живя в этом мире.Всю мою жизнь я не понимаю, как это человеческие существа могут быть так мало индивидуализированны и всегда руководствуются самыми строгими законами приспосабливаемости. Возьмите такую простейшую вещь, как крушения поездов. Сколько тысяч железных дорог покрывают пять континентов - и так немного крушений. Тех, кто устраивают крушения, в тысячи раз меньше, чем тех, кто любит путешествовать по рельсам. Не верю, что человек настолько лишен фантазии, чтобы у водителей автобусов время от времени не появлялось желание выбить витрину роскошного магазина, чтобы на лету не выхватить несколько подарков для своих семей. Мне не понять, почему все ванны одной формы. Почему бы не придумать страшно дорогие такси - почти как все, но с искусственным дождем внутри, чтобы путешественник надевал плащ, когда на улице прекрасная погода. Не понимаю, почему мне не приносят отварной телефон, когда я заказываю жаренного омара, почему охладиться в ведерке со льдом ставят шампанское, а не вечно теплых и липких телефонных абонентов. И почему бы не заворачивать в соболиные меха разбитые телефоны с зеленой мятой в форме омара с дохлой крысой внутри - прямо Эдгар По, почему бы не водить их на поводке или не ставить на спину живой черепахе... Меня поражает ослепление людей, всегда совершающих одно и то же!

Луис: Послушай, Дали! Моя мать дает мне деньги, на которые я собираюсь снимать фильм. Представь себе ожившую от первой до последней страницы газету… Это в твоем стиле!

Дали: Ты спрашиваешь мое мнение?

Луис: Да…

Дали: Кинематограф обречен, ибо это индустрия потребления, рассчитанная на вкусы миллионов. Не говоря уже о том, что фильм делает целая куча идиотов. Собираются идиоты и делают фильм. А настоящее искусство не делается скопом. Художник один делает свое дело-в этом его трагедия и его счастье. Фильм же прессуют из отходов, заботясь лишь о том, как скормить эту пакость народу.

Луис: По-твоему я занимаюсь никчемным делом?

Дали: Именно.. Кино-это вершина идиотизма. В кино все можно. Хочешь-летай, хочешь- ныряй. Тут тебе Париж, и Лондон, и пещера на дне морском. Но когда все можно, не получится ничего.

Луис: То же самое многие гвоорят о твоем сюррализме. И больше того-говорят, что ты повторяешься.

Дали: Дали повторяется? И море повторяется, и закат, и рассвет… А мой сюрреализм-это то, мимо чего все остальные пройдут и не заметят. Видишь эту гору за окном?

Луис: Ну, гора как гора…

Дали: Мой любимый пейзаж. Я каждый день подолгу смотрю на него. Смотри теперь ты…

Луис: Смотрю…

Дали: Смотри, смотри…

Луис: Смотрю… Гора.. .

Дали: А тебе не кажется, что эта гора поразительно напоминает тушу дохлого осла, уже порядком сгнившую? А вот видишь-овечки пасуться? Ну в точности белые червяки копошатся в мертвячине!

(музыка)

Дали: Не обижайся, Луи! Особенность моей гениальности состоит в том, что она проистекает от ума. Именно от ума. А что касается фильма… Я бы , наверно, сам когда-нибудь сниму фильм…

Луис: О чем? Об этой горе?

Дали: Об Испании! Такой, который можно вонзить, как кинжал, в самое сердце элегантного, просвещенного и интеллектуального мира.Сценарий уже есть.

Луис: Ты заинтриговал меня!

Дали: Твоей матушке придется раскошелиться.

Луис: Какие-нибудь декорации?

Дали: Ни рассудочности, ни декораций. Испания - это Эскуриал, а не изысканность, ибо она не выносит фальши. Испания не может ни рисовать черепах, ни обряжать ослов в хрустальные шкуры.
Вот список всего необходимого для съемок…

Луис (читает): Голая женщина с морским ежом под каждой подмышкой, маска безо рта для героя и другая маска, где вместо рта ростут волосы, как куст подмышкой, четыре смердящих осла, размещенные на
четырех роялях, настоящая оторванная рука, коровий глаз и три муравейника… ты наверняка уже придумал имя этому кошмару?

Дали: Назовем его «Андалузский пес»!

 (на огромном экране у него за спиной-отрывок из их совместного с Дали фильма «Андалузский пес»)

Дали (говорит одновременно с демонстрацией): Труднее всего было со смердящими ослами. Я добился эффекта разложения с помощью трех бидонов липкого клея, который вылил на них. Я выдавил им глаза из орбит и раскромсал раны ножницами. Еще я подрезал их отвислые губы, чтобы лучше были видны зубы. Для пущего впечатления пришлось увеличить челюсть. Походило на то, как если бы ослы изрыгали собственную смерть на другие челюсти - клавиши роялей, черные- чернее, чем полсотни гробов.

Луис: Что пишут в газетах?

Дали: Фильм добился того, чего я хотел. В один вечер он разрушил все десять послевоенных лет лжеинтеллектуального авангардизма. Неземная вещь, которую называли абстрактным искусством, пала к нашим ногам, смертельно раненная, чтобы уже не подняться, - после первых кадров нашего фильма: глаз девушки, разрезаемый бритвой.

(звучит танго, Дали и Луис танцуют)

Дали (во время монолога вертит Луиса, как манекен, одевает его, превращая в женщину): Кстати, мне никогда в жизни не встречалась элегантная женщина, которая была бы хороша собой, - эти две черты исключают друг друга по природе своей. В элегантной женщине всегда есть искусный компромисс между уродством, которое должно быть умеренным, и красотой, которая должна "подразумеваться" и не более. У элегантной женщины не должно быть совершенной красоты лица, избыток которой так же раздражает, как постоянный звук трубы. Если элегантная женщина может позволить себе некоторую усталость и неуравновешанность, у нее есть за- то абсолютные возможности рук, подмышек, их очевидной красоты.

Луис: А грудь?

Дали: Грудь не имеет никакого значения. Если она хороша, тем лучше, если нет, тем хуже. От остального ее тела я ничего не требую, за исключением того, чтобы женщина была элегантной: это особое сложение подвздошных костей, которое видно под любым платьем и сразу же делает всех присутствующих агрессивными. Линия плеч может быть какой угодно, правильной или нет. Я никогда не рассержусь, если она смутит меня. Взгляд - это очень важно. Он должен быть очень, очень умным или же "делать вид, что..." Элегантная женщина непредставима в сочетании с глупым взглядом, который, наоборот, пристал совершенной красоте. Венера Милосская тому явный пример. Также приличествует элегантной женщине неприятный, антипатичный рот при условии, что иногда, приоткрываясь, он чудом приобретает ангельски неузнаваемое выражение.

Луис: Что ты думаешь о носе?

Дали: Элегантные женщины не имеют носа. Только у красавиц он есть!

Луис: А волосы?

Дали: Волосы должны быть здоровыми: это единственный здоровый компонент элегантной женщины. Наконец, необходимо, чтобы ее терзали драгоценности и платья - для нее это главный мотив бытия, чтобы она внутренне истощалась, коллекционируя их, до такой степени, что ее любовь была бы без эмоций, ее увлечение было строгим и требовательным. Только грубая и алчная эротика, рафинированная и лишенная чувства, может сочетаться с ее шиком! Что ей ее тело, которое она всего лишь презирает!
 ( к переодетому Луису) Аманда! (в зал) Вам нравится Аманда? А ведь она-мужик!

КАРТИНА ДЕВЯТАЯ
«BLUE TANGO»
( в исполнении Луиса-Аманды. Одновременно с их танцем где-то в глубине сцены, на первом плане возникает
Отец Сальвадора- нотариус Дали -старший, который читает предисловие своего дневника.)

Отец Дали: Сальвадор Дали и Доменеч, начинающий художник.
За двадцать один год забот, тревог и усилий я увидел наконец своего сына готовым определиться в жизни. Отцовский долг - не такое уж легкое дело, как кажется. Уступаешь во всем, позволяешь превзойти себя и отказываешь себе во всех желаниях. Мы, родители, ни за что не хотели, чтобы сын полностью отдался
Искусству, к которому был предрасположен с детства. Я по-прежнему считаю, что Искусство - это не способ заработать на жизнь. Это лишь развлечение души, которому можно предаваться на досуге. Ныне я предлагаю своему сыну компромисс: пусть поступает в Мадридскую Академию изящных искусств и проходит весь необходимый для получения звания профессора живописи курс. Ныне я обещаю приобретать моему сыну все, в чем он материально нуждается, чтобы завершить свое образование студента. Эта огромная обязанность для меня, поскольку я не располагаю значительным состоянием и все расходы покрываю из заработков нотариуса. А каждому известно, что нотариусы в Фигерасе не загребают деньги лопатой. Сейчас мое дитя посещает занятия в школе, невзирая на препятствия, зависящие не от него, а от отвратительной организации наших образовательных центров. Официально он учится хорошо. За два года он занял два первых места, одно по Истории Искусств, другое за "Этюд с цветами". Я пишу "официально", потому что он мог бы учиться лучше, но увлечение живописью отвлекает его от основных занятий. Почти все время он проводит, рисуя для себя самого картины, которые потом отсылает на выставки. Приобретенный им успех превзошел все мои ожидания.

КАРТИНА ДЕСЯТАЯ

(на сцену вырывается толпа восторженных людей, подхватывает Дали на руки, носит его по сцене, с восторгом слушает его рассуждения. Тут же несут стол, за которым Дали умудряется, будучи носимым по сцене, еще и завтракать).

Дали: Я не из тех счастливчиков, кто, улыбаясь, рискует показать застрявшие меж зубов остатки - даже самые крошечные - жуткого и унижающего растения, именуемого шпинатом. Это не значит, что я очень тщательно чищу зубы, просто-напросто я никогда не употребляю шпинат в пищу. Кроме того, что это еда, я приписываю шпинату эстетические и даже нравственные свойства. Отвращение, как часовой, всегда начеку и бдительно следит за моим меню, строгим своим штыком принуждая меня строго ограничивать рацион. В самом деле, я могу есть лишь то, что имеет явную и понятную форму. И если я терпеть не могу шпинат, то лишь из-за того, что он бесформен, как свобода. Противоположны шпинату краб, омар, рак. Я предпочитаю их, а больше всего люблю маленьких креветок. Они как бы воплощают великолепную философскую идею: носят костяк снаружи и берегут под ним нежную мякоть - так что я назвал бы эту идею ДЕРМА-СКЕЛЕТОМ (понятно, не от дерьмо, а от дермакожа). Их твердая
анатомия защищает мягкую и питательную сущность, они остаются неуязвимы для внешних провокаций и профанаций и заключены в столь совершенный сосуд, что один только его вид сводит на нет все имперские притязания нашего нёба. А какое наслаждение - с хрустом размалывать зубами головки мелких птиц (Заметьте,что птица способна и в ангелах пробудить каннибалов. В своей "Естественной магии" Лапорт дает рекомендации, как приготовить индюка, не забивая его, живьем. Высший изыск для гурмана!)? Да и возможно ли иным способом вкушать мозги? Челюсти - вот главный инструмент наших философских познаний. Что может быть более философским, чем высший миг, когда вы всасываете мозг из костей, хрустящих под вашими коренными зубами? Освобождая костный мозг от всех покровов, вы кажетесь себе равным богу. Это брызжет вкус самой истины, мягкой и нагой, извлекаемый из костной скважины, - ухватив ее зубами, вы становитесь обладателем истины в первой инстанции!
 
КАРТИНА ОДИННАДЦАТАЯ

Резкий гудок паровоза, шум вокзала. На переднем плане Луис с чемоданом)

Луис: Бежать, бежать! Сегодня я разрушу это проклятое видение! Дали прав: диктовать действительности свои правила-вот выход из лабиринта! Я не опоздаю на этот поезд, потому что не собираюсь садиться на него! Мне все равно, куда он идет! Дали, ты гений!

(убегает в проивоположную поезду сторону)

КАРТИНА ДВЕНАДЦАТАЯ

(Пляж. Гала ест виноград, принесенный Дали)

Дали (предлагая виноград): Черный или белый?

Гала (беря черный): Вы были на выставке? Что там интересного?

Дали: Я все так же при своем мнении. Дали-не великий художник!

Гала: Да?

Дали: Титул этот по праву принадлежит Пикассо. За ним идет Миро и только после-я.

Гала: Скоро вы будете таким, каким я хочу вас видеть.

Дали: Главное - мы обещали никогда не делать друг другу больно. Я еще не превратил свою жизнь в любовь.

Гала: Скоро будем собирать плоды нашей страсти.

Дали: Завтра? (обнимает ее) Что вы хотите, чтобы я сделал?

Гала: Если вы не захотите это сделать, не говорите об этом никому!

Дали ( оттянув голову Гала за волосы, истерично): Немедленно скажите мне, что вы хотите, чтобы я с вами сделал. Ну скажите же мне, тихо, глядя в глаза, самыми безжалостными словами, самыми непристойными, пусть даже будет стыдно нам обоим! Что-вы-хо-ти-те.что-бы-я-сде-лал-с-ва-ми?…

Гала: Я хочу, чтоб вы вышибли из меня дух! (поцелуй)

Дали: Вы толкаете меня на убийство.

Гала: Да. Да, мой дорогой! Пора убить в себе этот страх. Ведь вы боитесь вылезти из скорлупы, мой маленький. Боитесь показать всем, какой вы, какое мягкое у вас тело. Но без этого вас не услышат и не заметят. Будьте таким, каким вы себя сами полюбите.

Дали : Посмотри на меня…Проклятая молодость! Тяжкий груз, от которого я избавляюсь постепенно, с каждым шагом. Кто есть Дали? Я понял это давно… Я был - и продолжаю быть - живым воплощением анти-Фауста. Бедняга Фауст, пройдя высшую науку старения, продал душу, чтобы очистить лоб от морщин и омолодить кожу. Пусть избороздит мой лоб лабиринт морщин, пусть мои волосы побелеют и станет неуверенной моя походка! Мне спасти бы разум и душу, научиться тому, чему другие не могут меня научить и что лишь сама жизнь может вылепить из меня.

Гала: Великолепно, мой милый!

Дали: Вы будете защищать меня?

Гала: Да.

Дали: Если вы обещаете, то мы прекрасно дополним друг друга. Хотите, я буду рисовать только вас? Клянусь, ни один художник в мире не смог бы удовлетвориться одной музой-а я смогу! Только вы и только такая, как сейчас! Давайте уйдем ото всех в наш большой мир! Я буду вашей креветкой, а вы- моим дерма-скелетом!

Гала: Чем?

Дали: Нет, нет! Не важно! Вы скоро сами все поймете! Гала! Как это правильно! Гала-праздник! Гала-прекрасная! Гала! Гала!

(хлопает в ладоши, задавая ритм. Танец Гала с кастаньетами. В это время происходит смена декораций: вместо пляжа-скромная комната с большим окном)

КАРТИНА ТРИНАДЦАТАЯ

Дали: Часами я придумывал забавы и маленькие подарки к выздоровлению Гала. Плеврит сделал ее такой хрупкой, что она стала похожа на принцесс, нарисованных Рафаэлем Кичнером, - казалось, они вот-вот умрут от слабости, надышавшись ароматом огромной гардении. Меня охватила жалость и при каждом движении Гала мне хотелось плакать. Эта нежность сопровождалась порой некоторой долей садизма.
(вскакивает, кричит) Ты слишком красива! (осыпает ее поцелуями, сжимает в объятиях, Гала вырывается).

Гала: Я хочу дом в Порт-Льигате- той заброшеной бухте, где мы провели такие чудесные дни. Если ты не можешь продавать свои картины, придумай что-нибудь. Нам нужны деньги.

Дали: Ты права. Возможно, удасться продать некоторые из моих изобретений. Недавно я составил из них целый каталог. Вот! (читает) Мною изобретены:
искусственные ногти с маленькими зеркальцами, в которые можно смотреться;
прозрачные манекены для витрин. В них наливали воду, в которой, имитируя
кровообращение, плавали рыбки;
мебель из бакелита, отлитую по эскизам самого покупателя;
вращающиеся скульптуры-вентиляторы;
очки-калейдоскоп - их следует надевать в машине, если вокруг скучные пейзажи; фотографические маски для современных репортеров; комбинированные макияжи, позволяющие стереть с лица все тени; туфли на пружинках для облегчения ходьбы;
осязательное кино, которое посредством очень простого механизма позволяет трогать все, что видишь: ткани, меха, устрицы, мясо, сабли, собак и пр.; предметы для самых загадочных психических и психологических наслаждений: одни неприятны настолько, что покупатель разобьет их о стенку на тысячи осколков, другие издают противные звуки - так вилка сильно скребет по мраморному столу, царапая нервы и доводя до зубовного скрежета, покупателю только остается грохнуть такой предмет о стену и услышать приятный мелодичный звон; предметы, которые не знаешь куда девать и испытываешь удовольствие, когда от них избавляешься, - мазохисты обеспечат огромный успех торговле подобными предметами;
платья с фальшивыми накладными деталями, с анатомической точностью соответствующие тому, что внутри, - чтобы создать образ женщины, отвечающий эротическим представлениям мужчины; дополнительные фальшивые груди на спине, которые могли бы совершить переворот в моде лет на сто; ванны всевозможных форм- и даже ванна без ванны, с искусственно подающейся водой; каталог автомобилей аэродинамической формы - такие через десять лет возьмут на вооружение все создатели машин.

(по мере перечисления передает листки с записями Гале, она их сжигает)

Дали: Не прошло?

Гала: Всегда одна и та же история: сперва твои изобретения находили бессмысленными и не имеющим коммерческой ценности. Затем, когда я настойчиво убеждала их в практической ценности, мне возражали: вещь внешне эффектна, но ее невозможно создать или она стоила бы сумасшедших денег.

Дали: Раз не пошли искусственные ногти, может, попробуем осязательное кино, очки-калейдоскоп или аэродинамические автомобили?

(выходит на авансцену, обращаясь к публике)

И все же... И все же раньше или позже мои проекты были осуществлены - другими людьми и так отвратительно, что я больше не мог вернуться к ним. Однажды мы узнали, что кто-то выпустил искусственные ногти, в другой раз - что по улицам разъезжают аэродинамические автомобили. Както утром я прочел в газете: "Недавно в витрине поместили прозрачные манекены, служащие аквариумами для рыб. «Это напоминает Дали». Еще хорошо, что меня хотя бы упомянули. А ведь множество раз мне высказывали претензии, что я копирую в своих картинах чужие идеи. Мои идеи начинали любить с того момента, когда неизвестно кто обесчещивал их под предлогом улучшения. О ужасный добрый здравый смысл! Он сделал из моего имени, обретшего известность, какое-то пугало для воробьев. "О, Дали! Это необыкновенно, но безумно и нежизнеспособно". А я так хотел, чтобы было жизнеспособно! У общества, которое восторгалось мною и пугалось меня, я хотел всего-навсего отобрать немного золота. Тогда мы, Гала и я, могли бы спокойно жить, без страха перед призраком нищеты. Если я не заработаю денег, Гала опять придется творить чудеса из того немногого, что у нас еще остается. Никогда грязные уши, цыганская жизнь и засаленные простыни не вступали к нам на своих длинных лапах. Мы не знали жареной-пережареной картошки и унизительных визитов служащих с неоплаченными счетами за газ и электричество и безнадежными звонками у запасного входа пустой кухни. Никогда не сдавались мы бытовой прозе. Мы выкручивались благодаря чудесам стратегической ловкости Гала. Располагая небольшими средствами, мы питались скромно, но хорошо. Мы никуда не ходили. Гала сама шила себе платья, а я работал в сто раз больше, чем любой посредственный художник. Я полностью выкладывался, готовясь к новым выставкам и продавая работы редким товарищам.

Гала: Мы изо дня в день находимся в постоянном, нечеловеческом напряжении, и кончится тем, что мы не выдержим. Посмотри: рядом художники, которых забудут через 5 лет, живут на широкую ногу, "тиражируя" твои далинийские идеи. Щепотка Дали в облаках и пейзажах, в меланхолии, в фантазии, в беседе, но всегда лишь щепотка - только так можно добиться острого и пикантного вкуса. И чем более все это становится приятным и коммерческим, тем становится ужасней.

Дали: Я уверен, что в день успеха все крысы, все грязные цыганские уши, все розовые щеки легкой жизни были бы у наших ног. Кокаин, героин, алкоголь и педерастия, повсюду
кокаин, героин, пьянствография, опиум и педерастия стали средством достичь легкого успеха. Франкмасоны порока помогали друг другу с сентиментальной привязанностью из общего страха перед одиночеством. Все жили вместе, потели вместе, мочились вместе в ожидании, пока кто-то упадет и можно будет вонзить ему в спину дружеский кинжал.

Наша сила, Гала и моя, была в том, чтобы жить чисто среди этой скученности - не курить, не колоться, не нюхать, не расстилаться - всегда одни и вместе. Мы не только стояли особняком от художников Монпарнаса, но равно отмежевались от коммунистов, сумасшедших, буржуа. Мы стояли в стороне, чтобы сохранить и отстоять наш разум. Еще нам хотелось, чтобы у нас было свободное пространство, куда можно было бы время от времени убегать. Этим свободным пространством стал Кадакес, где мы укрывались месяцами, оставляя позади Париж, кипящий, как горшок колдуньи. Перед тем, как уехать, я бросал в горшок несколько специй, чтобы они сварились за наше отсутствие, - необходимые группе сюрреалистов идеологические лозунги. Для педерастов я реанимировал классический романтизм. Для наркоманов я выдвигал теорию, полную образов гипногогии, и говорил о масках собственного изобретения, которые позволяют видеть цветные сны. Для светских людей я ввел в моду сентиментальные конфликты стендалевского типа или давал отражение запретного плода революции. Сюрреалистам я предлагал другой запретный плод: традицию.
Перед отъездом я готовил список моих последних визитов: утром кубист такой-то, монархист такой-то, коммунист такой-то; после обеда - избранные люди света; вечер для Гала и меня! К этим вечерам мы рвались всей душой, и в ресторане пары за соседними столиками были поражены тем, с какой нежностью мы беседуем, с каким трепетом влюбленных в разгар медового месяца. О чем мы говорили? Мы говорили о нашем уединении, о том, что возвращаемся в Кадакес.
Там мы увидим озаренную солнцем стену, что укроет нас от ветра, колодец, который напоит нас водой, каменную скамью, на которой мы отдохнем. Паранойальнокритическим методом мы возведем первые лестницы и продолжим этот титанический труд, чтобы жить вдвоем, чтобы не было никого и ничего, кроме нас самих.

КАРТИНА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

(музыка, Дали и Гала сидят в лодке, как в начале пьесы)

Дали: Мы уезжаем в Париж.
Гала: Зачем? Мы можем побыть здесь еще денька три.
Дали: Нет-нет. Вчера, после обеда, когда я ушел, хлопнув дверью, я видел, как
желтый луч солнца пронзил облако. Как раз в эту минуту я был готов потратить
свой жизненный сок. Потом я сломал свой молочный зуб, когда открыл у себя во
плоти "великий миф" о Данае. Я хочу поехать в Париж и сделать так, чтобы
прогремел гром и пошел золотой дождь! В Париже мы раздобудем деньги и достроим дом в Порт-Льигате.

КАРТИНА ПЯТНАДЦАТАЯ

(шумный парижский вокзал, Дали в окружении журналистов)

1-й Журналист: Это правда, что вы недавно написали портрет своей жены с двумя жареными котлетами через плечо?

Дали: Да, это так, но котлеты не жареные, а сырые.

1-й Журналист: Почему?

Дали: Потому что Гала тоже сырая.

2-й Журналист: А какая же связь между котлетами и вашей женой?

Дали: Я люблю котлеты - и люблю свою жену; не вижу причины не писать их вместе.

2-й Журналист: Вы большой оригинал! Ваши картины должны хорошо продаваться. Но не боитесь ли вы совими оригинальностями перекормить нашу публику?

Дали: Не думаю, что у людей когда-нибудь начнется аллергия на Дали. Ни у кого же не бывает аллергии на воздух. А понять Дали так же просто, как дышать. Если, конечно, вам этого хочется.

1-й Журналист: Есть ли в современном искусстве что-нибудь, что вас раздражает?

Дали: Матисс- апофеоз мешанины и мещанского вкуса. Роден, изваявший этого «Мыслителя». В такой позе не то что думать-гадить неудобно. Марк Шагал и другие, другие…После Пикассо и Дали-пусто!

3-й Журналист: В некоторых кругах вас называют шутом, синьор!

Дали: О! Это мой высочайший титул. Надеюсь, никто не посягнет на него. Шутом называют Чарли Чаплина, а ведь уже признано, что он воплотил эпоху. Так вот, вообразите, что Чаплин –не только шут, а кроме того пишет картины, ставит спектакли- то есть делает все то, что делаю я. Это уже непревзойденная степень гениальности. Надеюсь, теперь понятно, почему мне так дорог титул шута!?

2-й Журналист: Еще несколько слов, синьор Дали! Против чего и воимя чего вы боретесь своим творчеством?

Дали: Борюсь? Творчеством?

2-й Журналист: У публики сложилось мнение, что вы неспроста стремитесь противопоставить себя обществу . Вы поддерживаете какую-то из партий? Не собираетесь ли вы, пользуясь своей популярностью, сделать политическую карьеру?

КАРТИНА ШЕСТНАДЦАТАЯ

(сигналит роскошный автомобиль. За рулем-Гала)

Дали (открывает дверцу машины, оттуда сыпятся кочаны капусты, журналисты в шоке): Нет, моя борьба, как вы ее назвали, свойственна каждому живорожденному индивидууму, само существование которого, по мнению Ницше…

3-й Журналист: Синьор! Простите мою навязчивость, но наши читатели плохо разбираются в философии.

Гала: Малыш, с ними нужно говорить проще. Угощайтесь, господа! (Дали тем временем одаривает всех капустой) Борьба Дали как художника ведется

ПРОТИВ ЗА

простоты сложность
однообразия разнообразие
уравниловки иерархию
коллектива индивидуальность
политики метафизику
музыки архитектуру
природы эстетику
прогресса постоянство
механичности мечту
абстракции конкретность
молодости зрелость
оппортунизма фанатизм
шпината улитки
кино театр
Будды маркиза де Сада
Востока Запад
солнца луну
революции традицию
Микеланджело Рафаэля
Рембранта Вермеера
диких предметов ультрацивилизованные
африканского предметы современного
искусства искусства 1900 года
философии Возрождение
медицины религию
призрака магию
женщин Гала
мужчин себя самого
скептического Времени мягкие часы
гор Веру


1-й Журналист: Замечательно, синьор Дали! И все-таки подумайте-ваши идеи можно выгодно продать с политическим гарниром. Ваши коллеги все так делают. Кстати, те 3 волоса, что были проданы недавно на аукционе за 10 тысяч долларов- они действительно из ваших знаменитых усов?

Дали: Чушь! Усы –это самое дорогое, что у меня есть! (поворачиваясь к Гала) Усы и Гала, разумеется! Жаль, что их нельзя соединить в одно целое. Гала с усами или Усы, состоящие сплошь из маленьких Гала. Это источник моего вдохновения. Кончиком уса, как кисточкой, я могу нарисовать муху со всеми лапками и волосками. А рисуя, буду размышлять о философском значении моих усов- ведь к ним уныло и неотвратимо липнут не только мухи, но и журналисты…

1-й Журналист: Прошу прощения…

Дали: У меня волосяной комплекс. Усы для меня-нечто вроде Самсоновых кудрей. Вот лишусь усов и не смогу больше писать.

Гала: Что касается аукциона, те 3 волоса Дали на моих глазах вырвал из хвоста приблудной собаки, потом поместил их на красную бархатную подушечку и упаковал в золотую шкатулку. Если находятся идиоты, которые не могут отличить собачью шерсть от усов великого Дали, то пусть платят за свою глупость.

3-й Журналист: 10 тысяч?!

Гала: Прикоснуться к Дали-это дорогое удовольствие.

(машина, в которой сидят Гала и Дали, заводит мотор, он громко рычит, всю сцену заволакивает дымом. Когда он рассеивается, на сцене Дали и Гала)

КАРТИНА СЕМНАДЦАТАЯ

Дали: Не знаю, в чем дело. Моя слава созрела, как олимпийская фига. Мне остается только сжать ее зубами, чтобы понять вкус славы. У меня нет никаких оснований для страха. И все же страх растет сам, не знаю, откуда он взялся и к чему приведет. Но он такой сильный, что пугает меня. Вот в чем дело: нет ничего, что могло бы напугать меня, но я боясь испугаться, и страх страха пугает меня.

(их останавливает огромный шлакбаум, подходят военные)

Военный: Проверка документов, синьоры.

Гала: Это художник Сальвадор Дали.

Военный: Мне необходимы ваши документы.

Дали: А что происходит?

Военный: Революция, синьор! Вы что, с Луны свалились?

Гала: Боже мой, и здесь революция! Из-за нее я не вернулась в Россию, но она меня все же догнала.

Дали: Революция-это прекрасно. Я –монархист, но движение народных масс-это замечательно. На свою историю тоже иногда надо смотреть по-другому. Это то, о чем я всегда повторяю моим друзьям…

Гала: Боже мой! Дали! Отсюда надо бежать!

КАРТИНА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

 (затемнение, звуки бомбежки и стрельбы, на фоне задника силуэты-сцена расстрела ФедерикоГгарсиа Лорки)

Дали (один на сцене, наблюдает сцену со стороны): Гарсиа Лорка погиб, расстрелянный в оккупированной франкистами Гранаде.
Красные тут же жадно ухватились за это ужасное событие, чтобы использовать его в спекулятивных целях. Какой позор! Лорка, потрясающий поэт, был самым аполитичным на земле. Он погиб - и это символично - как искупительная жертва революционной неразберихи. Эти три года убивали не из-за идей. Убивали по личным причинам - по причинам личности. Как и я, Лорка был известен всем и каждому, и этого было достаточно, чтобы любой испанец расстрелял его раньше всех остальных.

КАРТИНА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

(появляется Луис с неизменными чемоданами)

Луис: Сальвадор, ну, что же ты стоишь? Едем! Скоро поезд.

Дали: Да что ты там такое упаковал в свои чемоданы?! Жену?

Луис:Это рукописи. Новый сценарий для фильма. Называется «Золотой век».

Дали: Война начинается, Луис.

Луис: Начинается? Ого-го! Вся Испания в огне. Анархисты расстреляли твоих друзей в Порт-Льигате. Каталонская республика не просуществовала и дня. Тебе нельзя оставаться здесь! О чем ты думаешь?!

Дали: Послушай, Луис! Я сделал открытие…

Луис: Очень не вовремя!

Дали: Поразительная штука глаз! Мой глаз я считаю тончайшим фотоаппаратом для съемки кадров - не внешнего мира, но моих самых отчетливых мыслей и мыслей вообще. Я сделал вывод, что можно фотографировать мысли и подвел теоретическую основу моего изобретения, которое, как только я закончу разработку, представлю на суд науки. Мой аппарат совершит чудо: можно будет объективно увидеть потенциальные изображения мыслей и воображения любого индивида. Остаток жизни я думаю посвятить совершенствованию моего аппарата совместно с учеными.

Луис: Поезд приближается. Я слышу, как вибрирует земля под ногами. Помнишь, ты посоветовал мне перестать гнаться за ним и пойти в другую сторону. Ты был прав, Сальвадор! Гнаться за историей бессмыслено. Но теперь, когда мы решили идти другой дорогой, этот поезд настигает нас…

(взрыв)

 Дали: Но согласись, бежать впереди истории все же интереснее, чем пытаться сесть в ее последний вагон.

Луис: Твоя жена уехала в Португалию-вот уж кто действительно оценит такую пробежку. А я просто устал. И этот вечный стук колес сводит меня с ума.

Дали: Обычно писатели издают свои мемуары в конце жизни,
подытоживая свой опыт. Наперекор всем мне казалось умнее сперва написать мемуары, а уж потом пережить их. Жить! Для этого надо перечеркнуть половину своей жизни, чтобы приступить ко второй половине во всеоружии опыта. Я убил свое прошлое, чтобы избавиться от него. Так змея избавляется от своей старой кожи - моя старая кожа, в таком случае, бесформенная и революционная послевоенная жизнь. Эти строки - конвульсии, которые позволят мне отбросить в забвенье последние куски прошлого, еще приставшие ко мне.

(появляется Гала)

Гала: Дали, слава Богу, ты жив! Я с трудом выхлопотала все нужные документы и мы можем хоть завтра удрать из этой войны.

Луис: Где сейчас нет войны?

Гала: Ты помнишь, какой успех имели твои выступления в Америке? Этак страна приняла тебя сразу. Как они тебя любят, Дали!

Дали: Новая кожа и новая земля! Земля свободы, столь возможной, земля Америки, предпочитаемая потому, что она молода и не затронута даже тенью драмы. Мою старую кожу можно будет найти повсюду понемногу - она разбросана на дорогах Нового Света, в аризонских пустынях и на равнинах Дальнего Запада, на пляжах Калифорнии и в промышленном Питсбурге, на берегу Соленого озера или на верши нах Ирокезских гор, вдоль перил "допотопного" моста в СанФранциско, где десять тысяч обнаженных девственниц, самых красивых в Америке, принимали меня, выстроившись в обличье ангелов двумя рядами органных труб, с лонами, прикрытыми морскими раковинами...

Луис: Значит мы больше не увидимся?

Гала: В Америке Дали ждет успех и миллионы. Он вернется в Испанию, но тогда, когда здесь его имя будет известнее, чем имя короля.

Луис: Короля? Франко заставил нас забыть о нем и отречься. Верно, Дали?

Дали: Я не отрекаюсь ни от чего. Я продолжаюсь. И продолжаюсь началом,
ибо начал с конца. Состарюсь ли я наконец? Я всегда начинал со смерти. Смерть и воскрешение, революция и возрождение - таковы далинийские мифы моей традиции. Приехав в Париж, я хотел вместе с Жоаном Миро убить живопись. Сегодня живопись убивает меня, ибо я больше не хочу ее спасать и никакая в мире техника не кажется мне способной заставить ее жить заново. Итак, доказано, что Дали равняется Дали, что я всегда тот же и что моя парадоксальная традиция - подлинная сила моей личности. Я продолжаюсь... Европа также продолжается... Со сторожевой башни, где я стою на посту, я все вижу и все понимаю. Я провижу будущее. Европа прорывает свою старую кожу, свою заброшенность, свою лень, свои психологические оргии, свой материалистический скептицизм, свою ужасную обособленность, свое отсутствие веры. Она проснется ясной и осушит слезы.

(гудок парохода)

Если с фанатичностью испанца я участвовал во всех самых спекулятивных, самых оппозиционных исследованиях, зато я никогда в своей жизни не соглашался принадлежать ни к одной политической партии, какую бы идеологию она не проповедовала. И как мне принять ее сегодня, когда политику поглотила религия?
 Среди множества вещей, которые остаются еще для нас загадочными и необъяснимыми, со все большей силой и величием подтверждается одна истина: ни одно из философских, нравственных, эстетических и
биологических открытий не позволяет отрицать Бога. Во времена, когда
отдельные науки выстроили стены, тем более нет иной крыши, нежели святые Небеса. Небеса - вот чего взыскала моя влюбленная душа на протяжении всей жизни с некоторым смущением и, если можно так выразиться, с запашком дьявольской серы. О Небеса! Горе тому, кто не поймет этого. Увидев впервые выбритую женскую подмышку, я искал Небо; разворошив костылем разлагающийся и кишащий червями труп дохлого ежа, я искал Небо.
А что же такое это Небо? Гала уже стала реальностью! Небеса - ни высоко,
ни низко, ни справа, ни слева. Небеса - прямехонько в груди человека, у которого есть Вера.

Католический собор. Идет месса, Сальвадора с раскинутыми руками обносят вокруг алтаря, его королевская мантия окутывает всю сцену и всех присутствующих, а сам Дали в какой-то момент растворяется в своей картине.

КАРТИНА ДВАДЦАТАЯ

Полумрак. Человеческая фигура вывозит что-то на каталке. Уходит. Свет добавляется. Это каталка из морга, на ней тело Бунюэля. Та же фигура вывозит вторую каталку с телом Дали и ставит рядом-голова к голове, параллельно зрительному залу. Какое-то время интригующая тишина.

Дали: Луис, ты что-тоже умер?

Бунюэль: Не знаю. Я заснул в своем кабинете. И этот поезд-ну, помнишь, я когда-то просил твоего совета? Я думал, что мне это сниться…

Дали: Счастливый человек!

Бунюэль: А это что-рай или ад?

Дали: Знаешь, мне как-то не пришло в голову это выяснить. Сейчас спросим…

(звонит , приходит фигура в белом)

Синьор или , может быть, синьора…мне плохо видно отсюда… скажите-мы в раю? (фигура качает головой) Нет? Ну, на ад это не похоже.

Бунюэль: Почему ты так уверен?

Дали: Я его столько раз рисовал! Да и другие… Хотя бы взять Иеронимуса Босха…

Бунюэль: Ну, это все фантазии!

Дали: Я уверен, что это чистилище! В раю мне бы дали краски и кисти-больше ничего не нужно. В аду меня бы привязали у тела Гала и не позволили бы даже прикоснуться к нему. А здесь нет красок, нет Гала- я как-будто только родился и мне все еще предстоит обрести.

Бунюэль: А вот я не могу так легко решить-где для меня рай, где ад… Не снимать кино –это ад. Но и снимать кино-не меньшие муки! Моё кино не станешь смотреть каждый день, а твои картины будут висеть в музеях.

Дали: Они там уже висят. Музей-вот цитадель кретинизации. Посетители мечутся, ктаблички перепутаны, искусствоведы что-то там исследуют, психоаналитики выясняют, когда я был на грани помешательства, а когда за гранью… Обворожительное зрелище!

(по залу идет экскурсия в вооброжаемом музее Дали)




Тихо! Ты слышишь?

Бунюэль: Что?

Дали: Дин-дон, дин-дон...

Бунюэль: Часы на городской башне..

Дали: Это бьют башенные часы Истории. О чем они звонят, эти башенные часы, а, Луис?

Бунюэль: Самое время звонить. 3 часа ночи.

Дали: Я вдруг понял! Искусство тонет в «измах». Да, да! Кубизм, дадаизм, симультанизм, пуризм, вибрационизм, орфизм, футуризм,
сюрреализм, коммунизм…и, между прочим, национал-социализм. У каждого "изма" свой лидер, свои сторонники и герои. Европа вкусила "измов" и революции. У ее дерьма цвет войны и запах гибели. Она забыла, что счастье - штука личная и субъективная…

Бунюэль: Дали, ты когда-нибудь снимешь маску?

Дали: Что?

Бунюэль: Здесь мы одни и я тебя хорошо знаю. Зачем тебе играть передо мной?

Дали: Тем более в Чистилище-хотел сказать ты?

Бунюэль: Ты сам это сказал.

Дали: Однажды моя жена спросила меня о том же. «Ты когда-нибудь расстанешься с маской?»

Голос Гала: Ты когда-нибудь расстанешься с маской?

Дали: Уж она-то знала меня лучше всех.

Голос Гала: Я знаю тебя лучше всех. Я вырезала тебя из кусочка каталонского камня, но ты –не камень, ты словно песок, утекаешь из моих пальцев.

Дали: И тогда я ответил ей…

Голос Дали: Галючинкита, дорогая! Я не собираюсь расставаться со своем маской. Даже когда умру. Особенно, когда умру. Я все наперед продумал и предусмотрел. Я велю себя заморозить до лучших времен, а это всем маскам маска! Никто не будет знать, жив я на самом деле или мертв.

Бунюэль: Дали! А ты помнишь-на той твоей картине… Почему все-таки эти часы растекались?

Дали: Суть не в том, что они растекаются. Суть в том, что они показывают точное время. Я пишу картину потому, что не понимаю, что я пишу… Я не понимаю, какой смысл заключен в моей картине. Только не подумай, что она лишена смысла. Просто он так глубок, так сложен, ненарочит и прихотлив, что ускользает от обычного логического восприятия.

(звучит музыка, человек в белом, который раньше вывозил наших героев на тележках, выносит огромный ключ, вкладывает его в руки Дали)

Дали: О, благодарю вас!

Бунюэль: Думаешь, это ключ от райских врат? Почему его дали именно тебе?

Дали: О, нет, Луис! Это другой ключ! В моей мастерской, я засыпал иногда, сжимая его в руке. Потом, когда сновиденя наполняли мой мозг, ключ выпадал из пальцев. О, этот волшебный миг! Проснешься- и стряхнешь песчаные крупинки снов, но скалы воображения стоят непоколебимо!

(роняет ключ, тот звенит, Дали вскакивает, бежит вглубь сцены, где на заднике одна за другой проецируются его картины, Дали мечется в бешеном танце)

Бунюэль:
 О, Нарцисс! Исчезая
В зыбком омуте отраженья,
Ты тело теряешь,
А призрак все манит и манит,
нанося смертельные раны,
уводя к сталактитам топазов,
желтым башенкам горькой любви.

О, недвижный нарцисс!
Как неспешно и как плотоядно
Поглощает тебя отраженье-
Так травы сгрызают тело.
И тебя уже нет.
Ты незрим.

И когда голова твоя
Рухнет,
Канет,
Взорвется,
Расколется,
И разлетиться,
Снова, снова и снова
Родиться цветок
Нарцисс.

Дали:
Знаешь, Гала,
(а впрочем, конечно,
ты знаешь)
это-я.
Да, Нарцисс-
Это я.

Занавес закрывается.

КАРТИНА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

По залу идут двое мужчин. Они несут какие-то старые доски.

1-й мужчина: Дамы и господа! Минуточку внимания! Сегодня у вас есть удивительная и редкая возможность преобрести у нас эти раритетные обломки старой лодки. В ней отдыхал в свое время великий мастер живописи и эпатажа, неповторимый синьор Сальвадор Дали, испанский мастер.
2-й мужчина: Подлинность этих обломков подтверждена экспертами международной комиссии…как она называется?
1-й: Сейчас…я ж записывал…(роется в карманах)..Ой, да ладно! Ну, в общем, комиссии!
2-й: Комиссии… О чем имеется соответствующий сертификат. Имеется?
1-й: Имеется!
2-й: Если вам ранее предлагали купить такие же доски, знайте-никакого отношения к Дали они не имеют. Это жалкая подделка. А наши доски прошли специальную компьютерную диагностику , после которой выяснилось, что действительно на этих досках в свое время возлежал великий художник… Так что покупайте. В цене сойдемся!
1-й: Желающие могут пройти с нами. Поторопитесь, господа. Количество раритетов ограничено.

Мужчины поднимаются на сцену, заходят за кулисы. Сидящие в зале 2-3 подставных лица, увлекают туда же еще несколько зрителей, где этим смельчакам актеры-исполнители главных ролей раздают автографы.

КОНЕЦ


2005-2006 гг. Тамара Каганович