Литературный обморок

С тех пор, как я начал писать Рассказики, пришло достаточно много добрых отзывов. Особенно от родных, близких и знакомых.
Все эти отзывы льстили моему самолюбию, вновь и вновь усаживали за письмо. Я принимал все похвалы за чистую монету, и, порой, садился за работу уже не как обычный стареющий графоман, а как мэтр, наследующий великие образцы русской… да чего уж там, и мировой литературы…
Удар настиг меня там, где я его не ждал никак!
Несколько дней тому назад мы с женой пошли в гости к нашей подруге.
Наша подруга – это самая нежная женщина в мире! Вокруг нее распространяется покой, порядок, тихая радость и умиротворение. Внешность, голос, взгляд, каждое движение – выдает женщину и ничего, кроме женщины. Она – воплощение женского очарования.
Совершенно ей подстать – её муж! Стройный, сильный, неразговорчивый, уверенный в себе мужчина. Все, что они сделали вместе, вызывает у меня умиление, и подтверждает мой взгляд на них, как на пару - идеал.
Ну, во-первых, замечательные дети, мальчик и девочка! И тут они сделали спокойно и верно – мальчик и девочка! Не два мальчика или две девочки! А мальчик и девочка!
Их квартира обставлена не какой-то невероятной мебелью, увешана не какими-то сногсшибательными полотнами, но все это подобрано в спокойном коричнево-бежево-золотом цвете. В этой квартире не может быть жарко, не может быть холодно… В ней может быть только приятно.
И разговаривают они между собой, вроде, как целуясь – тихо и нежно. Ах, какое же это счастье – любовь! Даже смотреть издалека – и то приятно!
В этом доме не могло быть ошибки: водка была подана в… хрустальных графинчиках, и разливалась со звуком грудного сопрано. Буль-буль-буль…
Из глубины СD, как из глубины веков, тихо лилась ария Коварадосси.
Началось обычное, милое, традиционное, родственное застолье со старушкой мамой, со здравицами в честь мужа, который…
И вдруг, сидевший в центре стола пожилой человек, видимо, лет 70-ти, который лихо справлялся с должностью тамады, встал, попросил тишины, и вытащил пачку, исписанных мелким почерком, листов.
Народ, и я вместе с народом, предвкушали обычные для такого рода стихи: «С Днем рожденьем поздравляем, счастья в жизни вам желаем». Но случилось худшее.
Этого ожидать никто не мог!
Это была… Это была… Проза!
Передать содержание этой прозы так же трудно, как пересказать, о чем это – «Двенадцать стульев»!
Ужас начался сразу, с первой страницы...
- Помню в Университете у нас была своя команда, каждое лето ездившая в колхоз. Витька Коновалов, Сашка Волнянко, Коля Сахно,  Сергей Полянский и Вадик Кусков.
Дальше шла длинная история о том, каким  был каждый из этих ребят, подробно была описана их внешность, привычки и дальнейшая судьба… Рассказ был длинным, и застольная наша компания не раз впадала в забытьё.
Я уже не ждал ничего хорошего от этих тоскливых однокашников, как, вдруг, выяснилось, что ни у кого из них не было денег…
Собственно, об  этом и был рассказ…
Мало того,  в конце этого трогательного рассказа выяснилось, что четверо из них уже давно и благополучно ушли в мир иной...
Но это было только начало!
На третьей странице началось описание быта студенческого общежития, в котором жил автор лет 50 тому назад. Потом пошли портреты однокашников. Я еще мирно и незлобно думал: «Одних уж нет, а те далече»!
Оказалось, что на горе гостей в общежитии жило достаточно много народу. Тут был и Витька, худой и очкастый, и Сережка, маленький и толстый… Автор иногда, отрываясь от текста, сопровождал его комментариями: «К сожалению, Серега не дожил до наших дней»!
В ответ на это я уже не так дружелюбно думал: «Счастливый Серега! Что толку, что я дожил»! К 15 странице молодые участники нашего застолья начали разговаривать между собой…
Автор строго одернул их: «Между прочим, - серьёзно сказал он, - я не для себя читаю»! Дети притихли.
Я сдержал приступ хохота. С трудом...
Ах, эти золотые, воспитанные, вежливые, чудесные дети! Ради них стоит жить!
А он продолжал…
На 17-й странице я начал целиться ему в висок. Я не выстрелил не только потому, что у меня не было оружия, но и потому, что боялся промахнуться!
Я посмотрел в тарелку, и вдруг увидел в ней свое отражение! А-а-а! Заорал, было, я внутренне… Оказывается, это на меня уныло смотрел белый глаз фаршированного карпа. Я начал плакать. Я хотел съесть голову. Я всегда выбираю себе голову. Фаршированную. С хреном. А сейчас голова смотрит на меня не мигая! Почему она не мигает?
Я понял, что теряю даже не сознание! Рассудок! Наступило счастливое ощущение полета, налицо был эффект обезболивания…
Я очнулся при словах «Самое интересное, что»…
Господи! Почему же это надо было поставить в самый конец! Почему не написать это в трех первых и последних строках!
Оказалось, в основе произведения лежал известный с детства прикол, когда два студента радиофакультета пригласили к себе в комнату своих друзей по общежитию и разыграли их тем, что «Голос Америки» передал в новостях последние байки их Университета… На моей памяти это произошло, как минимум, в трех Университетах… Но автор зачел эту байку на свой счет.
После этого вечер, ставший литературным, быстро сошел на нет. Ушли дети. Собрались и мы, расцеловавшись с хозяевами.
Грусть охватила меня. А вдруг так же нудно и мрачно, также неуместно и по-стариковски звучат мои рассказы!
В доинтернетовские времена каждая публикация проходила, если не цензуру, то контроль Издателя…
А теперь безграничный эфир дает возможность каждому графоману считать себя писателем.
Это же каждый сумасшедший стал теперь невидимкой для санитаров!
Ну, понятно, что я пишу, как Чехов, Довлатов, Солоухин и Хемингуэй… В среднем. Но что делают в литературе остальные!?
Алло! Скорая? Психиатрическая? Приезжайте.
Заберите меня. Кто говорит? Это я – писатель…