Песня про белого бычка

Рожков лежал на травке, в тени огромного плаката, укрепленного вдоль одлной из четырех сторон плаца. На плакате было сообщение, что до границы - 19 км. А Рожков лежал, значит, в тени, и никого не трогал, и не заметил, как подошел к нему дежурный офицер, майор Лисица и добродушно так спросил: "Что за вид у тебя, товарищ сержант?"

Рожков, конечно, вскочил и сделал движение рукой, будто приводит себя в порядок, но Лисица подошел к нему не за тем:
 
- Ты вот что... Возьми солдата, надо в кабинете командира полка прибрать. Вот ключ, смотри не потеряй.

Неохота было Рожкову так обламываться, да на то и офицер, чтобы обламывать. Кивнул сержант, зашел в казарму, кликнул рядового Цаплина и повел его, дылду, в штаб. По дороге объяснил задачу.
 
В штабе, значит, открыл он кабинет КЭПа и пока Цапля набирал в ведро воду, искал тряпку и все такое, сам разлегся на огромном командирском столе, на каком обычно топографические карты подписываются. Хорошо, все-таки, было у Рожкова на душе. Во-первых, выходной день. Выходной - не выходной, а 8 марта, и все офицеры пьют за женщин, а в полку, кроме дежурного, никого из них не торчит.

А во-вторых, и конечно, во-первых, дембель уже так близко, что не верится. Март, апрель, а в мае-июне, глядишь, поедет Рожков до дому.

Думал-думал обо всем таком приятном сержант и запел в голос, от радости запел, от души: - "Окрасился месяц багрянцем..."

Он эту песню очень любил, ему нравилось, как она исполняется Бичевской Жанной, да и у самого Рожкова голос был ничего, и медведи на ушах, вроде, не топтались.

- "...Кипела морская вода!" -пел Рожков, а Цаплин уже пахал во всю, елозя где-то под столом.

- А что, Цапля! - прервал пение Рожков, - хорошо, все-таки, на свете жить!
- А че хорошего-то? - возразил "молодой" из рядовых, женатик из Москвы, дылда и "тормоз", Андрей Цаплин.

- А то и хорошо, что служба идет, дембель приближается, в том числе и твой... То хорошо, что ждет тебя жена дома, сына растит, а ты служишь доблестно, стараешься стать образцовым солдатом... То хорошо, что вот я тебя вытащил сейчас сюда полы мыть, ты их помоешь и все, а в казарме тебя бы сейчас шуршать заставили до вечера... И Рожков запел другую песню:

-"Степь изможденная пеплом черна..." Он допел эту песню до конца, начал следующую, а Цаплин мыл себе пол.

И когда Рожков допел отличную песню про виноградную косточку, брошенную в теплую землю, Цапля почти домыл пол, сержант, потягиваясь лежа прямо на столе, добродушно предложил:

- А сбегай -ка Андрей, в чпок. Купи струделей и сочка банку. Сейчас мы с тобой пожрем тут под сочок, встретим 8 Марта... Жену-то поздравил в письме?
И Рожков вытащил из кармана трешку. Не в обиду будет сказано, но в армии бытует мнение, что москвичи действительно какие-то не такие, тормознутые. Цапля вот, вместо того, чтобы сгонять в чайную, по-молодому, предвкушая вкусную кормежку на халяву, угрюмо как-то заартачился:

- А че я побегу... Я и полы, значит, мою, и в магазин мне бежать? Рожков обмер. Слова Цапли прозвучали такой дикой нелепостью, что сержант буквально обалдел. Он тихо сказал:

- Подойди -ка. Он, не вставая со стола, поднял руку и ударил солдата кулаком. Попал в живот. А попав, он мгновенно озверел, вскочил, спрыгнул на пол и заорал:

- Подойди сюда! Встань прямо! Руки по швам! Равняйсь!

И вмочил солдата ногой, сапогом в тот же живот. А потом сразу рукой по лицу.
 
- Бегом в чпок! - Рожков засунул свою трешку в карман цаплинской гимнастерки.
Рядовой действительно бегом выскочил из кабинета. А Рожков вновь улегся на стол, занял прежнюю позу и, чтобы успокоиться, запел:

- "Из-за острова, на стрежень!"

Ну, принес Цапля сока и струделей, поели они вдвоем, рядовой сказал после сержанту "спасибо", но обоим было неловко. И что бы скрыть эту неловкость, Цаплин попросил разрешения заняться подшивкой воротничка, а Рожков спел песню "Солдат молоденький, в пилотке новенькой..."

6.05.96.