My roommate

Я смотрю на нее и понимаю: несчастный человек.
Она сначала молчит дня три, а потом весь вечер и всю ночь восторженно говорит, в основном о глобальном, или о душевном, после чего красится и уходит куда-то на два дня. А потом снова молчит несколько дней.

Я делаю вывод: когда люди периодически о чем-то говорят, восполняя недельные запасы молчания, им кажется, что они потеряли друзей, они обращаются к своим давним знакомым, цитируют старых друзей, тоскуют…

Она говорит, что понимает, в чем ее ошибка – приехав в новый мир, она не имеет право тосковать по людям, которые остались дома, в Иркутске. В это время я думаю про себя: «А я имею право? И я не имею… Никто не имеет право, но все мы тоскуем».

Только что она продемонстрировала работу своего мозга, направленную на производство мысли, которая расположена на разных слоях. Она сделала два никчемных вывода: «на Хемингуэя безусловно повлияли французские экзистенциалисты» и «а не нажраться бы сегодня?».

Я заметила: она в последнее время только читает, спит и снова читает. Может сегодняшний вечер ее немного развеселит?

Вдруг ни с того ни с сего она выпалила: «Нельзя сказать, что человек несамобытное существо». Обе думаем…

Она ходит по комнате, подходит устало к окну и вздыхает: «тяжелый случай». Только один Бог знает, что она имела ввиду.

Она говорит, что недавно почувствовала благорасположение к китайцам (один из них придержал ей дверь). Цитирую: «Если вдруг мои упаднические настроения выберутся наружу, то мне надо подставить одного самого спокойного китайца, и тогда все мои расистско-нацистские настроения вылезут».

Переходим на тему расизма. Она говорит про девушек скинхедов – про компанию скинхедов, в которую некогда ввязалась, называет их пакостью. Жалуется, что подобная зараза очень легко распространяется среди молодых людей.

Звучит несладкая песня. Она красится и поет. Что-то вроде Лагутенко – протяжно и несвязно.

Через пять минут она отрывается от зеркала и, улыбаясь, говорит: «Шумиха такая, но не шумно».

Она утверждает, что жить надо в 19 веке, а ей навязывают 21й. «Если б я жила в 19ом, я бы просто захлебнулась, у меня бы случались постоянные эмоциональные взрывы. Я бы жила в мире, наполненном модернистами-футуристами. Я бы везде побывала, скажем так – ничего не избежала бы» (смеется). Добавляет, что по натуре своей она неусидчивый человек. Как же неусидчивый, если она уже третий день сидит…

И вот она медленно надевает свой любимый и единственный шарф, чтобы вечерний английский ветер не раздул ее мысли, чмокает меня в лоб и уходит, будто пролетая по воздуху… Странная, одинокая, довольная…