Мусорщик

...я поселился во всех плакатах, прописался в лозунгах и транспарантах, и на каждом раз­вороте всех глянцевых журналов, на каждом уличном щите запечатлено моё испорченное лживыми рекламами, бредовыми требованиями, продажной агитацией и просто похабными надписями лицо. Яркими красками и обнажённой натурой бросается в глаза моя неинтерес­ная судьба, и как-то серо, задним планом, маячит скорбящая моя личность, вызывая у всех желание либо презрительно отвернуться, либо из жалости поступить так, как глаголит плакат. Но в основном, безжалостные люди проходят мимо, спешащие в школу, на работу, просто по делам и даже в церковь. Редко попадаются неспешные, – туристы или просто бездельники – которые останавливаются и непродолжительно смотрят в меня, пытаясь увидеть что-то, или поверить, но то, что сокрыто от них, к сожаленью, можно увидеть только отсюда, изнутри; и они тоже проходят мимо своей тихой походкой, дающей мне надежду, слабенький лучик, что я всё-таки тронул их за то живое прячущееся от света. Как же коротка эта надежда – именно от неё я и сбежал, поселившись в плакатах...

В моё окно никогда не попадало солнце – мешали высотные дома. Я всегда был в тени, не тронутый ни суетой города, ни проблемами людскими, ни светом. Мои стремления ограничивались двумя небольшими комнатками, письменным столом и ворохом бумаги, большего не хотелось, да и возможности покачали. На пыльных улицах я появлялся крайне редко, что толку топтать асфальт – все мои страсти происходили на клетках серых тетрадных страниц, и выносит их в жужжащий, безостановочно шевелящийся и не очень чистый, муравейник совсем не хотелось. К чему давать им повод для забавы, разве для этого я, кромсаясь в куски трудился часами, а то и днями над своими произведениями, переживая всё заново. Нет. Пусть они не узнают об этом, пусть набивают свои животы и засоряют мозг чем-нибудь, что способны переварить, а я останусь в своей уютной, прохладной тени. И будь что будет...

...и стало именно то, что должно было. Внезапно кончились все слова, нет только те слова, в которых содержалась истина и остался один мусор, более того, я понял – всё, что было когда-то мной создано, оказалось мусором. Я всю жизнь провёл собирая и примножая мусор. Я так трогательно лелеял его, так бережно хранил, так трепетно любовался; я дышал им, и только им. В моём организме его скопилось столько, что я перестал отличать чистоту от грязи, и, вместе с осознанием этого, я утратил способность дышать, потерял ниточку смысла, того самого, помогавшего мне направлявшего меня. Что оставалось мне? Человек, потерявший цель, неизбежно придёт к летальному выводу. Но сначала я напился, по-чёрному, как ни разу в жизни не напивался. Мой запой длился безмерно долго, о нём узнали все. Узнали и сразу запереживали. Приходили, каждый день, поддерживали, успокаивали, непонимая что мне всё равно и незная чего я хочу. Один только грязный, оборваный бездомный согласился составить мне компанию. Именно с ним, не с размалёванными девахами, предлагавшими мне свою ложь, не с тучными дядьками в дорогих костюмах, заманивающими меня в свои сети, нет, с этим пахнувшим нечистотами, заросшим вшивой бородой стариком связаны мои последние приятные воспоминания, обильно разбавленные крепкими спиртными напитками, выблеванные кровавой слизью и выплаканные пьяными слезами. Иногда, между второй и третьей бутылкой, ко мне возвращалось желание творить, но я наливал себе и своему товарищу по полному стакану и, со словами «от лукавого», топил это желание в горьком нектаре.
Как я любил своего старика, я пригласил его в свой дом, я напоил и накормил его, я вымыл и выбрил его, я предложил ему жить у меня. И он согласился, мы пили и говорили, как старые лучшие друзья. Он рассказывал мне о свой жизни, и тогда я поражался своему малодушию – как могу я жалеть себя, когда жалеть надо его? Как жил, каждый день проходя возле него, и даже не обращая внимания на то, что он болен, замёрз или голоден? О чём я думал, когда равнял себя с ним? Кто я такой для него – разочаровавшийся в жизни сытый только и всего. Я действительно начал осознавать себя заново переоценивать всё, смотреть под новым углом. Я понял что должен делать – таких как мой старик миллионы, они тоже хотят говорить, и я должен подарить им слова, о которых они давно, за ненадобностью, забыли. Всё – с завтра новая жизнь, новая надежда. Сегодня же последний раз... Мы очень сильно напились, практически ничего не помню, обрывки, обрывки... Но зато на утро я стал новым человеком, алкогольный дурман выпустил меня на свободу – легко и без последствий. Великий запой кончился в грязной и пустой квартире, принадлежавшей мне и моему старику. Тем лучше, это шанс всё начать с нуля. Старик спал в соседней комнате на моей кровати, без матраца, на голых досках в своей грязной одежде. Я хотел... хотел разбудить его, но не в моей власти было поднять избитое тело, я лишь запомнил лицо – изрезанное и опухшее – и ещё рядом с кроватью лежала разбитая бутылка, испачканная засохшей, а некогда липкой и красной, грязью...
...нет, квартира принадлежала только мне, и была она просто грязна и пуста.
.........26.04.2006г.
антон.