Никотиновая девочка

Она шла по мокрому асфальту, будто скользя по лужам, соприкасалась тоненькой подошвой ботиночек с серой «заводью», фонтанирующей дождевыми брызгами. Худая, маленькая, вечно простуженная и одинокая – не понять, красивая ли, или нет – девочка без зонта, затравленная зверюшка, жертва собственного выдуманного мира подошла к дому номер семь по улице Осенней.
Спряталась под козырек, поежилась, заморгала глазами – огромными серыми глазищами грустными - часто-часто, стряхивая капли с ресниц, убрала прядь волос за ухо, дотронулась вскользь пальчиком до лица. Вздрогнула. «Холодная! Должно быть, неживая» - подумалось. Тело ее дрожало - навеки всеми оставленное – она без слез плакала.
- Девушка, сколько Вам лет?
- 19
- Нет.
Вы еще ребенок совсем. Вон взгляд какой испуганный! Небось, верите еще во что-нибудь?
- Я молчу. Отстаньте. Хочу отдохнуть.
Грусть.
Мятая пачка с дешевыми сигаретами - в руках ребенка. Вспышка, глубокий вдох, пауза. Несколько мгновений и… почти что счастье. Для нее! Одной. Она затягивалась жадно, и в глазах отражалась насмешка. Над миром. Забывалось плохое. Промокла? Чужая? Ложь! Она женщина - рассудительная, роковая, хоть об этом никто и не знает. Отлично!
Пусть!
Теперь не так душно.
Дождь, свежесть и холод.
Туманность внутри.
Дождливая улыбка.
Свежие новости.
Холодная ласка.
Благолепие.



- Да не бойся ты! - сильные мужские руки схватили Анюту и одним движением переместили ее с мостка в лодку, усадили рядом с мамой.
- Ну что, не свалилась? – весело спросил девочку дядя Валера.
Малышка молчала, теребила оборки короткого сарафанчика, неуверенно оглядываясь вокруг.
- Бип! – Дядя Валера тихонько нажал на Анюткин носик. – Бип!
Девочка смущенно улыбнулась. Мама нежно погладила дочку по голове, по светлым кудряшкам, позолоченным солнцем. Анюта осмелела и засмеялась. Заливисто и звонко. На весь мир.
Прекрасный, добрый ребенок.


Воспоминания из детства нахлынули, сбивая с ног. Девочка шла на крышу. Неслышно. На Мишину крышу. Лишняя.
Она радовалась, что дождь. В такой дождь не разобьешься. Полетишь вверх, разгонишься, уткнешься носом в небо и запоешь.
И растает все, все порушится.
Только песня поплывет над городом.
Только песня поплывет печальная.
Остановись! Прислушайся!



Аня Калинина аккуратно обошла стул, откашлялась и тихо села за рояль.
- Начинай – скомандовал учитель, Максим Леонидович.
Аня осторожно взяла первый аккорд. Зазвучал ноктюрн Шопена.
- Увереннее! – требовал учитель.
- Продолжай!
- Свободнее!
Аня подчинялась.
- Трагичнее!
- Молодец!
- Слушай, слушай музыку! – учитель почти кричал.
- Партия левой руки, арпеджио, это же будто стук сердца! Мелодия сердца!
- Частичка твоей души!
- Смелее! Вот! Вот так!
Аня играла, закрыв глаза, чтобы не видеть классную комнату с бледно желтыми стенами и драным линолеумом, доверившись памяти рук, утопая в необъятном звуке, внимая бархатному голосу учителя. Забыла себя, застенчивую и скромную от природы, раскрылась, ожила. Она могла быть искренней лишь за роялем. Играла. Играла. Играла…
Мелодию сердца.



Миша был первым, кто поймал и отогрел. И единственным. И единственным, кто забыл и бросил. Осталось имя. Нежное, пушистое – Ми-и-шшшш-а!
- Энн! Солнце! Пойдем! Покажу красоту – Миша взял Аню за руку и повел.
Привел на крышу. И ночью, при луне и звездах, Миша обнимал ее. И пел ей слезливые песни на английском под гитару.
Был музыкантом. Подводил глаза черным в память Кого-то Там. Умел говорить красиво. Умел петь.
Курил.
Анька впитывала каждое слово, им сказанное. Ловила взгляды. Обожала, боготворила.
Прижималась к его груди и слушала стук его сердца – четкий взволнованный ритм, чувствовала его запах. Никотиновый запах. Питалась его теплом. Никого не боялась.


- Пухххх! – Как по мановению волшебной палочки все исчезло.
Ей оставалось только курить. Чтобы вновь и вновь ощущать запах, ставший для нее навеки Его запахом. Закрывая глаза, девочка видела Его. Но с каждым разом образ Миши становился все туманнее, уходил все дальше. И однажды она не почувствовала его совсем. Пыталась изо всех сил, но не почувствовала. Ее тошнило от сигаретного дыма, голова кружилась, девочка поняла: теперь лишь одиночество.
Ей оставалось только спрыгнуть.
С крыши.
С Мишиной крыши без Миши.
Она посмотрела вниз, в темную бездну. Сквозь дождливую пелену не была видна земля. Легкость и свобода. Никакого страха. Все сложности – прошлое.
Девочка не боялась, но не спешила сделать шаг. Она вспоминала.


- Мне никак не пройти – жаловалась Аня своему однокласснику, Лешке Собакину, глядя на длиннющий «рукоход» над их головами. – Если не пройду, мне Шарова поставит пару, и родители меня убьют.
- Это просто! – уверял ее Лешка. – Смотри!
Парнишка запрыгнул на первую перекладину и, энергично переставляя руки, двинулся вперед.
- Видишь? – крикнул он Аньке, обернувшись.
- Я не смогу.
Лешка подошел в девчонке, заглянул в ее глаза.
- А ты попробуй! – попросил.
Аня робко потянулась рукой вверх.
- Я не достаю, - сказала.
- Я помогу! – заверил мальчишка.
Взял Аньку за талию и приподнял.
- Хватайся! – крикнул. - А теперь тянись рукой вперед! Старайся! Ну же! Получилось! Молодец! Дальше!
Анька медленно передвигалась по «рукоходу» и добралась до середины.
- Не могу больше! - крикнула она Лешке.
- Не спрыгивай! Приговаривай так:
Едем – дальше – видим – мост,
На – мосту – ворона – сохнет,
Мы – кладем – ее – под мост,
Пусть – она - помокнет!
А потом заново!
Мышцы рук напрягались и ныли, Аньке казалось, что она вот-вот упадет. Но добралась до конца. Чудом, наверное.

Девчонка улыбнулась воспоминанию, закрыла глаза и приготовилась улететь.
Сердце наполнилось криком печальным.
Сердце наполнилось криком свободы.
Она засмеялась, навеки прощаясь.

«Где теперь этот Лешка с нелепой фамилией Собакин?» - подумала девчонка напоследок. И вдруг стало грустно. Не за себя. А за всех Алексеев Собакиных, Лешек, каких много по всему миру. Одиноких, странных и неунывающих.
И в сердце что-то дрогнуло, и захотелось спуститься вниз, придти домой, и выпить чаю.


Мятая пачка с дешевыми сигаретами - в руках ребенка. Вспышка, глубокий вдох, пауза. И… она поднесла сигарету к губам. И убрала. Бросила на землю.
Маленький огонек умер через миг, загубленный дождем.
А девочка жила. Дышала.

Едем – дальше – видим – мост…