Пепси-кола

Хмурый был денек, и небо прогнулось над плацем, такое же серое, как здание полкового штаба. Окрестные сопки тоже были какими-то серыми, как всегда поздней осенью.

Рожков стоял у окна в коридоре штаба, на втором этаже, смотрел на близ торчащую сопку, и настроение у него ощутимо поднялось. С утра было у Рожкова плохое настроение, так, вроде и без причины, а сейчас сопка радовала глаз.

Ведь всем в полку было известно, что сопка - это барометр и часы одновременно, отмеряющие срок службы. За два года сопка должна быть дважды свеже-зеленой, дважды - темно-зеленой, дважды - желто-красной, дважды - серо-буро-малиновой, дважды - белой, дважды - темно-серо-черной. Дважды в год на вершине сопки вспыхивали оранжевые закатные солнца с обильным черным дымом - то первргодки из саперного батальона зажигали в честь дембелей, празднующих 100 дней до приказа, автомобильные покрышки. Нелегко было тащить на сопку тяжеленные камазовские покрышки, но в саперном батальоне старослужащие придерживались старых традиций, и молодые пыхтели в гору, как современные Сизифы, будь здоров только так.

Сейчас серо-бурая сопка с сиреневым базальтовым пятном показывала Рожкову, что служить ему осталось мало. Вот укроется сопочка белым одеялом из снега, потом потемнеет в одночасье под мартовско-апрельским солнцем и только начнет зеленеть, как Рожков перевалит через нее с дембельским чемоданом в руке и с вершины помашет старой казарме на прощанье.

Рожков сунул руки в карманы и поежился - пока все же был не месяц май. И в штабе было откровенно холодно, даже вшивник не помогал. А вшивник у Рожкова шерстяной - коричневый, из родного дома присланный старый свитерок-коротышка, едва ниже пупка.

"Чаю, что ли, испить?" - подумал Рожков и направился, было, в кабинет ЗНШ, в котором обретался, но тут по лестнице с первого этажа вбежал рядовой Кутлыбаев, дневальный по штабу. Кутлыбаев был коренастым низкорослым татарином первого года службы, человеком агрессивным и мастеровым. За себя Кутлыбаев мог постоять и кулаками, и хитростью, помощнику дежурного по части сержанту Фролову он был плохим помощником: полов не мыл. Штабные офицеры находили Кутлыбаеву работу у себя в кабинетах: полочку там смастерить-прибить, стул починить, а ночью Кутлыбаев точил из латуни заколки для галстуков и делал мини-чеканки для дембельских альбомов. Заказчиками его были люди все старослужащие, обремененные властью, и Кутлыбаев ими ценился. Сержант Фролов, вот уже второй месяц подряд стоявший помдежем по части с неизменным дневальным Кутлыбаевым, как мог крутился: сам он полов, конечно, тоже не мыл - статус не позволял, но и припахивать кого-либо находил с трудом. За что каждодневно получал нагоняй от офицеров - не за неумение толком припахивать, конечно, а за грязные полы.
Кутлыбаев бесцермоно дернул Рожкова за рукав и возбужденно выпалил:

- В чпок пепси-колу привезли!

Рожков не без труда вник в смысл сказанного - слишком нелепым было слово "пепси-кола" для его армейской службы на краю Дальнего Востока. Здесь за полтора года Рожков и легковой-то автомобиль видел всего четырежды, да и то два раза из них - комдивскую "Волгу". А пепси-кола - это было что-то из кино о красивой жизни, на гражданке Рожков пепси-колу пил раз в год - с оказией привезенную из Москвы или Питера, а то из Новороссийска.

- Ты че гонишь-то? - небрежно брякнул Рожков, - какая здесь, в задницу, пепси-кола может быть?

- Говорю тебе! - Кутлыбаев нетерпеливо переминался с ноги на ногу, - В чпке Марфина торгует. В бутылках не продает, а переливает.

- На разлив пепси? Что-то новенькое. И сколько стоит?

- Сорок пять копеек бутылочка. Ноль тридцать три. Наваривается будь здоров. И тару еще сдаст, у нее договоренность. Короче: я надыбал банку трехлитровую и у меня денег 30 копеек. Фролов рубль дал. Хочешь, давай бабки, и я побежал.

Рожков глянул в окно: по плацу по направлению к чпку спешили солдаты с котелками в руках, у одного была яркая жестяная банка из-под растворимого кофе.

- Там очередь будет, ну, да я без очереди возьму, там одни чморики посланные, - самонадеянно заявил Кутлыбаев, - ну че, давай деньги!

Рожков дал ему бумажный рубль.

- Че, больше нет? - презрительно спросил солдат.

- Ты, щегол, вконец оборзел! - вспылил Рожков, - давай, дуй, дедушка ждет.

- Дедушка-дедушка, - пробормотал неразборчиво Кутлыбаев, однако, побежал вниз по лестнице.

Рожков вновь уставился в окно, потом спустился к Фролову. Тот сидел за стеклом за пультом, чин чинарем. Рожкову расхотелось к нему заходить, он махнул Фролову рукой, вышел на улицу, закурил. На крыльцо поднялся энергичный капитан Жарковский, начфин. Это его жена, Мария по кличке Марфина, наваривалась продавщицей в чпке, в солдатской чайной. Рожков небрежно козырнул Жарковскому, тот, честь не отдавая, кивнул.

"Ишь, сука", - подумал про офицера Рожков, впрочем без злобы. Жарковского он уважал. Не то, что бы уважал - за что больно уважать, а так, объективно ценил. Ниче был мужик.

Кутлыбаев вернулся из чайной с полной банкой.

- Полтинник позаимствовал, - сказал он таким тоном, что стало ясно, 50 копеек он попросто у кого-то в очереди отнял, - остальное Магомедов дал. Сейчас он сюда придет. Пошли ко мне в каптерку, у меня кружки там есть.

Спустя десять минут они вчетвером сидели в "каптерке" Кутлыбаева - в недействующем штабном туалете на первом этаже, заваленном ящиками и всяким хламом - у Кутлыбаева имелся личный ключ от туалета, и тут он был хозяином. Магометов пришел с Достамбетовым. Фролов остался за пультом, и когда в банке пепси-колы осталось на донышке, Кутлыбаев сказал:

- Ну, все. Это фроловская доля.

- Че, деньги давал? - спросил Магомедов, отставляя кружку.

Он звучно отрыгнул, хлопнул Кутлыбаева по плечу:

- А ты давай, альбом мне доделывай

- Ладно.

- Не ладно, а давай работай. Я смотрю, вы все тут в штабе нехреново устроились, - он взглянул на Рожкова, - Рожков, ты альбом себе делаешь?

- А то, - ответил Рожков на равных с Магомедовым и тоже звучно отрыгнул сладкой пепси-кольной отрыжкой, - сопка-то уже вся серенькая!

А.Рувинский, Волгоград.