Рецензия на спектакль томского тюза с днем рождения, ванда джун!

Одиссея Гарольда Райена
Или папа вернулся из командировки

В ноябре в Томске в Областном Театре юного зрителя состоялась премьера пьесы «С Днем рождения, Ванда Джун», которую поставила новый режиссер театра Лариса Лелянова. Это значительное событие для театральной жизни города Томска. Премьерный показ пьесы и последующие спектакли уже выдвинули имя нового главного режиссера ТЮЗа на особое положение. С другой стороны, постановка открыла и перед театром новые горизонты. Пьеса Воннегута продолжила тему войны с неожиданной для зрителя стороны, поскольку в театре уже идет с успехом пьеса Р. Ибрагимбекова «Прикосновение»…

Этот странный Воннегут.
Курт Воннегут – сложный писатель. Для многих он навсегда останется автором «Бойни номер пять». Он не фантаст, хотя его имя стоит в одном ряду с такими писателями, как Айзек Азимов, Рэй Бредбери, Станислав Лем. Прежде всего, его романы и повести – это рассказ о тех, кто сотворил апокалипсис – непредсказуемых и бескомпромиссных, готовых кинуться в любую потасовку, не думая о последствиях. Недаром Лузлиф Харпер, один из героев его единственной пьесы «С днем рождения, Ванда Джун!» говорит: «Никогда не деритесь, если у вас на ногах роликовые коньки». В этой короткой фразе – весь Воннегут. Война наложила сильнейший отпечаток на его творчество, и где бы ни происходили события в прозе Воннегута, главные действующие лица – это мы с вами, а место действия – планета Земля. Поэтому характеры его героев по-человечески противоречивы. Их как бы разрывают два пространства – пространство сугубо земного существования и второе, небесное, безвременное. Достаточно вспомнить его Билли Пилигрима из «Бойни…», произвольно и бессознательно путешествующего во времени.
История семейства Райенов в «Ванде Джун» - это «Одиссея» по Воннегуту. Умчавшийся на войну Гарольд Райен (сам Одиссей), ждущая его Пенелопа и современный Телемах (Пол). Только история войн и скитаний Гарольда – это не череда подвигов, не тяжелый десятилетний путь домой к заветному ложу из корня маслиничного дерева, которое должно было бы символизировать мир и любовь, дом и родину. Дом Гарольда-Одиссея – не мифическая Итака, а вполне современный мир, который населяют добропорядочные обыватели: врачи и торговцы пылесосами, задиристые мальчишки, мир, в равной степени уравновешенный любовью и насилием. После десяти лет далеко не эпических странствий Гарольд приводит за собой призраков своей прошлой и настоящей жизни. С его возвращением начинаются «фарс-мажорные обстоятельства». Пресловутые женихи унижены и осмеяны. «Верная Пенелопа» сбегает из дома, сын в начале пьесы находится на грани самоубийства, в конце – он уже готов убить родного отца, с чьим возвращением он связывал так много. Собственный день рождения герой отмечает тортом, который не забрали из кондитерской родители сбитой грузовиком с мороженым девчушки по имени Ванда Джун. Характерный типаж для американской литературы известного периода Гарольд Райен – Буффало Билл, капитан Ахав наших дней, упивающийся чувством свершенного и неоцененного человечеством подвига. Любовь для Гарольда Райена сродни надругательству, триумфу покорителя городов. Как победитель он получает на разграбление тонкий мир человеческих взаимоотношений своей вновь обретенной семьи. Мир, в который Гарольд вторгается «без стука».
«Кричащий» мир сцены
Спектакль пленяет своей необычайной пластикой, связанный с образом Пенелопы, тяжеловесностью и грубостью, которые привносит с собой вернувшийся Гарольд.
Сценография художника сцены Владимира Авдеева подчеркивает с одной стороны трагизм героев, с другой – насмехается над ними. Кричащие на разные голоса двери, с расходящимися концентрическими кругами-мишенями, напоминают страшную детскую комнату из рассказа Рея Бредбери «Вельд», а гигантская тигриная шкура, кровью выплеснутая на сцене олицетворяет застоявшуюся атмосферу смерти, предрекает гибель семье Райенов. В конце, после незадавшегося самоубийства Гарольда, шкура оживает в «плюшевом» танце, в который вовлечены все действующие лица. Здесь же и журнальный столик, сделанный из гигантского черепа носорога или динозавра, как будто главный герой добыл свои трофеи, не сходя с тропы, в далеком прошлом («И грянул гром» Р. Бредбери
Костюмы и атрибутика героев опереточно-гротескны. Скрипка в руках дока Норберта – гипертрофированный хирургический скальпель, а пылесос Герба Шатла напоминает пресловутый «ядерный чемоданчик». Доктор Норберт на протяжении всего спектакля не вылезает из комбинезона врача-реаниматолога, а в сцене, когда вернувшегося из Амазонских джунглей Гарольда Райена мучает тропическая лихорадка, он заявляется к нему увешанный емкостями для переливания крови. Сценический образ продавца пылесосов дополняет яркий наряд, который напоминает одновременно и куртку матадора и детский матросский костюмчик. Костюмы Пенелопы, трижды меняющиеся за время спектакля, подчеркивают ее женственность, и дикий неудержимый чувственный нрав. В последних сценах ее платье – это подвенечный наряд и саван одновременно. Такие же метаморфозы претерпевает и оружие главного персонажа. Появление Гарольда и Харпа на сцене в нелепых и ярких по своей окраске мотоциклетных шлемах, увешанных узнаваемыми «хипповскими» цветочками типа «любит - не любит», создает комический эффект: невероятной длины сабля и ружье, как будто бы позаимствованное случайно у охотника из детской сказки про Красную шапочку. Однако в финале ружье таки стреляет, преобразившись в боевой солдатский карабин.
В постановке задействовано два возрастных актерских состава, если такое разделение вообще свойственно актерской труппе. Образ Пенелопы в исполнении молодой актрисы Анны Корзун наполняет действие неудержимостью и темпераментом дикой кошки, почуявшей добычу. За право обладанием ей вступают в единоборство женихи: Герб Шаттл (Андрей франк) и Вудли Норберт (Максим Бардашев). С появлением Гарольда образ героини Корзун претерпевает существенные изменения. Теперь это уже не самоуверенная ветреная сердцеедка, а сраженная в битве амазонка, растекающаяся в грубых, не привыкших к ласкам, руках свирепого Ахиллеса. Пенелопе Ольги Рябовой зритель сочувствует по-настоящему. Она наполняет образ своей героини трагизмом. Ее слезы – плач Деметры, потерявшей свою любимую дочь в сумерках апокалипсиса. Актриса не старается обрушить на зрителя бешеный темперамент своей тридцатилетней «изголодавшейся» по любви героине, а понемногу приоткрывает ее образ с самых неожиданных сторон, которые в конце сольются в неистовом крике боли и протеста.
Кто твой враг, Гарольд?
«Отсутствие «злодея» - одна из самых слабых сторон моей пьесы…» - писал сам Курт Воннегут. Гарольд в исполнении Александра Виниченко меньше всего похож на «злодея», каким его хотел бы видеть Воннегут. Скорее – это упивающийся причастностью к убийству Цезаря Брут (история с майором Зигфридом), но, в то же время, уставший от жизни, измученный призраками своей героической но, по сути, бессмысленной жизни. «Я уложил во всевозможных войнах человек двести… и других зверей ухлопал не одну тысчонку – из спортивного интереса». Попытки самоубийства Гарольда в пьесе тщетны. Он не просто герой без цели, мусор (собственная характеристика), но и клоун, чаплинский бедолага, спасающийся от своих преследователей, опасно балансируя на разделительной полосе меж двух враждебных ему миров. В конце этой полосы предел, иудина осина, которая конечно же рухнет, даже если герой просто попытается навесить петлю - чем, собственно, и заканчивается пьеса.
Кстати, попытку самоубийства герой Виниченко совершает еще в первом действии. Один, в пустой гостиной, окруженный охотничьими трофеями, он безуспешно пытается приладить шейный платок, превратив его в петлю. В самой пьесе этого эпизода нет. Просто на репетиции актер поиграл своим платком, а Лариса Лелянова тут же ухватилась за эту бесценную находку актера. Образ Гарольда, в результате, стал еще трагичнее и глубже для понимания. Александр Виниченко тонко чувствует внутренний, ограниченный мир своего героя. Поэтому в его исполнении Гарольд временами вызывает нечто, похожее на симпатию и даже сострадание. Последнее особенно важно для постижения образа Гарольда. Он не палач, но и далеко не жертва. Просто он смотрит на мир через оптический прицел своей убогой логики. Других ракурсов для него просто не существует.
Сколько презрения и брезгливости в самой позе, посадке головы, взгляде у героя Виниченко к тому, что называется смертью или просто человеческими слабостями. Почти в течение всего второго действия мощная по своей силе и таланту игра Александра Виниченко концентрирует на своем герое все внимание зрителей, пока не разбивается о короткий, но глубокий по своему трагизму монолог полковника Лузлифа Харпера, которого сыграл один из ведущих актеров театра Вячеслав Оствальд. «Я мог бы стать отцом всех этих людей из Нагасаки и матерью заодно тоже, – просто не сбросив на них бомбу». Нельзя не упомянуть о роли Милдред (Жанна Апарина), достаточно второстепенной по пьесе, но несущей в себе достаточный идеологический заряд, как и роль Лузлифа Харпера. Милдред – это то, чем никогда не станет поднявшая мятеж Пенелопа.
Евангелие от Воннегута
Спектакль очень простой и сложный одновременно. Мастерство режиссера-постановщика, потрясающая игра актеров и, наконец, сам материал превратили постановку в некий, известный только мастеру, сплав, из которого выходят не гвозди, но дамасский клинок. Пьеса буквально шокирует зрителя происходящим, обрушивая на него одну проблему за другой, а автор постоянно выбивает тот краеугольный камень, лежащий в основе построения сюжета, чтобы окончательно привести зрителя в состояния легкого умопомрачения. Добропорядочный и принципиальный своими взглядами на мир доктор Вудли становится на колени – его нельзя не презирать, Сын поднимает руку на отца, Отец готов убить всех, правда, не находит для этого повода. Герой войны и меткий стрелок, Гарольд стреляет в себя из винтовки в упор и – промахивается. Как признается сама Лариса Лелянова: «Я никогда бы не взялась за постановку пьесы, в которой бы Гарольд остался жить». Известно, что Воннегут долго работал над финалом, и осечка Гарольда – только один из вариантов финала.
Можно долго рассуждать о современности и даже своевременности постановки самой пьесы тогда, в 70-х на Бродвее, и сейчас, когда на дворе 21-й век. Можно снова и снова муссировать тему возвращения фронтовиков, истоков терроризма и прочее… Главная мысль автора стоит выше всех досужих писательских и журналистских домыслов: как тяжело в наше страшное время оставаться милосердным!
Война по Воннегуту начинается в человеческих душах. Мы сами – ад. Война идет в семье, во взаимоотношении полов, в отношениях с детьми… Воннегут сравнивает взрыв атомной бомбы в Нагасаки и смерть тещи – гениальный образ войны. «Сперва Нагасаки, а теперь теща!» говорит военный летчик Лузлиф Харпер. Полковник совершенно искренне произносит эти слова, потому что впервые для себя он открывает, что смерть тысяч людей и смерть одного человека, в принципе, одно и тоже: «Не нужно знать, как делается скрипка, достаточно просто – не ломать!»
И зритель не остается в стороне, а герои Воннегута в режиссерской интерпретации Ларисы Леляновой втягивают его в разворачивающееся действие. Жанр спектакля заявлен как комический ужас, но главное для режиссера не эпатировать публику, а заставить зрителя думать, хотя бы в пространстве и времени сценического действия. Поэтому у каждого, кто пришел в театр на Воннегута, за спиной обязательно прячется, до поры до времени, своя Ванда Джун.
Семен ЛИВАНОВ