Дорога в никуда

Очередь за Солнцем на холодном углу.
Я сяду на колёса, ты сядешь на иглу.
Егор Летов

Она стояла, и не отрываясь смотрела на его тонкие пальцы с зажатой в них сигаретой. Смотрела, как он подносит руку ко рту, вдыхает ядовитый сигаретный дым и снова опускает руку. Как пальцы заученным движением стряхивают пепел. Его длинные, плохо промытые и не расчесанные темные волосы закрывали лицо, но если судить по рукам, то кожа была очень бледной. Куртка, наброшенная на черный свитер, не могла скрыть худобу. Он резко поднял голову, от чего волосы упали на плечи, посмотрел на нее. Его бледные глаза блестели, как у больного. Выбросив сигарету и понурившись, он скрылся за стеклянными дверями института.
А она продолжала смотреть на то место, где он стоял. Он был ее мечтой, исполнением всех ее желаний. Отчужденный, одинокий старшекурсник с длинными волосами. Гот. Представитель той самой субкультуры, которую она так любила и частью которой не являлась. Даже не зная его, она поняла, что только с ним и ни с кем другим она хочет связать свою судьбу. Она понимала, что он может оказаться совсем не таким, каким она придумала его себе. Но даже эта мысль, грызущая как червяк яблоко, не мешала ей мечтать о нем.
Она часто видела его в институтских коридорах. Одного или в группе хохочущих приятелей. Но сам он не смеялся с ними, а шел, опустив голову, лишь иногда односложно отвечая на их вопросы. Подойти к нему ей не хватало смелости. Ведь он – старшекурсник, а она в институте всего месяц. Но она по-прежнему провожала его взглядом, думая, что он единственный из всех ведет себя естественно, не пытаясь натянуть на себя маску святого или грешника.

Был обычный день. Такой же, как и тридцать дней до него. С деревьев так же падали листья, осыпая грязную землю желтым ковром, и небо все так же надувало над головой тяжелые синие тучи.
Она вошла в столовую и сразу же уперлась в него взглядом. Опустив голову, он сосредоточенно считал деньги. Она заметила, что его рука, на которой лежали монеты, слегка подрагивает. Пройдя вглубь пустой столовой, она стала наблюдать за его отражением в немытой витрине. Темная рубаха, на шее поблескивает тяжелый крест, кольцо на пальце, а сами пальцы – в каком-то напряжении. Бледное лицо закрыто волосами, но темные круги под глазами отчетливо видны.
Он неожиданно понял голову и обратился скорее к пустоте, чем к ней:
 - Семь рублей не одолжишь?
Она резко повернулась, не сумев смыть с губ улыбки. Порылась в карманах и протянула ему пятак и два рубля. Он сгреб деньги с ее ладони, и она поразилась, насколько холодные у него пальцы. Она любовалась, как волосы упали на спину, когда он, закинув голову, пил минералку из горлышка. Потом, подбадривая себя, подошла к нему:
 - Вообще-то семь рублей – ровно половина стоимости бутылки.
Он вытер губы тыльной стороной ладони и протянул ей минералку. Она сделал один глоток не потому, что хотела пить, а потому что хотела почувствовать вкус его губ.
 - Меня, кстати, Марина зовут.
 - Денис.
У него был глухой голос и говорил он как бы с задержкой.
 - А с какого ты курса?
 - С четвертого.
«Так значит ему… двадцать один! Двадцать один год…» Марина восхищенно вздохнула.
 - Может, пойдем погуляем?
Он рассеяно посмотрел на часы.
 - У тебя, наверное, лекция должна быть.
 - Я собиралась ее прогулять.
 - А я собирался на лекцию. Бессмысленно пропускать высшую математику, даже если это и скука. Увидимся.
Уперев взгляд в пол, Денис направился к выходу.
 - Подожди! – Марина сунула ему в руки бутылку минералки, - все равно пить не буду.
Его губы благодарно улыбнулись, глаза остались отчужденными и пустыми.

Иногда они виделись в институте, и она удивлялась, ловя на себе чьи-нибудь презрительные или сожалеющие взгляды. У Дениса она ничего не могла спросить. Банально боялась, что он бросит ее. Хотя, «бросить» – смелое слово. Они были всего лишь друзьями, плохими друзьями.

День был похож на предыдущие сто. Только падали на белую землю холодные крупинки. И небо было равнодушно-синим, будто затянутым тонкой паутиной.
Денис поймал Марину около кабинета.
 - Можешь помочь мне?
 - А в чем дело?
 - Мне нужно съездить кое-куда, а одному… страшновато.
Она закрыла глаза, чтобы поверить, что ей это не снится. Он приглашает ее! Сам!
 - Конечно.
 - В холле после уроков, - бросил он, уходя, а она, как и прежде, смотрела на его удаляющуюся спину, не в силах смыть с губ улыбку восхищения.
Марина порадовалась, что захватила с собой косметичку. Все же за три пары макияж теряет свою первозданную свежесть. А для Дениса она хотела быть неотразимой.
Денис уже ждал ее, нервно ходя по холлу. Марина накинула дубленку, и они вышли на запорошенную снегом и людьми улицу. Поехали в район, о существовании которого девушка даже не подозревала. Невысокие перекошенные дома, неприятные типы на улицах. Марина попыталась взять Дениса под руку, но тот опустил руку и сжал ее ладонь.
 - Страшно, - прошептала девушка. В ответ на ее слова небо начало темнеть. Зимой ночь рано вступает в свои права.
 - Мне тоже, но я надеюсь, что все будет нормально.
Они вошли в плохо освещенный подъезд, со стенами, исписанными ругательствами и названиями музыкальных групп, соответствующих вкусам посетителей подъезда. По изломанной лестнице поднялись на четвертый этаж. Лампочка тускло освещала железную дверь, сильно исцарапанную ножами. Марина физически почувствовала, как хозяева скрытых во тьме квартир, прильнув к глазкам, разглядывают их.
Денис обнял девушку за плечи, заглянул в глаза:
 - Пожалуйста, подожди меня. Никуда не уходи. Дождись, ладно, - и, уже повернувшись к двери, бросил через плечо, - я быстро.
Он скрылся. Марина прислонилась спиной к обшарпанной стене, прижала сумку к груди. Ее била дрожь от страха. Казалось, что сейчас люди вырвутся из своих квартир, чтобы наброситься на нее.
С каждой минутой она дрожала все сильнее. Страх проникал откуда-то извне, вместе в воздухом, душил изнутри. Марина присела на корточки. Взгляд упал на часы. «21:30». Обычно в это время она уже была дома…
Железная дверь с грохотом открылась. Марина вскинула глаза. Небритый парень с разбитой губой неприятно хохотнул, и ушел, на ходу натягиваю рваную куртку. Марина вжалась в стену. Очень хотелось плакать, но она не могла показать тем, кто прятался в тени лестничной клетки, как она боится.
Денис вышел через полчаса. Шатаясь, со значками, превратившимися в крошечные точечки. Марина бросилась ему на шею. Он поцеловал ее в угол рта, прошептал, наклонившись к уху:
 - Спасибо… что дождалась…
Марина поддерживала Дениса всю дорогу до остановки. Спрашивать, что с ним, не хотела. Боялась разрушить ту ауру близости, что сформировалась между ними.
За окном троллейбуса мелькали не дома, а укрытые туманом очертания. И этих очертаний Марина не узнавала.
 - Куда сейчас? – робко спросила она у Дениса.
 - Домой.
 - А я?
 - Вот институт. Сейчас остановится, а там доберешься.
Марина выскочила из троллейбуса и бегом бросилась к остановке, с которой обычно ездила домой. На часы смотреть было страшно но, судя по тому, как низко висело небо над головой, времени было порядочно.
Мама встретила девушку на пороге.
 - Пол двенадцатого. И скажи на милость, где ты шлялась?
Марина почувствовала, что краснеет.
 - У подруг засиделась, а потом… на остановке стояла…. Троллейбуса долго не было…
 - Ужин на столе, - устало бросила мама и ушла в комнату. Папа уже спал – ему завтра рано вставать.
В словах матери, в интонации, Марина почувствовала упрек. Ей стало стыдно, до боли, но мысли о родителях быстро вытеснил Денис. Он стал для Марины почти что центром мира.

Зимняя сессия прошла сравнительно легко. Марина сдала ее не на отлично, но все же довольно неплохо, чтобы продолжать получать стипендию. О своих результатах Денис не распространялся, а Марина не спрашивала. Слишком сложно ей было наладить контакт с ним, поэтому она боялась неверным вопросом разорвать ту тонкую нить, что связывала их. Еще не навсегда, но уже достаточно крепко.
Они сидели в холле обнявшись, и Марина нисколько не жалела, что в который раз прогуливает лекцию по начертательной геометрии. Ей было уже все равно. Основное место в жизни занимал Денис. Он дремал, положив голову ей на плечо. Девушка гладила пальцами его спутанные волосы и мечтала о том, как однажды ночью он приведет ее в сою квартиру…
 - Марин, у меня жуткие проблемы, - Денис встряхнул головой, будто отгонял кошмарный сон.
 - Я могу помочь?
 - Мне нужны деньги, шестьсот рублей. Если не отдам через два дня… не знаю… они все что угодно могут сделать…
 - Кто они?
 - Какая разница? У меня нет денег! Стипендии хватает только на еду и плату за квартиру… Отдавать нечем, в общем.
Он потер пальцами глаза, и Марине показалось, что он плачет.
Квартира была его больным местом – на нее уходили все деньги. С другой стороны, он не мог жить с родителями по причине их постоянных разногласий. Поэтому как бы ни портил жизнь однокомнатный бедненький остров, плюсов у него все же было много.
 - Я могу отдать свою стипендию, - тихо прошептала Марина.
Стипендия ей и самой нужна была: деньги на мобильный, косметика, какие-то мелочи. Но она не могла оставить в беде любимого человека. Слишком уж любимо…
 - Вернуть только не обещаю…
 - Да и не надо.
Он крепко прижал девушку к себе:
 - Маринка! Ты меня просто спасла!

Без него было ужасно. Хотелось ломать мебель и лезть на стену. Но иногда он замыкался в себе, не бывал в институте и никого не хотел видеть. Даже ее. Бывал у него и просто приступы плохого настроения. Примерно раз в неделю. Тогда он ненавидел свет и людей, улицы и все, что происходит на них. Тогда они сидели в его почти пустой комнате, обнимались и молчали.

 - Иногда мне кажется, что все это сон…
 - Что сон? – Денис встрепенулся.
 - То, что мы вместе…
 - Пусть это будет сном. Во сне ты видишь не правду, а только то, что хочешь видеть.

День был похож на предыдущие двести пятьдесят. Только снег бежал по улицам грязными ручейками, да набрякли на деревьях нежные почки.
Денис возился на кухне, Марина сидела в кресле в его комнате и барабанила пальцами по исцарапанной поверхности стола. Книги и конспекты лежали горкой, и всю эту неустойчивую пирамиду венчал свернутый кусок фольги. Марина прикоснулась к нему, на пальцах осталось что-то белое, вроде муки. В эту секунду вошел Денис. Он с раздражением схватил комочек фольги, засунул в ящик стола и со стуком захлопнул ящик. Марина вздрогнула:
 - Ты чего? Я хотела просто посмотреть.
Он поморщился, из-за чего его красивое лицо обрело какое-то яростное выражение.
 - Пожалуйста, не трогай ничего на моем столе.
Это была не угроза, но лишь потому, что Денис употребил слова «пожалуйста». В остальном: и в выражении его лица, и в интонации, и в построении фразы сквозила злость. Но Марину это лишь раззадорило.
 - Почему?
Денис передернул плечами. Движение было каким-то конвульсивным.
Девушка встала и положила руки ему на плечи.
 - Я думала, мы доверяем друг другу.
 - Мы доверяем…
Его слова оборвал треск телефона. Аппарат стоял на низеньком столике и, чтобы говорить по нему, приходилось либо садиться на пол, либо наклоняться, либо стоять, держа телефон в руках. Столик был низким, а шнур телефона – слишком коротким соизмеримо с человеческим ростом.
Денис взглянул на телефон с выражением непреодолимого отвращения, но все же взял трубку и, сгибаясь все ниже, слушал, что говорит ему невидимый голос. Заметив, что он отвернулся, Марина подошла к столу и выдвинула ящик. Лучи врывающегося в окно солнца отразились от шприцев, в беспорядке разбросанных в ящике. Девушка с тихим стоном опустилась в кресло. Она поняла все в одну секунду, и врывающееся в окно желтое солнце вмиг стало черным.
С грохотом упала на рычаг трубка телефона. Денис подошел и задвинул ящик. Резко, почти враждебно.
 - Довольна? Да, я наркоман.
Она заплакала. Слезы залепили глаза, заструились по щекам.
 - Я люблю тебя.
Из-за слез она не увидела выражения его лица, не заметила, как обмякли его плечи.
 - Марина, - Денис бессильно передернул плечами. Девушка встала и крепко прижалась к нему.
 - Я же люблю тебя, как мы можешь…
Он рассеяно погладил ее волосы:
 - Так получилось.
 - Неужели ты не можешь это бросить… ради меня…
Он отрицательно покачал головой, но она этого не заметила, как не заметила его грустной улыбки.

У Марины не было лучшей подруги. Подруги были, но ярлык «лучшая» не подходил не к одной из них. И ни одной из них она не могла рассказать, в какой трясине увязла. Об этом она написала знакомой, живущей в тысяче километрах. Они никогда не встречались и видели друг друга исключительно на фотографиях. Но Марина доверяла ей, как доверяют соседу в электричке – зная, что увидевшись раз не встретятся больше никогда. Своеобразный вариант «одноразовых друзей». Через три недели пришел ответ: «Поверь, Марин, он никого не любит. Никого, кроме своих наркотиков. Он не любит даже себя, что уже говорить о тебе…» Марина в гневе отшвырнула письмо. Она слишком любила Дениса, и не могла выносить, когда кто-то критиковал его. Даже если критиковать было за что.

Весенняя сессия была сложнее и серьезнее, и Марине потребовалось приложить все свое везение, чтобы сдать ее хотя бы на запись «хор» в зачетке. С немалым трудом ей это удалось. За это время Дениса она не видела. Он напоминал о своем существовании редкими звонками на домашний телефон – мобильный у Марины был отключен – но эти разговоры редко продолжались более пяти минут. Дениса патологически раздражали телефонные разговоры.

Это выпало как гром среди ясного неба. Мама вошла в Маринину комнату и, смотря в пол, сообщила:
 - Собирайся, мы едем к папиным родителям.
Вообще-то родителями они назывались лишь условно. Это были папины мать и сестра. Такие же тихие и незаметные, как и он. Сестра – увлеченная своей работай и ничего не замечающая вокруг, мать – столь же глубоко зарывшаяся в домашние дела. В их доме было скучно и чудовищное напряжение вечно занятых людей висело в комнатах, как туман. Но отец любил их всем сердцем и в любую свободную минуту ехал к ним. Благо, ехать было недалеко, не более двух часов. Обычно Марина увиливала от этих поездок, но сегодня скандал закатывать было бесполезно – если мама звала собираться, она была неумолима.
В маленьком городишке, где жили «родители» Марине было совершенно нечего делать. Она пялилась в телевизор, гуляла с мамой по маленьким магазинчикам или, на худой конец, пересматривала фотографии студенческих будней отца. Девушка чувствовала себя отчужденной и одинокой, ей не хватало Дениса. До боли, до слез. Каждый вечер она писала ему десяток смс и получала ответ лишь на две или три. Это была его обычная манера общаться.
На третий день Денис исчез. Не звонил, не отвечал на смс. Марина понимала, что это может быть связано с периодом привычной для Дениса депрессии, но не могла не волноваться. Она стонала дни напролет, но родители не внимали ее мольбам. А ее тянуло домой. Неумолимо, чудовищно. В маленьком городишке как будто не хватало воздуха. Родители сдались через неделю. Отец распрощался с матерью и сестрой и отвез семью домой.

Был вечер, но лето даже вечернее небо оставляло светлым. Отец рассказывал сестре по телефону, что удачно добрался, мать готовила ужин.
 - Я пойду, погуляю, - бросила Марина с порога и захлопнула дверь раньше, чем мать успела бросить какое-нибудь предупреждение.
Девушка умоляла себя не спешить, но не могла сдержаться. Последние двести метров до дома Дениса она бежала. Почти бегом поднялась по лестнице, долго билась в деревянную дверь. Звонок был срезан, а новый устанавливать было ни к чему. На стук никто не открывал. Дениса точно не было дома – он спал очень чутко, а от такого стука и мертвый проснулся бы.
Вздохнув, Марина отправилась к родителям любимого. Она не слишком симпатизировала им, но они любили ее. И жалели. Любили с какой-то примесью сострадания. Да и как еще можно любить глупую девочку, полюбившую наркомана?
Матери Дениса было лет пятьдесят, но когда она открыла дверь, Марина не узнала ее. Женщина как будто состарилась вдвое. Веки - красные, под глазами - темные круги, а лицо – осунувшееся, сведенное нечеловеческой гримасой.
Она молча впустила девушку внутрь и захлопнула дверь.
 - Что случилось? – вопрос Марины потонул в рыданиях женщины.
Из кухни вышел отец Дениса – отставной военный.
 - Передозировка, - он затушил сигарету в пепельнице, которую держал в левой руке, - умер Денис.
Марина пошатнулась. Если бы за ее спиной не стоял диванчик, она упала бы на пол.
Чувств не было. Была только пустота. А еще – боль. Слов тоже не было. Точнее сначала – целый поток, такой большой, что она ее успела ничего сказать, потом – совершенно ничего. По щекам заструились слезы, рыдания застряли в груди.
Мать Дениса присела рядом на диванчик, крепко обняла девушку. Заплакала.
Военный ушел на кухню, где снова и снова щелкал зажигалкой, возрождая дрожащее пламя. Заставляя его умирать и снова воскресать из пепла.

«У меня ничего нет. И в душе – пустота. Яма. Пустыня. А песок – это боль. Больше ничего нет. И я все еще не верю, что это могло произойти. В этом есть что-то… неправильное. Знаешь, я не могу его забыть. Я люблю его. А он…»
Ручка дрогнула и буква «н» получилась какой-то надломленной. Руки у Марины дрожали все сильнее. Она отложила ручку и наклонилась к ящику стола. Достав все необходимое, девушка вернулась мыслями к письму. «В чем-то ты все-таки была права, - мысленно обратилась она к подруге, которой было адресовано письмо, - он никого никогда не любил».
В руке Марины дрожал шприц.

Октябрь, 2005