Комната 101. Бен едет в Дублин

Бен Винтерс искал минибар. Он провел взглядом по плинтусу до дальнего угла. Минибары – это величайшее изобретение; он видел их в десятках фильмов. Ему нравился размер маленьких бутылочек, разнообразие которых можно вместить в такое лаконичное пространство. И еще хрустящий картофель - если хочешь. Он бы хотел опуститься на колени и заняться любовью рядом с одним из них. Но он искал его вот уже 10 минут и не мог найти эту чертову штуку.
Бен впервые оказался в номере отеля. Он был достаточно счастлив. Но игра минибара в прятки начинала его раздражать. Это была одна из тех вещей, о которых он мечтал. Он открыл нижний ящик – тот же, в котором он хранил свои трусы и носки дома, прекрасно понимая, что минибар там оказаться не мог. Но все-таки он его открыл. И его там не было.
Хватит.
Он вернулся к кровати и сел на нее. Один раз подпрыгнул. Неплохо. И еще раз. Хорошие пружины и не скрипят. В этой кровати здорово заниматься сексом. Не в ней, а на ней. Прямо на покрывале. Не просто сексом – любовью. С незадернутыми занавесками. И с минибаром на расстоянии вытянутой руки. Он точно был где-то тут. Он мог бы позвоить кому-нибудь вниз на рецепцию и спросить: «Где здесь минибар?» Но он бы чувствовал себя идиотом; он бы услышал, как они усмехаются, советуя ему сделать два шага направо и глянуть за картиной, на которой изображена скаковая лошадь. Он уже там смотрел. Хуже того, они могли бы ответить ему, что минибара в номере не было. И что бы эта новость с ним сделала? Все его мечты превартились бы в лохмотья еще до того, как он почистил бы зубы и снова надел бы ботинки. Неет. Он был где-то здесь. В каком-нибудь очевидном месте. Где-то, где он даже не подумал посмотреть. Таращился ему прямо в лицо.
- Я знаю, ты тут, - сказал он вслух.
Потом прислушался. Он был только в трех шагах от входной двери. Кто-нибудь проходивший мимо мог услышать его. Ну и что, даже если так? Тут не было никого, кого бы он знал. Никого, кого бы он когда-либо видел. Он мог делать, все что хотел. Но до сих пор все, что он сделал, это сел на кровать, снял ботинки, начал охоту на минибар и вернулся на кровать. Он просто терял время, вот и все.
Но времени было чуть за полночь. Ночь только начиналась. Он встряхнулся, принимая решение, и надел ботинки. Через минуту. Ему нравилась комната. Она была очень неплоха. Так же хорошо как дома. Он ожидал, что она будет чуть больше, может быть, немного более необычной – ваза фруктов, или один из тех белых мохровых халатов на краю кровати, а лучше, два. Но он был вполне доволен.
Он никогда не делал ничего подобного прежде. И, видел Бог, и это-то было немногим. Он просто заказал номер в отеле на ночь, вот и все. Но все равно он чувствовал себя виноватым. Ему казалось, что кто-то следит за ним, сидит в засаде, чтобы поймать его. Его постоянно преследовала эта мысль. Он будто жил всю жизнь перед воображаемой камерой. Дома он всегда надевал футболку, когда шел ночью в туалет, на случай, если кто-то на лестнице поджидал его, чтобы посмотреть на него. Или, если он забывал о футболке, или не мог найти ее в темноте, он втягивал живот и шел по площадке к двери туалета развязной походкой, толкал дверь локтем и справлял нужду достаточно громко, чтобы развлечь любого, кто еще не спал и наблюдал за ним. Когда он был моложе, он часто носил детей на плечах, даже когда они бились за то, чтобы остаться на земле, потому что он хотел доказать, что он хороший отец. И теперь, достигнув своего возраста, он все еще был в этом. Сидел на гостиничной кровати в номере совершенно один боялся пошевелиться, как если бы что-то натворил.
Его первая ночь в отеле. Он сказал жене, что собирается остановиться на ночь в доме брата, что утром они вдвоем собираются на похороны своего старого школьного товарища. Это было предлогом, позволившим ему надеть костюм и перешагнуть порог дома. Она даже завязала ему галстук и поинтересовалась, сильно ли он расстроен тем, что человек его возраста, которого он знал, умер.
- Да, немного, - ответил он. – Хотя я и не видел его сто лет.
- Все равно, - сказала Фрэн. – Это ужасно.
- Мы вместе сидели за партой одно время, - сказал он. – В пятом классе.
Она обняла его.
И вот, он был здесь.
Ха.
Он поднялся с кровати и пошел к креслу рядом с телевизором. Посмотрел за ним. Минибара там не было. Только куча проводов, пробирающихся друг через друга в гнезда. Он включил телевизор, возвращаясь к кровати. Новости. Их западный корреспондент брал интервью у парня в кепке, который жаловался на то, что соседские страусы сильно шумят по утрам. Бен поискал пульт. Он нашел его на прикроватной тумбочке – минибара там тоже не было. Пульт был прикреплен к стене на закручивающейся пластиковой проволоке. Очень короткой пластиковой проволоке. Бену пришлось лечь на кровать, чтобы направить пульт на телевизор. Он опустился на кровать и почувствовал, как неподвижность привязывает его к кровати. Пульт не работал. Он нажал кнопки, которые дома переключили бы канал на Би-Би-Си 1 или Нетворк 2, но ничего не произошло. Страус смотрел через загородку на ханжу в кепке. Он кинул пульт на кровать и снова начал подниматься. Что-то пробежало по кровати. Бен скатился на пол. «Черт побери!» Это была чертова крыса или кто-то вроде. Он отодвинул лицо подальше от края кровати и посмотрел. Это был пульт управления; пластиковая проволока протащила его назад к тумбочке.
Бен захотел оказаться дома. Был четверг. По четвергам он всегда встречался с друзьями в местном баре; он всегда любил это. Он лишил себя этого. Никто не знал, что он был здесь. В гостиничном номере, в трех милях от дома. В своем лучшем костюме, сидящий на полу, до черта напуганный ползающим пультом от телевизора. Он не знал, почему он был здесь. Если бы Фрэн сейчас вошла, он не смог бы объяснить ей этого, даже если бы хотел быть честным.
- Что ты делаешь на полу?
- Пульт шевелился.
- Что ты делаешь в отеле?
 Это был больше чем вопрос. Он корчился, только подумав о том, как на него ответить. Он никогда не был в отеле до этого. Он хотел узнать, как это – жить в отеле. Ему было любопытно. Все это были правильные, честные ответы. Но почему один? Почему так близко к дому? Почему один? Почему один, Бен? Почему один? Фрэн тоже никогда не была в отеле. Насколько он знал. Почему один, Бен?
Что бы он ответил ей? Он не был счастлив. Это тоже было правдой – он не был счастлив. У него была работа, которую он любил, и которая у него получалась; у него была жена, которую он любил и которая любила его; у них было трое детей с ясными глазами, которые до сих пор целовали его перед сном, если шли спать раньше, чем он; он не был таким толстым, как большинство его друзей. Есть за что быть благодарным – и он был. Но все равно не был счастлив. Если бы он был моложе, он бы сказал, что ему скучно. «Надоело», «достало», «выбесило». «Самоубийство» - это было уж слишком, но порой он чувствовал, было не так уж далеко от истины. Он просто был несчастлив.
Он не знал почему.

Он поднялся с пола и пошел обратно к телевизору. Пошел к телевизору – это было то, чего ему не приходилось делать в течение многих лет. Он выключил его. Возможно, там были спутниковые каналы, которых не было у него дома, Плэйбой или польский порнографический канал или подобные каналы других стран, в которых нет соответствующего закона, но его это не интересовало. Он приехал в отель не для того, чтобы смотреть телевизор. В этом он был уверен.
Пора было что-то делать. Он надел ботинки. И потом, в любом случае, телевизор все еще будет здесь, когда он вернется.
Бену было сорок три. Он мог разбить свою жизнь на десятилетия. Он был женат два десятилетия. Он болел за Фулхэм три с половиной. Он закончил школу два с половиной десятилетия назад. Он встретил лучшего друга и лучшего человека, Дерека, тридцать один год назад. Первое Причастие – тридцать пять лет назад. Первый секс – двадцать четыре. У него был дом, который должен был перейти в их с Фрэн владение через десять лет. Он должен был уйти на пенсию через двадцать лет. Он должен был умереть через тридцать.
Чертов Фулхэм. Если подвести итог, так и есть. Это могло дать объяснение, почему он был здесь. Тридцать шесть лет назад, когда Бен и его друзья решали, за какие команды болеть, принимая собственные решения или следуя по стопам своих отцов и братьев, Бен выбрал Фулхэм. Остальные болели за Юнайтид, Ливерпуль, Лидз, даже Челси. Но Бен поверил своему брату, который поддерживал Юнайтид. «В одном доме не может быть двух людей, которые болеют за одну и ту же команду», - сказал тот Бену. «Это невозможно». Вен помнил, как у него на глазах выступили слезы; он правда очень хотел болеть за Манчестер Юнайтид. Он ждал, что его брат усмехнется и скажет, что он просто пошутил над ним. «Ты должен болеть за Фулхэм», - сказал его брат. «Это должен быть их год». И после этого последовали три с половиной десятилетия невезения. Невезения без конца и без перерывов. Как-то друзья Бена взяли своих детей в Энфилд и Олд Трэффорд. Но младший сын Бена Найалл уже позвонил в Чайлдлайн, когда Бен предложил ему вместе сходить в Крейвен Коттедж. Найалла назвали в честь брата Бена.
И это был не только футбол. Футбол был тут ни при чем. Это было во всем. Его устраивала его работа, но он вдыхал новую жизнь в автомобильные двигатели в течение двадцати пяти лет. У него хорошо получалось – его называли мастером; ему часто давали гнутые ложки в столовой и просили выпрямить их – но он никогда не делал ничего другого. Были и другие вещи, которые он мог бы делать, но было слишком поздно; он так никогда о них и не узнал. Он любил Фрэн. Правда. Но это значило, что существовали десятки, сотни, миллионы женщин, которых он не мог знать и любить. Он знал, что эта мысль была очень несправедлива к Фрэн, что она была даже смешна – мысль о том, что все женщины мира были лишены его, потому что он женился на Фрэн. Но он любил смотреть на женщин, и он не был несимпатичным парнем, и у него было чувство юмора и, черт побери, бывали случаи, когда он мог заплакать. (Он вспомнил как однажды, может быть лет десять назад, он разговорился с женщиной в автобусе. Автобус затормозил, объезжая две машины, которые столкнулись посреди дороги. «Господи», - сказал Бен. «Кто-нибудь пострадал?» Они оба смотрели в окно, пока автобус объезжал место аварии. « В машинах никого нет», - сказала женщина. «Ну и слава богу, - сказал Бен. - Мазда совсем новая. Жалко». «Красивый цвет», - сказала она. И они начали болтать. Она была симпатичной; он не мог вспомнить детали. Она была старше него. У нее были морщинки, но они ей шли. Они проболтали весь путь до Мальборо Стрит, и Бен помнил, как плохо и одиноко он себя почувствовал, когда понял, что не смог по-настоящему поговорить с ней. Он не смог позволить себе этого. Это было бы не правильно, он был женат. И она, возможно, тоже была замужем. Вот как это было). Обещания не были сдержаны, шансы были упущены. Одна работа, одна жена, один дом, одна страна. Весь мир за пределами этого, и он никогда не видел его. Это было правдой. Он видел Трамор – семнадцать раз. У них был там жилой фургон без колес. И его отец умер месяц назад. В шестьдесят семь лет его сердце взорвалось, когда он брился, и он умер реньше, чем приехала машина скорой помощи, раньше, чем мать успела позвонить Бену.
Ботинки.
Пора. Он сидел на краю кровати и засовывал ноги в свои ботинки без шнурков. Он носил один и тот фасон ботинок с тех пор, как сам начал покупать их себе. Потому что он не очень хорошо справлялся со шнурками.
«Стоп», - он сказал.
Только на прошлой неделе он набирал номер своих родителей, чтобы рассказать отцу новость о том, что Раймонда, его старшего сына, взяли на испытательный срок в Бохс, как вспомнил о том, что его отец умер. Ему приходилось напоминать себе об этом каждый день, постоянно. Ему надо было привыкнуть к мысли, что его больше нет. Он должен был научиться не плакать каждый раз, когда он вспоминал о чем-то, что хотел рассказать своему отцу.
Он провел языком по зубам и решил почистить их. Он не хотел испускать запах своего обеда каждый раз, когда открывал рот. Говяжьи отбивные в его дыхании и любая женщина узнает, что он женат и приехал сюда для охоты. Он будет чистить зубы до тех пор, пока его пломбы не взмолятся о пощаде.
Он вошел в ванную. Смежная. Прямо рядом с кроватью. Признак чертовой роскоши. Он практически мог справлять нужду, не вставая с кровати. Он зажег свет, и вентилятор закашлял спросонья.
Он исчез. Только на одну ночь. Вот почему он был здесь, в гостинице Финбар, чтобы испытать то, что никогда не испытывал, чтобы увидеть, что он упустил. Что-нибудь должно было случиться. Вот для чего нужны эти гостиницы – люди оставляют себя настоящих внизу на рецепции и становятся теми, кем хотят, когда делают шаг, выходя из лифта наверху. Отель может показать Бену, какой бывает жизнь. Потом, завтра, он поедет домой. И будет жить счастливо.
Он посмотрел на себя в зеркало. Фрэн была права. Он не выглядел плохо. Ему шел костюм. Угольно-серый. Фрэн указала ему на него, сказав, что он ему пойдет. И была права. Даже несмотря на то, что он был немного тесноват подмышками, и пояс перекручивался, когда он садился. Она хорошо завязала ему галстук, полосы ткани переплетались в идеальном узле. Фрэн умела обращаться с галстуками. Как-то она повязала один вокруг талии так, чтобы он скрывал ее прелести, а узел находился у нее на пупке. В их медовый месяц. В ночлежке в Галвэй.