Деструкция окончание

- .-. - .- .-
_Так ли все это [32] было?.._

Скрипнула дверь. Тишина из звенящей стала осмысленной и напряженной. Ожидание наполнило ее. Предметы внутри нее, кажется, даже форму изменили, устремившись навстречу звуку, нарушившему статус-кво. Дыхание стало ближе: оно уже срывается и дрожит от волны, поднимающейся и накрывающей ожидающего [33]. Диван старый, простыня серая и сбившаяся, частицы песка на ней… [34]
 _ _ _ _
 [32]"Это" здесь не несет скрытую в эвфемизме информацию, значение его, скорее, самое общее: указательное.
 [33] Как странно звучит фраза из трех подряд причастий - это как шелест уже ослабшей волны, поглаживающей берег.
 [34] "Что ж это такое? - скажет возмущенный читатель. - Какая антиэстетика!" Да, согласен, а что делать, если жизнь предлагает нам порой опыт не на хрустящих от крахмала простынях?

_ _
Та дверь была входной, а была еще одна дверь, и на пути между ними еще возможно подправить ход вещей. Встать, одеться, поприветствовать как ни в чем не бывало. А волна не дает встать, она уже накрыла, ударила. Нектаром залепило рот - кричать не можешь [35]. Самое сладкое - ожидание, предвкушение, предвосхищение. Сближение тем неизбежнее, чем ближе магнит к железному предмету.
 _ _ _ _
 [35] Вот вам и явная аллюзия, чуть ли не парафраз.

_ _
Свет, проникавший сквозь стекла двери, внезапно иссяк, - ручеек остановился, придавленный камнем, - а потом так ли важно, будет ли свет, ведь все внимание уже главному герою. Засияло и погасло светило под потолком. Глаза закрыты, руки прикасаются ко лбу, волосам. Чувствуешь, как смирился диван. Странно, что мыслей нет [36]. Апогей…
 _ _ _ _
 [36] Рефлексия эта, конечно, не во время действа, в голове остаются только вехи, как всполохи на ночном небосклоне - что-то там, "в городе", происходит.
_ _
Дует ветер, и тростинка клонится к земле, ложится, готовая встать, чутко улавливая "боязливой ланью" звуки извне. Ответное движение - и оторвалась от корней, простерлась.

Совлекаются преграды, и горячка заменяет любые покровы, она сама - горящие облачения. Плотина разбирается ударно быстро, и совсем внезапно волнами прорываются потоки через эти проломы с обеих сторон.

В открытую форточку дует ветер, тюль поднимается и так же медленно опускается, ей как бы и дела нет ни до чего. Она странно контрастирует с этой с темными обоями маленькой комнатой, где только что разыгралась драма [37].
 _ _ _ _
 [37] Слово "драма", естественно, используется условно: какая это драма, так бурление страстей, облеченное в набор стереотипных красивостей. Но слово и здесь не воробей.

- .-. - .- .-

_"Упокой, Господи, душу его!.."_

Сегодня покой [38]. Ничего не делают только мертвые. А если сделал, то можно ли упиваться покоем?
 _ _ _ _
 [38] Покой - сносок больше не будет.
_ _
Облака в окне электрички стоят на месте. Что, лучше о погоде поговорим? Карябает? Да, но что делать с мыслями и чувством вины? Кашель колес под вагоном. Четыре раза по пять минут.

Разве это шабАт? Прямо шАбаш чувств: внутри смерча тихо…

Постой, электричка, нажму на тормоза… Уже выходить пора - дальше не идет. Невозможно забыть свое мучение на полке, как вещь, обязательно прихватишь с собой.

Все происходящее впереди и рядом на службе в церкви воспринимаешь как нереальное, как не с тобой происходящее. Психоаналитики убеждают, что ты ни в чем не виноват. А добрые люди, играя в наивность, вопрошают: разве это грех, когда двоим хорошо? Надо перегореть, привыкнуть, потом будет легко. Это процесс дубления совести. Дальше легче, но как цыган, приучивший лошадь не есть, она возьми да подохни, - так и ты, будешь ли всегда жить в успокоении?

Покой для праведников - утешение души, радость от пения. А мне делать нечего - изображаю радость. И раз, и два…

***
Закончилась неделя творения наоборот, и начинает прорастать жизнь в волосатом сердце.

- Скажите, профессор, какую книжку надо прочитать, - а вы столько их прочитали, - чтобы правильно жить? - вопрос был задан журналистом предельно точно, и, кажется, вот-вот обретет в словах плоть и кровь тайна мироздания.

- Отвечу вам так же прямо, без обиняков. Не поможешь книжками делу, - профессор ответил и расслабился. А зря. Журналист сдаваться не хотел.

- Не может быть. А для чего тогда литература? Она же нас жить учит. И еще мы знаем, что "поэт в России больше, чем поэт".

Мерзко было то, что передача шла в прямом эфире, и надо было делать умный вид. Профессор поерзал и сказал то, что от него ожидали:

- "Поэтом можешь ты не быть, а гражданином быть обязан". Вот так нам приходится решать вечную коллизию гражданственности в литературе.

Через пару лет этот разговор вызовет у профессора усмешку, но не тогда, когда педагогически надо любовь к литературе вызывать, а по науке литература существует вне общества, она - отдельная система, только подражание танцам мира, создание второго подобного стереомира. И не всегда мир, созданный художником или его учеником, совпадает с реальным.

Так и здесь, прочитав рассказ, не отыщете реального героя - его просто нет.

Зима 2001 / 02, лето 2003, Заокский