Искать тебя

1

Иду быстро. Что-то если не толкает, то сильно подталкивает из этого города уехать. Скорее. Скорее бы пришла электричка, скорее бы привезла в новую жизнь, сегодняшнюю.
Только не думать, вернее не вспоминать. Каждый метр этой дороги знаком, каждая улица города связана с воспоминаниями. Но, не надо вспоминать. Так легче. Когда о чём-то забыть невозможно, нужно просто не вспоминать и это постепенно сотрётся из памяти за ненужностью.
Всегда бы так поступать, как думаешь. Мелькнуло знакомое лицо, сердце ёкнуло. Нет, не она, просто внешнее сходство. А какие замечательные черты! Надменный взгляд, пристальный, изучающий, настороженный. Через пять минут чувствую зацепил смотрит с интересом. Вот что значит развитый кобелизм!
Мне трудно улыбнуться ей. Знаю, что будет после и не хочу этого. Электричка трясётся, едем. Смотрю в её глаза и читаю по ним, а она смеётся, не отводит их в сторону. Что же ты видишь, девочка? Ведь смотреть и видеть, такие разные вещи… но, я готов сказать тебе спасибо за этот взгляд он взволновал меня впервые за последние полгода.
19.08.04г.

2

Что нужно, чтобы быть ближе? Деньги. Они позволяют сокращать расстояния за короткие сроки. Но! Они не дают гарантий духовной близости. Появляется разве что обоюдное желание либо тратить их, либо копить.
Кто-то из мудрых сказал, что надо не жалеть о том, что теряешь, а радоваться тому, что находишь. И он был прав. Потери на каждом шагу. Думать о них постоянно значит опуститься к ступени, на которой будешь себя жалеть. Если вы не самовлюблённый нарцисс, то что для вас может быть хуже?
"В отвлечённой любви к человечеству любишь только одного себя". Это слова Ф.М. Достоевского. Сдаётся мне, что не так много людей на земле любят цивилизацию. Сепаратизм, шовинизм, терроризм… Можно бросаться этими словами и никто не осудит вас предвзято, просто потому, что, ворвавшись в реальность и быт миллионов, стали родными на всех языках.
Кому же тогда дорого человечество, кто его любит? Интеллигенция голодающий выкормыш страны, или же продажная образованность озлобленных от непризнанности талантов?
И что же? Благодаря Достоевскому, считать их самолюбцами?

3

В прерывистом дыхании стремительной осени бесится, носится буря призрачных воспоминаний. Судорожными толчками бьются они в сознание. Они как воздух, который рвётся через раскрытые окна в салон электрички, то наполняя её запахом сосен, то гарью горящих лесов.
Июль. 2001 год, пятница, 13-е, лагерь "Круглинские рассветы". После 20 часов во втором отряде разыгрывается драма. Подчеркну разыгрывается, так как главные лица играли, причём самозабвенно. Если кто-то смотрел фильмы "Иллюзия убийства"1и 2, то здесь можно было снимать 3-й фильм.
Режиссёром был я.
Весь случай не стоит описания, достаточно рассказать его итог. Главная героиня самоубийца в 4 утра следующего дня отправлена домой, четырёх девочек полночи отпаивали валерианкой, потом она закончилась у медсестры. Главный режиссёр пристально смотрел на свечу, чтобы для вида выплакать слезу раскаяния.
В душе он смеялся.

4

Напишу пару строк
Тебе:
Я попутчик случайный –
Знаю.
Мы как линии две –
В судьбе,
Прикоснулись
И – уезжаем.
От стихов напускной
Флирт,
Можно ложь написать
Правдой.
Я в глаза поглядел
Твои
И решил – написать –
Надо.

Ехать мне часа
Полтора,
Я сойду на нескорой
Станции.
Может, это моя
Игра,
Та, что я не смогу
Остаться.
Вы меня взволновали
Искренне!
Бескорыстно пишу
Про это.
Завладели моими
Мыслями,
Улыбнувшись в тенях
Отсвета.

Я оборву – строчку,
Не допишу – фразу.
Не ставится там точка,
А только все три сразу.

Я ошибся. Это не профессия. Быть поэтом – это призвание. И не за что мне говорить спасибо – мой долг – дарить людям немного радости, но всегда – искренней.

Спасибо, Боже! За эти дни, когда я чувствую себя сильным и люди улыбаются мне; спасибо за то, что я, не напрягаясь, могу быть честным перед тобой и людьми.
За искры вдохновения – не фальшивые и не надуманные.
За любовь – всеобъемлющую и сострадательную.
За право быть верным и самому верить.
За желание быть трезвым и не отчаиваться.

Так и будет.
30.08.04г.

5

Жизнь – абсурд. Что толкает меня просыпаться следующим утром – не знаю. Но время – беспощадно. Оно заставляет забыть, кто ты есть и верить в то, чего нет.
Дни идут, и я уже не тот, кем я был для тебя когда то, я изменился. В какую сторону – неизвестно, да и не мне судить. Моё внутреннее одиночество раздирает меня, вынуждая казаться не тем, кто я есть. Да я и забыл, кто я на самом деле.
Кроме тебя мне некому написать об этом, мои записи становятся своеобразной исповедью.
Сейчас три ночи. Я не сплю. Каждое утро, проверяя почтовый ящик, втайне жду твоих писем. Их нет.
… и я даже не знаю, выживет ли он к утру!!!
Сейчас я в городе и, единственное, что меня держит, его иссиня-чёрная бахрома ночи. Но, не пройдёт и десяти часов, и я снова выеду в город М., чтобы быть рядом с ним.
Горе неимоверно, скорбь терзает, от невозможности чем либо помочь и беспомощности в таком положении – никуда не скрыться.
Юля! Что мне делать? Как жить? На что надеяться? Помоги мне… Я больше не могу писать, прости…
Земельный цвет лица
И желтизна зубов,
Трёхдневная бессонница,
Небритость,
И кофе без конца,
И трубочный дымок,
И даже не припомнится,
Что снилось.

Температура вверх
У тела,
Вниз – окна.
Окно потеет, плачет в подоконник.
Запёкшаяся пена, кровь, слюна.
Лицо краснеет –
Значит, не покойник.

Неделя в коме.
Выживи!
Ты сможешь!
Ты нужен, важен,
Ты необходим!
Карабкайся, дыши
И лезь из кожи.
Борись!
Ты сильный!
Ты непобедим!
24.10.04г.

6

Всё возвращается на круги своя. И я в том числе. В город М.. Сижу в электричке и есть время помыслить здраво. Целых пять часов. Это так мало – пять часов дороги, это так много – пять часов отдыха. Вынужденного. Я свободен, и в них меня ничто не связывает. Меньше десяти часов прошло с последней записи. Почти не спал, разве что часа полтора, и то урывками… Но это ничего, привык, хотя как можно привыкнуть к бессоннице и тревоге?!
К смерти ведут всего несколько последовательных факторов: тревога, стресс, болезнь и, к богу! А человеческое слабосилие как раз и проявляется в неумении противостоять двум первым.
Схватываются лишь в последний момент.
Так по ступеням – вниз.
Только по трупам – вверх.
Вот потолок, карниз
И – одичалый смех.
Грязь пополам с пеплом.
На чернозём – листва.
Где вы, лучи света?
Небо – тусклая сталь.
Соком лимонным губы
Смочат, а пить – нельзя.
Дайте попить, люди!
Кровью зайдут глазья!
Ввек не поднять век.
Ноша чрезмерная.
Жизнь – не одна. На всех
Смерть беспримерная.

Переведут часы.
Время – на час назад.
Значит, я час не жил?
Время! По тормозам!
30.10.04г.

Что толкает меня писать это? Это же раздирание раны собственными когтями. Вопрос в том, насколько они (когти) сильны, до какой глубины смогут они рвать мясо.
Может, мой аморализм, коли я пишу такие ужасы?
Или полная аномия в чувствах, в неумеренном и неразборчивом их проявлении?
Может, всё может быть, но в какой степени это изменяет отношение к людям, нужно испытывать на личной шкуре.

7

Возможно, всё к лучшему. Останься я здесь, так же как все встречался с одной девушкой, так же не задумываясь убивал, так же отчаянно, беспробудно пьянствовал. И это было бы не потому, что не оставалось выбора, а от того, что сам я не захотел выбирать. Поэтому мой отъезд – бегство, пусть тогда ещё неосознанное, интуитивное.

Мы были молоды лет до 14-ти. Потом резко взрослели, а, хотя нет -- старели. У нас отняли юность, зрелость, взамен швырнув в детские лица разочарование и жестокость.
…Весь дом этот придурошный, пропитанный язвами. Да чтоб здесь я жил! Слушал этот брёх собачий! Всю жизнь испоганили, всю кровь за 12 лет попили! Исчавренные от злости!
Правильно другие не приезжают, твари жмотные дебильные, говно готовы из под себя сожрать!
Какое кому дело, как я живу, где я живу, дайте другим пожить! Не дают!!!
Едешь сюда как на каторгу, уезжаешь весь на нервах, заранее знаешь, все выходные испортят.
Какой смысл от вашей жалости! Одни сплетни. Надо жалеть по-другому, а не так как вы жалеете.
Ваша доброта хуже вреда оказалась.

8

«А для чего ты живёшь?», -- спрашивал Д. Лондон у кочегара. «Чтобы выпить,» как само собой разумеющееся, отвечал ему человек Бездны.
Так и мы.
Выпивка приносит радость, но ненадолго, и мы пьём больше, чаще, дольше… Счастье ни о чём.
Вру я. Какое счастье? Все спились, последние человеческие чувства пропили. Хамство да кураж от раздувания собственного ничтожества.
Мудрость приходит со старостью. Но, иногда старость приходит одна, ведомая под костыли маразмом. Первые же уроки мудрости получаешь в семье, пока молодой, я имею ввиду, пока разум способен их воспринимать и память отсеивать от обыденного опыта.

9

Дождь рождён чтобы омыть грехи,
Плачущей ночью дёрнув судороги.

Плачь, плачь.
Время косой палач.

Не упирайся, а во всю мочь моги.
Прочь уходи от неизбывной мги.

Холод рыданий до истерики бьёт.
Холод на раны- дезинфицирует- йод.

Сеткой сердце покрыли,
Можешь страдать не клянчь.
Плакали мы ли ?
Плачь…
Плачь…
Плачь…
14.-15.11.04.г. М-к





10

Иду быстро. Новый город стал родным и близким. Стал держать неудавшейся любовью, учёбой, новыми друзьями.
Первым делом мою руки, затем снимаю пиджак, галстук, вынимаю документы. Что я видел? Небо, птиц – быстрых и острых ласточек, безразличие и усталость в глазах каждого встречного. Что я чувствовал? Что безвозвратно потерял что то, чему и названия нет, да и с названием его бы не вспомнил. Невыносимое, невосполнимое, потерянное чувство. Что я хотел найти? Любовь. Нашёл. Несчастен и страдал. Может, я глуп? Не принёс счастья ни себе, ни ей.
Беда моя в том, что всё стараюсь объяснить, навесить ярлык, а то не знаю, что есть «вещи», которым и имя давать нельзя, иначе образ материализуется.
Значит, любви нет. К такому выводу я пришёл сознательно, выкинув из головы весь телячий бред юноши. То, чем я считал любовь, ею не является, а нового искать не буду. Это бесполезно, это не стоит нарекать именем, так как вкладываешь в это понятие лишь то, что хочешь видеть, а то, что есть на самом деле, всегда в динамике, изменяется и перевоплощается каждый миг. Пытаться загнать это в рамки одного понятия – преступно.
Я был болен. Выжил чудом. Благодаря любви. Думал, что схожу с ума. Оказалось, никому до этого нет дела (прости, Юля, я прав). Хотел подчинить себе. Впал в рабство. Духовное. Ни дня, ни часа прожить не мог без неё. Растворился в другой личности, сам, без давления извне. Хотел элементарного: уважения, понимания, ласки, нежности, любви. Когда меня разлюбили, сначала ушла нежность, затем ласка, потом перестали понимать. В конце я потерял уважение к себе.
Любовь обернулась адом. Ненависть и обожание граничили. В аффекте (экстазе?) чуть было не задушил её. Понял – страшен.Надо бежать от себя, бежать в пустоту, в бесчувствие, в пьянство, в зыбкую ирреальность, куда угодно, бежать… одним словом – уйти от кривых будней.
Не спал неделями, не ел, пил без просыху, отчаялся, так как оставлял (или меня покидали?) ту, которая вытащила меня из бездны, дала моей жизни смысл, смысл любви.
Затем отняла, так и не поняв.
Самое удачное – закончить это эссе суицидом. Но… я по-прежнему люблю, не сильнее, не слабее, просто… люблю. И не могу объяснить себе, почему так. Как и не могу жить как-то иначе.
Созерцательность мне бессмысленна, но тут полезна и, к удивлению, плодотворна. Дней десять уже как и кошмары не мучат, правда, также нелегко уснуть. Нет мучительного, давящего томления в груди, дыхание спокойно, только… слёзы непроизвольно наворачиваются на «глаза, отвыкшие от слёз». Это в те редкие минуты, когда я бываю рядом с ней и говорю или просто смотрю и слушаю. Сердце как прищепками со всех сторон, что и не дёрнуться, не двинуться – резкая, ранящая боль парализует. Со стороны, наверное, смешно, стою как истукан: на губах кривая улыбка, к сердцу прижата правая рука.
Что дальше? Что ближе? Дом, которого нет, или чувство дома, которое можно перенести на махонький уголок кровати, где, свернувшись калачиком, засыпаешь как обрубленный.

Если я выпаду из равновесия бесчувствия, эта рукопись будет моим завещанием.






11

Уже ничего не ищу, не жду. Расплёскиваюсь поверхностными мыслями на происходящее, не более. Впечатления, даже более-менее сильные не остаются в памяти. Нет ничего. Пусто. Если это конец, то мне от него ни радости, ни боли. Может, я всё своё отстрадал, и теперь смогу жить так, как заблагорассудится, не связывая своё существование ни с кем из мне близких.
Пережив очередной раз своё «несчастье», рассказав его, чувствую – избавляюсь, демоны уходят, я стал сильней и, самое главное, верю в это. Это хорошо. Это значит, что один из императивов ко мне вернулся – я верю, и мне неважно во что верить, лишь бы мочь. Надежды пока нет, но она будет. О любви я уже сказал всё, и сейчас я – ничего о ней не знаю. Я почти готов к ней, открыт заново, вновь… и скоро ничто не будет сдерживать.





12

P.S.
…И НЕ ТРЕБУЙ ПРАВДЫ ТОЙ, ЧТО НЕ НУЖНА ТЕБЕ…

Долгие дни сменяются чёрными ночами. Жестокие раздумья не приносят облегчения. Едкие, коварные мысли душат измождённую душу мотками проволочек. Тяжёлым маятником качается понуренная голова вправо-влево, вверх-вниз. И никуда не скроешься от себя, от дум, от нежелания смириться и бессилия воспрепятствовать судьбе, року, случаю??
Всё сильнее тревога, к полуночи она вздымает изворотистые, бугристые реки вен на руках, шее, висках. Кровь начинает биться неумолчными, тугими толчками, руки потеют.
Но это не страх! Так приходит бессонница, а за ней – полубредовое состояние ненависти, боли, злобы и какое то извращённое, неестественное, короткое счастье от дикого, совершенно неописуемого отчаяния!
Это агрессия на осознание несправедливости к себе. Спасает Заратустра. Но! Если справедливость – сделка, то меня обманули, я сам себя обманул, добровольно! Почему!!! Молчат, подслушивая, стены, молчат скрипучие двери, молчит телефон. Вжались. Они – лишь вещи вокруг, но не они для меня, а я для них – преходящ, ломок, конечен. Кончен. Со вчерашней ночи начался неотвратимый процесс распада рассудка, ведь сначала – ходят во сне, затем становятся эпилептиками, потом выпивают серную кислоту. Что за бред я несу!? А как же тогда я лёг в постель в трусах, а проснулся в майке, штанах и носках?
Вымученные мои попытки найти компромисс, перекинуться на материальное, бытовое – бесплодны. Даже еда – нудная обязанность, даже секс – ничто, и тут же, идея фикс. Странно, но, по терминологии З.Фрейда, это просто наложение табу на тотем. И пусть я не имею авторитета, зато – свобода ассоциаций в моих руках и тело моё тогда – инструмент искусства, а мой мозг – инквизитор, палач тела, вечный его судия.

«Опустела без тебя земля». Бешеный перестук коротких гудков в телефонной трубке, от запотевших ладоней скользкой и из них выскальзывающей.

27.06.05 г.