Долгая долгая зимняя ночь

 

 ДОЛГАЯ ДОЛГАЯ ЗИМНЯЯ НОЧЬ







 ***



Я и не думал, чем это может для меня закончиться. Встреча с ней перевернула всю мою жизнь.

-Скажи мне, кто ты? – спросила она меня в первый день нашего знакомства.
-Я писатель, - ответил я и поразился, насколько внимательным и сосредоточенным было тогда ее лицо. Эта удивительная серьезность придавала ему еще большую красоту.
-Я романист.
Я помню, мы шли по весеннему парку. Отовсюду веяло свежестью и прохладой. Пахло начинающей пробуждаться от долгого зимнего сна жизнью. Яркое солнце слепило мои глаза, глаза, которые слезились от счастья.
-Вы пишете о разном? – маленькие симпатичные ямочки проявились на ее прекрасном лице.
-Да, в основном у меня нет концептуальных тем. Предпочитаю быть разносторонним. Пишу о том, что в голову взбредет.
Сейчас, вспоминая ее запах, этот сладковатый запах свежего миндаля, я с ужасом понимаю, что тогда и догадываться не мог, что скрывалось за этой оболочкой из прекрасного тела и ангельского личика.
-Меня зовут Маклейн. Чарли Маклейн.
-Я видела ваши книги.
-Может, и читали? – я выдержал паузу, потом повернулся и заинтересованно посмотрел на нее.
-К сожалению, еще не успела, - легкая улыбка скользнула по ее нежным губам.
И весь мир тогда, кажется, перевернулся от одной ее улыбки. Мое сердце замерло, в горле пересохло, и чтобы не показаться таким уж странным и взволнованным, я отвел глаза в сторону. Но мне кажется, она все-таки заметила мое волнение. Черт возьми, я чувствовал, что она это знает.
-Но обязательно почитаю.
Тот первый наш день мы гуляли до захода солнца. Потом я вызвался ее проводить. Тогда мне почему-то показалось, что она непременно согласится, но… Она лишь улыбнулась своей обезоруживающей улыбкой и пошла одна по ночной улице.
Вот именно тогда, именно в тот момент мне нужно было выбросить ее из головы.
Забыть о ней раз и навсегда. Но как можно забыть ангела?
Сейчас, сидя в своем старом скрипучем кресле и бросая на бумагу эти строки, я думаю о том, что слабости человеческие столь безграничны и неуловимы, сколь опьяняющи и властны. И нам никогда не одолеть их полностью.


 ***

Я пишу и слышу за окном хруст снега, который топчут голодные собаки. Скрип деревянной калитки, неровно стоящей и болтающейся на ветру. Вижу звезды в холодном черном небе. И вспоминаю о тебе, Элайя.
Все равно нет тебя прекрасней. И кто бы что мне ни говорил, я никогда не буду думать о тебе плохо. Слышишь меня? Я знаю, что на самом деле, ты – ангел.
И я не виню себя за то, что так мечтал о нашей первой ночи. Много раз на протяжении долгого времени мне снилась ты. Задолго до той нашей первой встречи. Снились твои плечи и шея. Я грезил о твоей божественной груди. Я прикасался во сне к твоему лицу и целовал тебя в губы. Еще в тот первый раз, как только я тебя увидел, не мог понять, как могут быть у девушки такие длинные ресницы. Как может быть у девушки фигура настолько совершенная и безупречная, что казалось, ее вылепила сама Афродита? А эти безукоризненные черты лица… Ты и была той самой Афродитой для меня. Моей музой, моим вдохновением.
Где ты сейчас, мой ангел? Неземная красота моя, ты не рядом…не со мной…
Я растаю, как снег по весне, и меня больше не будет. Здесь, именно здесь, за своим столом я напишу о тебе книгу. Книгу, где каждая строка, каждое слово будет пропитано нашей неземной любовью.
Я много думал, крови каких национальностей в тебе намешаны. Я представлял тебя и индианкой, и итальянкой, русской, француженкой, еврейкой. Я перебрал все известные мне расы, но так ни к какому выводу и не пришел.
А ты все отшучивалась, говорила, что гражданка мира. Но земные люди не меняют цвет своих глаз. Не могут так мгновенно изменять цвет своих волос. И взгляды свои, и жесты. Они такие незнакомые. Но так милы и приятны моему сердцу.
-Ты же писатель, Чарли. Ты должен понимать, что на свете бывают такие, как я.
Да, безусловно, я должен был понимать. Но на свете таких больше не бывает. Это я знал точно. А душа рвалась наружу, моя душа рвалась в объятия ее.
Я чувствовал, что постепенно приближаюсь к тому моменту, когда шторы спальни опустятся, двери закроются, и мы окажемся наедине. Это должно было произойти. Рано или поздно. Нельзя сказать, что я стремился именно к этому, ведь я чувствовал себя легко и независимо, просто находясь рядом с ней, лишь только общаясь с ней. Но в то же время, Господи, я так ее хотел.
 




 
 ***

Мне так холодно…
Пальцы мои коченеют, стуча по клавишам пишущей машинки. Я чувствую, как озноб начинает бить мое тело. Но осталось продержаться совсем немного. До момента, когда моя история закончится. До моего конца.
Где мой “мистер Парадайз”?
Мы с ним знакомы уже долгое время. Достаточно долгое для того, чтобы как следует подружиться.
Ах, вот он. Зацепился за каретку пишущей машинки. Иди ко мне, дружище. У нас есть, о чем поговорить.
Мои друзья ( Ха! Их не осталось после того, как они узнали, что со мной произошло) называли его “маленький кокаиновый спаситель”. Я же предпочитаю называть его просто “мистер Парадайз”. Он меня часто выручал.
Впервые я воспользовался им на презентации своей новой книги. Книга называлась “Дорога отчуждения”. В ней я описал мученические страдания стареющего одинокого писателя, у которого умерла жена, а дети его бросили.
Он прибегает к наркотикам, чтобы заглушить боль потери, но в конце концов понимает, что это только усугубляет его состояние. А вернуться к нормальной жизни ему уже не суждено. И вот он начинает описывать свое планомерное движение к самоубийству. Довольно тяжелая книга. Так сказать, книга в книге. Я и сам после окончательного варианта (обычно я делаю два) не перечитывал ее ни разу.
Тогда по этому поводу один из моих читателей (честно говоря, сомневаюсь, что он читал что-либо из моих произведений), мать его так, задал мне вопрос. А не автобиографична ли моя книга. Сукин сын, чего выдумал. Я естественно, ответил,
что это чистый вымысел. А он вынес на всеобщее обозрение какую-то бульварную чушь про мои прежние связи с проститутками, про неудачи на личном фронте, про мое совсем не беспристрастное отношение к алкоголю и наркотикам.
Я тогда так разозлился. Какого черта он лезет в мою жизнь? Я послал его куда подальше. Надо думать, что разнервничался. Во внутреннем кармане моего пиджака как раз нашелся мой самый первый платочек. Я и воспользовался им. Прямо на глазах у всей милой сердцу аудитории. Но они ничего не заметили.
Простые сердца.
Помню, он был белоснежно-белым, и легкие пушинки чистейшего кокса так приятно щекотали ноздри. То был первый раз. Я просто попробовал.
И мне нужно, мне просто физически необходимо было забыться. Отойти на второй план. И кто, как не “мистер Парадайз” , мог мне в этом помочь?
Я наорал на своего визави, высказался, прямо скажу, не литературно.
Презентация закончилась скандально. Но книгу раскупили хорошим тиражом. Даже потом искали меня, чтобы я подписал разрешение на переиздание. Предлагали мне солидные деньги. Глупцы, они не знали, что не в деньгах счастье. И никто, никто из них так до конца и не понял, что мне не нужны были эти деньги и призрачная слава. Все, что мне было нужно…
АХ, ЧЕРТ! А он до сих пор загребает, мой платочек. У него вкус апельсиновой корки и секса. Да, да иногда мне кажется, что так пахнет секс.
Все, что мне нужно было, это мой ангел. Мой призрачный белый ангел.


 ***

Кровь из носа! Сущее ****ство… я ногти ломаю о клавиши, я еле держусь от того, чтобы не потерять сознание, руки мои дрожат, и дрожь постепенно передается всему телу. Кажется, на подходе первые позывные моей смерти. Подождите немного, святые, дайте мне дорассказать свою историю…дойти до конца.
Элайя была не только самой красивой девушкой, коих мне доводилось видеть в своей жизни. Было в ней что-то еще. То едва уловимое ощущение полноты жизни и внутренней энергии вселенского счастья, быть может, то, что не хватало мне тогда. И я уцепился за нее, как утопающий цепляется за спасительную соломинку.
Я рад представить вам ее. Ее зовут Элайя. Не правда ли, красивое имя?
Она вышивала удивительные наряды. Вы меня спросите, что ж такого удивительного в том, что женщина шьет? Нет, она не просто вышивала, она великолепно вышивала. Глядя на ее изумительные тонкие пальчики, я бы и в жизнь не подумал, что она ими может творить такое. Эти расписные ковры ручной работы, вечерние платья, удивительно нежное постельное белье. Я как то спросил ее, откуда она берет такую микроскопически тонкую, бархатисто-нежную ткань. Она лишь улыбнулась и ответила, что это подарок ее семьи.
Шей, Элайя, шей до сих пор. Я всегда буду помнить твои пальчики…
Зови меня, зови меня снова. Мне так знаком твой сладкий запах. Запах свежего миндаля.
Ну а теперь ты там, куда так стремилась. Рай принял своего Ангела.
Собственная швея у Господа в гостях! Добро пожаловать на небеса. Туда, где нет жестоких предрассудков, лишений, голода и таких холодных ночей.
-Я знаю, как сделать тебя счастливым, - сказала она мне в один из прекрасных солнечных дней.
-Да я уже счастлив. Ты же рядом со мной, - ответил я.
-И ты хочешь, чтобы я всегда была рядом? – и тут ее глаза опять поменяли свой цвет. В один миг из небесно-голубых они превратились в темно-карие! А волосы ослепили меня иссиня-черным оттенком. Я на миг зажмурился, все еще надеясь на обман зрения, но когда снова открыл глаза, она уже целовала мое лицо. Ее изящные пальчики касались моих волос и оставляли теплые отпечатки у меня на висках и шее.
Нет, я не сошел с ума. По крайней мере, тогда еще я был вполне вменяем. Ее глаза меняли свой цвет в зависимости от ее настроения. У меня в такие моменты сердце готово было выпрыгнуть из груди, и тревожное волнение закипало в душе. Ведь до последнего момента я так и не знал, КТО ОНА.
-Да, мой ангел, - я не осмелился спросить ее тогда, почему ее глаза меняют свой цвет. Я был полностью во власти ее чар, ее неземных волшебных чар.
И поплатился…
…Именно этого я и хочу.
Лучезарная улыбка отразилась на ее лице.
Я припасла эту улыбку специально для тебя, Чарли.
Да, черт возьми, таких женщин больше нет.
 

 ***

На третью неделю наших встреч я стал чувствовать, что уже совершенно не могу без нее. Это меня пугало и в то же время, я понимал, что чудовищно сильно влюбился в эту девушку. И от этого уже не убежать.
Но она приходила и уходила, она то появлялась, то исчезала. И это ничем не заканчивалось. Ну вы понимаете, что я имею ввиду. Я же не настолько стар, чтобы довольствоваться одним лишь общением. Тем более, когда при одном взгляде на нее у меня поднималось всё. Даже то, что в принципе должно было лежать. И тогда я решил начать с расспросов. Ведь откровенный разговор никогда еще не мешал Казанове.
-Ты была замужем?
-Да, - признаться честно, я не ожидал такого ответа.
-И кто же был этот счастливчик?
-Почему был? Он и сейчас есть.
-Тебя с ним что-нибудь связывает до сих пор?
-Нет, Чарли, - и снова ее ангельская улыбка обожгла мое сердце, - Он далеко отсюда. Слишком далеко. И мы уже давно с ним не виделись.
-А тебе хотелось бы? – зря, наверное, но я решил поднажать.
-Нет, Господи, конечно, нет.
-Я не хочу, чтобы ты копалась в воспоминаниях, но позволь мне узнать, что между вами произошло. Почему вы расстались?
-Почему? – она как-то странно посмотрела на меня, словно не поняла вопроса. Длинные ресницы взмахнули и опустились. И, по-моему, в ее глазах что-то вспыхнуло (может, мне это только показалось), что-то яркое, едва заметное.
-Да. Всего лишь вопрос, - я посмотрел в ее переливающиеся серебром зрачки, перевел взгляд на волосы, боясь, что вот именно сейчас они начнут менять свой цвет, переливаться различными оттенками. Но ничего подобного не произошло.
-Он болел, - ответила она с грустью. И я почувствовал неживую отстранённость в ее голосе.
Болел…
О нет, не думайте, святые, что я всегда так увлекался поцелуями с “мистером Парадайзом”. Мое постоянное общение с ним началось лишь после того, как
Ангел весь высох.
Проклятый мир, ты меня слышишь?
Мать твою, не молчи! Скажи, сколько мне еще ждать ее? Сколько мне еще ждать ее? Мою боль, мою дикую физическую боль, когда чувствуешь, как при каждом проглоченном кусочке какой-либо еды переворачиваются твои кишки, причем чувствуешь каждый их отросток, как он скребется о стенки твоего желудка, уже не заглушить даже кокаиновым платочком. И душевную рану не залепить медицинским пластырем, потому, что даже если попробовать все забыть, все равно кровь ручьем будет литься через дырку в сердце.
В тот день она осталась у меня на ночь. И, кажется, была готова к этой близости, той близости, о которой я так мечтал, но я сделал ошибку. Я слишком поспешил.
А с ангелами такие штуки не проходят. Мы уснули в разных комнатах, и тогда я, наверное, впервые после расставания с веселым юношеством почувствовал себя полным идиотом. И мне ничего не оставалось делать, как засесть за свою пишущую машинку. Помнится, в ту ночь от досады я наваял целых двадцать страниц. Это было моим личным рекордом. Так что мой вам совет: когда вам отказывает девушка, садитесь писать.
Наш разговор на тему ее бывшего замужества продолжился лишь спустя несколько дней.
-Долго же вы были вместе?
-Нет, совсем недолго. Но этого времени хватило, чтобы понять, насколько мы разные.
-Элайя, я, конечно, не заглядываю далеко вперед, но ведь и мы с тобой не одного поля ягоды. Я давно хотел тебя спросить, почему твои глаза…
-Ты другое, ты совсем другое. То, что я еще не знаю.
-А как звали его?
-Зачем это тебе, писатель по имени Чарли Маклейн? – после ее странного взгляда мне стало как-то неловко за свой вопрос.
-Писатель по имени Чарли Маклейн хочет побольше узнать о девушке по имени Элайя, - я нацепил на лицо располагающую улыбку.
-Его звали Тэй.
-Странное имя. Такое необычное, как и твоё.
-Я знаю. У вас не бывает таких имен.
-Что значит у вас? - впервые мое подозрение дало о себе знать.
Черт-те что бывает после таких вот вдохов. Проклятая пыльца высыпается из носа, как сахарная пудра на ветру. Дьявольщина, на этот раз я слишком много взял внутрь…
-Не думай об этом, просто я иногда бываю очень странной.
-Ты любила его?
-Сейчас мне кажется, что это был лишь порыв чувств, но тогда я верила в свою любовь.
-Что же стало с ним? – мое любопытство стало набирать силу.
-Ничего. Он живет все там же, где и жил. Слишком далеко отсюда, - задумчиво ответила она. И я понял, что пора прекращать ворошить ее, наверное, не самое приятное прошлое. И мы заговорили о другом.


 ***


-Я люблю тебя, Элайя.
Сейчас я дрожу всем телом, когда вспоминаю то свое первое признание. Дрожу не столько от пронизывающего холода, вероломно пробирающегося сквозь плохо утепленные окна моего дома, сколько от того ее взгляда по-прежнему светло-голубых глаз, выражение которых мне не забыть до самой смерти.
-Что-то не так? – я взял ее руку в свою. И удивился, как холодна она была.
-Нет, Чарли, все так. Все так и должно быть, - она, наконец, улыбнулась, и глаза ее, полные невыразимой печали, стали лилово-черными.
Тогда я приписывал это ее необычному происхождению, ее странной неизвестной мне национальности.
В конце концов, чего уж такого странного? Хиллеры на Филлипинах и не такое вытворяют.
Но сейчас то я знаю правду. И от этого мне становится только хуже.
Ах, Чарли, Чарли, милый человек, я знаю все твои слабости. Вдохни за меня еще раз этот свой платочек, и тебе станет легче.
-Кстати, ты никогда не рассказывала о своих родителях. Кто они, живы ли, где живут?
-К сожалению, их уже нет в живых.
-Прости, - я искренне сожалел о своем вопросе.
-Они были хорошими людьми. Они любили меня. Но их давно уже нет со мной. И я по ним очень скучаю.
-Не надо Элайя, прошу тебя, не надо вспоминать то, что приносит тебе боль.
-Боль уже прошла, - ее невинно-кроткий, почти жалостливый взгляд словно бритвой полоснул по моему сердцу. Я нежно обнял ее, и только прикоснулся губами к ее щеке, даже не успел поцеловать, как ощутил сладкую теплоту ее тела,
идущую, так мне казалось, от самого сердца. Даже на расстоянии я это чувствовал. И готов был кому угодно отдать душу за одно такое вот прикосновение. Я слышал стук ее сердца и старался подарить ей этот так нужный нам обоим умиротворяющий покой.
В какой-то момент необузданный благодарный прилив к мошонке чуть не свел меня с ума. Я понимал, что сейчас не имею права об этом думать, но ничего не мог с собой поделать. Особенно, когда моя рука, игнорируя рассудок, стала опускаться все ниже и ниже по ее талии. Я ничего не говорил, просто ждал ее реакции. Уже не в силах совладать с собой, я приник губами к ее губам, страстно и осознанно вожделея ее всю. Замирая, с придыханием я нежно целовал ее шею, жадно вбирая в себя всю нежность этой дивной бархатной кожи. Я стянул с плеча ее платье и прикоснулся губами к вожделенной ямочке на ключице. И чувствовал трепет ее тела, зарождающееся пламя страсти. Сам так хотел этого. Господи, как я хотел этого…
И как назло открыл глаза именно в тот момент, когда и увидел то, что видеть был не должен.
На предплечье, там , где у большинства людей остались невыводимые даже временем следы от детских прививок, я увидел три маленькие звездочки красного цвета вот такой формы.





Они не были татуировкой. Так глубоко были вдавлены в кожу, что казались почти прозрачными под ней. И пульсировали. Да, я помню, как они пульсировали и светились. Рубиновое мерцание слепило глаза. На миг я потерял дар речи.
Лишь пару секунд я смотрел на эти знаки, потом она резко опустила рукав.
 
 ***

Пепел…
Я дышу его седыми чешуйками. Вы знаете, что такое дышать пеплом?
Он медленно оседает на внутренних стенках переносицы и пробирается, пробирается внутрь до самого мозга. Так фильтрует сознание, что тело уже не чувствует холода. Оно вообще уже ничего не чувствует. И маленькие капельки крови падают на небрежно раскиданные по столу листы. Мой вечный белый пепел. Скоро и я стану тобой.
-Откуда у тебя эти знаки, Элайя? – я посмотрел в ее снова ставшие голубыми глаза.
Она не ответила. Не отвернулась в сторону, не бросила на меня рассерженный взгляд, она просто смотрела куда-то вдаль, словно сквозь меня, и молчала.
-Почему ты не хочешь поговорить об этом? Пойми, мне интересно все, что касается тебя, любимая, - я подошел к ней и присел на корточки возле ее ног.
-Пойми, не будет ничего страшного, если ты расскажешь мне об этом.
Она резко и с какой-то странной так поразившей меня опаской подняла на меня свои прекрасные глаза.
-Я родилась с ними, - обида, поначалу мне показалось, обида преобладала в ее голосе, но потом я убедился, что это была праведная гордость.
-Это знаки моего народа.
-Я что-то не понимаю…
-Там, где я родилась, все люди рождаются с такими знаками.
-Кто же ты, Элайя? – я уже отказывался что-либо понимать, только хлопал ресницами, как удивленный не на шутку мальчик и смотрел ей в глаза.
Когда-то я слышал такое утверждение или просто распространенное мнение, что в женщине всегда должна оставаться загадка. Но, Бог мой, не до такой же степени!
-Кто ты, Элайя? – я ловил ее прячущийся взгляд.
И вот, что она мне ответила.
-Я тебя слишком люблю, Чарли, чтобы сказать тебе всю правду.
 
 ***

Вскоре я забыл о том разговоре, но тайна тех знаков не давала мне спокойно спать. Мысль о пульсирующих рубиновых звездочках на ее плече сводила меня с ума. Я старался терпеть и ждать. Насколько это возможно. Но меня хватило не надолго. Нас хватило не надолго.
С каждым днем я все больше становился уверенным в том, что встретил
самую необыкновенную на свете женщину. Что таких больше не существует. И не думал, что окажусь на все сто процентов правым.
Но меня съедали сомнения. А что, если она меня бросит? Что если возьмет и уйдет от меня? Вот так вот, просто. Конечно, я не допускал даже мысли об этом. Но все-таки…
Не дури, Чарли, она твоя, и она тебя любит, говорил я себе. Вот она, рядом с тобой. Ты можешь прикасаться к ней, когда захочешь. Ты можешь целовать эти волшебные губы до бесконечности. Можешь ласкать и гладить ее кожу почти в любой момент. Она тебе разрешит, она тебе позволит. Ведь она тебя тоже любит.
Черт, черт, черт! Крапинки крови на платке, и он уже не кажется таким уж безупречно белым. Теперь кокаиновая пыльца отдает соленым. Мой “мистер Парадайз” всю душу из меня вытрясет. Вывернет меня наизнанку.
Клавиши скользят под окровавленными пальцами… Проклятье, я так и знал, что она опять пойдет носом. Эдак я заляпаю всю машинку. Больно, ужасно больно внутри. Голова, как вулкан перед извержением. Иногда мне кажется, что из нее скоро полезут мозги. Будут течь сквозь лопнувшие глаза и треснувший череп, и они будут не совсем своего цвета. Они все будут в пыльце, в этой чертовой гребаной пыльце!
Наверное, такова цена за самую сильную любовь, что мне пришлось испытать в своей жизни. Самую истинную, но и самую трагичную.
-Чарли!
Я иду к тебе, я слышу…
Чарли, Чарли, Чарли, хочет ли мой друг пройтись по весеннему парку? Подышать свежестью пробуждающейся от долгой зимней спячки природы? А потом проводить меня до дома?
Я никогда не знал, где ты живешь, Элайя.
А сорвать с меня платье и броситься, как оголодавший зверь на приговоренную жертву? Слабо опять так, как раньше, Чарли Маклейн?
Да, да, мой ангел, я готов хоть сейчас броситься к тебе! Но ты же… ты же…
-Чарли…
Я вышел из дома и увидел порхающую бабочку. Она светилась счастьем.
-Любимый, я поздравляю тебя с днем рождения.
-Неужели? Ах да, Господи, а я совсем забыл, - я стукнул себя по лбу и улыбнулся, глядя на то, как она рада.
-Это тебе, - и она протянула мне серебристую шкатулку.
-Что это? - удивился я.
-Открой и увидишь.
-Хм, - я отщелкнул маленький замочек, поднял крышку.
-Да ведь это…
-Правильно, это диктофон, - ее светлая улыбка, один из самых прекрасных жестов
ангелов, бальзамом окатила мое сердце, - Ты говорил, что любишь наговаривать сюжеты своих будущих книг на мозговой проигрыватель. Теперь у тебя есть карманный. И не надо так напрягать голову. Достаточно всего лишь маленькой кассеты.
Я покрутил в руках интересный черный приборчик. Выглядел он вполне компактно.
-Элайя, ты чудо.
Что-то внутри тогда мне подсказало, что сегодня именно тот день, которого я так долго ждал. И что именно сегодня она не сможет мне отказать. В конце концов, это было бы уже преступлением.
Ты должен был догадаться.
Как?
Разве твоя хваленая интуиция не говорила тебе?
Я был ослеплен!
Мир тебя проклял, Чарли Маклейн. Изгои не нужны ему. С ними он тормозит в развитии. Они ему мешают.
Прошлое не переписать заново. И содеянного не вернуть.
Сотни лет человечество бьется над вопросом: что такое счастье?
Есть множество вариантов его определения. Но честно между нами, по-моему, счастье, это когда спустя годы человек, оглядываясь назад и оценивая свое прошлое, не говорит: “Ах, как жалко. Мне так жалко, что у меня не получилось стать тем то и тем то. Так жаль, что я не смог достигнуть того то и того-то, а ведь я очень этого хотел и стремился к этому довольно долго.” Что я для этого делал?
Это уже другой вопрос. Так вот, счастье – это когда подобные мысли не приходят тебе в голову. Наверное, в этом есть своя правда.
Боже, как здесь холодно. Мои старые кости уже не выдерживают таких температур. Мне кажется, они начинают трескаться при каждом новом порыве ветра. А застывшая на подбородке кровь отскакивает от меня целыми чешуйками.
Я еще не знаю, смогу ли встать с этого дряхлого кресла, когда закончу свою историю. Еще не знаю, смогу ли идти. То, что у меня внутри, уже окончательно распространилось по всему моему организму. Оно разъедает мои внутренности, жжет стенки желудка и миллионами невидимых иголок колет мое сердце.
Тише, родное, тише! Я хочу еще кое-что поведать вам…
 

 ***

О, люди, это была богиня любви!
Настоящая львица. Она вздрагивала при каждом моем прикосновении, а уж когда я входил в нее со всей страстью и нежностью, она так извивалась и стонала, что
не каждый бы мужчина на моем месте смог бы сохранить здравость рассудка. Это было настоящей любовью. Нет, о такой в жизни я и мечтать не мог. Я лишь читал о ней в книжках и придумывал сам. Но чтобы такое вот случилось со мной, об этом я и думать не смел.
Я люблю Ангела, о, святые! Вы слышите меня, мать вашу, я люблю Ангела!
В тот удивительный миг экстаза мне казалось, что и она должна была вот-вот кончить, но…
Кончил я, а она вдруг вся напряглась и выгнулась, ее тело задрожало, начиная от пальцев рук и заканчивая ногами. Еще не придя в себя от нахлынувшей волны блаженства, я вздрогнул, увидев, как в слабом свете бледной луны из серебристо-белого ее зрачки превращаются в лилово-черные. В один миг все кончилось. Словно и не начиналось никогда. Ее кожа стала черствой и холодной. Когда я вышел из нее, то мгновенно почувствовал разницу температур.
-Тише, родная, я здесь, я с тобой… - прошептал я нежно ей на ушко, но она будто не слышала меня. И мне кажется, не видела. Она смотрела отстранённо под потолок. И я видел, как в ее зрачках мелькают красно-матовые переливы. Как ее волосы в полутьме становятся седыми и жесткими, будто проволока. Как она сама, словно пружина, медленно, но упорно, напрягается подо мной. Я видел и чувствовал, как ее губы сохнут прямо на моих глазах, а лицо так быстротечно теряет свои прелестные черты.
-Элайя… - тихо позвал я.
И тяжелая, но неотвратимая мысль забила набатом в моей голове. Эта мысль кричала, молила, звала. Эта мысль заставила замереть мое сердце.
Бог мой, она умирает!
Все было хорошо, говорил я себе, все было хорошо лишь до того момента, пока не наступил оргазм. После него должно было быть все еще только лучше, но теперь она умирает. Ее тело высыхает.
Твой ангел высыхает, Чарли.
Я смотрел на нее, совершенно недвижимую, бесчувственную, полумертвую, застывшую в последней позе с поднятыми над головой локтями, с каменным выражением осунувшегося лица. Ее глаза перестали менять свой цвет, они остановились на чёрном. Лишь где-то посередине сузившихся зрачков я видел едва уловимый огонек оранжевого света. Он слабо пульсировал, так слабо, как
работающий на последней мощности генератор.
Мне до сих пор снятся те ее глаза.
Иногда мне кажется, что даже смерть не отберет у меня способность видеть их.
Они будут с тобой повсюду, Чарли. И на том свете тоже.
 

 ***

Хоп!
Я лучше положу платок на стол. Он и так весь испачкан кровью. Чертова кровь, она течет и течет. Она уже залила всю машинку и рукопись. Надо тормозить.
А сердце ( не бейся так быстро, я умоляю тебя ) трепещет и неровно отбивает свой ритм, сейчас оно выпрыгнет из груди. Оно упадет на стол, прямо на недописанные листы этой истории и будет еще долго там подскакивать, напоминая здешним призракам о бессмертной любви Чарли Маклейна.
Я слишком далеко зашел?
Да, я знаю.
Но пусть меня сначала найдут. Врачи в белых халатах, санитары со шприцами, бесчувственные медсестры с непроницаемыми лицами. Пусть все они попробуют меня найти! Они говорят, что я болен. Они все говорят, что я неизлечимо болен.


Но если вылечить меня нельзя, значит нужно оставить меня в покое. Чудовищные твари больничных коридоров, дьявольские отродья, могильщики беззвестного пера. Оставьте меня в покое! Все оставьте меня в покое!
-Элайя, ты должна со мной поговорить, - я прикрыл ее тело одеялом и прикоснулся рукой к ее лицу. Бледному, как парное молоко. Высохшему, как кожа выжатого яблока.
-Скажи мне что-нибудь. Умоляю, не молчи. Только не молчи, - я провел рукой по ее седым волосам и с ужасом заметил, как трясутся мои холодные пальцы.
Я заглянул в ее безжизненные глаза, с гнетущей ностальгией вспоминая, какого ослепительно голубого цвета они были, когда я в первый раз увидел ее.
Теперь даже тот едва мерцающий огонек в них пропал.
-Что произошло с тобой, мой ангел? – я заплакал. Заплакал, как младенец, повесив обессилевшую голову на ее грудь.
-Что же с тобой произошло?
Я нащупал слабый-слабый пульс на ее запястье, услышал, как еле бьется ее сердце. Стянул одеяло и опять увидел эти знаки на ее предплечье. Эти три странные звездочки. Но теперь из красных они превратились в черные.





Это знаки моего народа.
-Элайя, ответь мне, - я осторожно тронул ее за плечо.
-Ты слышишь меня? Скажи, что ты слышишь… - почти умолял я, стоя на коленях у кровати.
И словно откликаясь на мою мольбу, ее тело задрожало, я ощутил холод на кончиках ее пальцев. Поймите, не тот холод, которого обычно боятся люди, а обжигающий, неведомый, поистине пронизывающий до самого сердца холод.
Ее нужно одеть. Боже, она же совсем голая, пронеслось у меня в голове
Я принес ее любимое красное платье. Стал одевать его на нее через голову, дошел до груди, но оно скользило по ее телу, скользило, будто тело ее было намазано какой-то невидимой мазью. Не помню, сколько времени я потратил на то, чтобы одеть ее, но к тому времени, как я закончил, начало уже светать.
Я снова попытался привести ее в чувство. Вывести ее из того состояния присутствия в нереальном воображаемом мире. Но все мои попытки были тщетны. Я совсем выбился из сил. Присел на полу, скрестив ноги, и снова зарыдал.
-Чарли…
Это твой ангел зовет тебя, писатель. Твой ангел пришел с небес, чтобы подарить тебе опять те сладкие, не забываемые минуты счастья.
Лови их, Чарли!
-Я здесь, я здесь, любимая, - присев на корточки у изголовья, я взял ее ладонь в свою. И вздрогнул от холода, пронзившего меня насквозь.
-Я не знала, что это передается таким образом, Чарли, поверь мне, я, действительно, не знала, - она зашептала тихо-тихо, и для того, чтобы услышать ее голос, я вынужден был наклониться к ее губам.
-Прости, Господи, умоляю тебя, прости меня, Чарли, - из уголков впавших глаз
потекли прозрачные слезы.
-За что, Элайя? За что я должен тебя простить? – смотрел в ее черные глаза и гладил седые волосы. И целовал ее лицо. Да, я целовал ее даже такую. Даже такую я ее любил!
-У нас это не смертельно, у нас от этого только невозможно иметь потомство, а у вас, оказывается, все по-другому. И в тот момент, в тот единственный волнительный момент я поняла, что отдаю эту плохую энергию тебе. Твой организм принял ее. И теперь… - меня словно молнией поразил разряд электричества, передавшийся через ее руку, - Ты такой же, как я. Только…
Капелька слезы упала с моей щеки и разбилась о ее губы.
-Только я покидаю это тело, ты же будешь в своем до конца. Это моя вина, Чарли. Если сможешь когда-нибудь, пожалуйста, прости меня…
-О чем ты, ангел? О чем ты говоришь?
Твой ангел высох, Чарли. Он весь высох.
Она в последний раз подняла голову и посмотрела мне прямо в глаза. Седые волосы откинулись назад, обнажился иссохший череп с тонкой-тонкой, почти прозрачной кожей. Ее рука вцепилась в мою, я ощутил легкое покалывание. И застыл, не в силах отвести глаз от ее фосфоресцирующих зрачков.
-Я люблю тебя, Чарли Маклейн. Прости свою любовь, и отпусти меня домой.
-Да о чем ты, Элайя?
-Скажи, что отпускаешь меня, Чарли…
-Я не понимаю, что с тобой, объясни?
-Скажи, что просто отпускаешь меня домой. Без твоего разрешения мне не покинуть эту Землю.
-Я, я не знаю, что ты имеешь ввиду. Элайя, ты должна меня слушать.
-Скажи мне…
-Господи…
-Скажи, Чарли!
Ее тонкие пальцы вцепились в мои плечи, и скользкий холодок пробежал по моей спине. Потом растаял где-то в глубине сердца. И я ответил.
-Да.
Ее руки взмахнули вверх, голова упала на подушку. И я услышал ее последний вздох.
Ангелы не люди. Иногда они просто вынуждены возвращаться на небеса.

 ***

Я нашел диктофон под подушкой. Просто нажал кнопку и услышал ее голос. Когда она успела записать эту пленку, на которой рассказала всё, я не знал. Вот, что я услышал.

Чарли, это единственное и, к сожалению, последнее мое послание к тебе. Любовь моя, ты не имеешь права простить меня, я знаю. Возможно, когда ты будешь слушать эту запись, ты уже будешь знать о своей болезни. И, скорее всего, ты меня проклянёшь. Но сначала выслушай меня. Просто выслушай.
Помнишь, я говорила тебе о Тэе, моем бывшем муже? Так вот, это он заразил меня этой страшной болезнью. Из-за которой мы, Стеффы, наследники великого Тауруса, не можем иметь детей. Почти все мы больны этой чудовищным недугом. Но мы не умираем из-за него. Мы носим его в своей крови, но не умираем. А для вас, людей, это смертельно. Но Бога ради, поверь мне, я не знала. Я не знала об этом. Ведь на Земле я всего лишь с того момента, как ты меня увидел. Можно сказать, ты увидел меня первым из всех земных людей.
В ту ночь я тоже тебя хотела. Я хотела, чтобы ты любил меня всем сердцем со всей страстью и нежностью, на которую только способен. И говорил мне те прекрасные слова. Ты помнишь их, Чарли?
Мой любимый романтик Чарли, я полюбила тебя по-настоящему. Впервые в своей жизни я почувствовала, что такое ЛЮБИТЬ И БЫТЬ ЛЮБИМОЙ. Ты подарил мне те мгновения счастья, которые мне уже, наверное, не испытать никогда. Но сейчас…
Сейчас я вынуждена покинуть этот мир. Я не умру. Потому, что мы Стеффы не умираем. Мы лишь переселяемся в другие тела. По сути, мы невидимы.
Меня уже зовут. Зовут домой. И если ты меня отпустишь, если скажешь “да”, я исчезну. Таурус тянет нас к себе, как магнитом, а отпускает лишь ненадолго.
Знай, Чарли, я люблю тебя. Я буду любить тебя всегда.
Господи, если бы я знала, если бы я только знала…
Прошу тебя, живи. Молю тебя, живи.
А я всего лишь образ. Всего лишь только образ, придуманный тобой.
Прости меня, если сможешь, Чарли.
Я должна уйти.
Но помни, что есть на Земле, тот образ. Образ прекрасной девушки Элайи. Он вполне земной. Где-то на вашей планете ходит такая девушка. И имя у нее совсем земное. Зовут ее, как чувство, как любовь. Ты должен в это верить.
Ты должен в это верить.

 ***

Да пропади все пропадом, Господь свидетель, я болен СПИДом!

 
 ***

Влюбиться в призрака, влюбиться в дух! Инопланетный дух из другого мира.
На этой планете ты не мог найти любовь, писатель.
А нашел недуг. Страшный, неизлечимый недуг.
И даже “мистер Парадайз”, твой сладкий белоснежный, не поможет тебе от него избавиться. Еще не придумали такого средства, приятель.
Ты медленно высыхаешь. Скоро ты превратишься в то, что осталось от нее. В эту высохшую мумию из костей и обтянутой прозрачной кожи. Ты еще хранишь ее у себя дома, Чарли? Все еще целуешься с ней, засранец?
Кажется, кровь уже течет через носоглотку и капает мне прямо на язык. И замерзает там, превращаясь в жгучий красный лед.
Я тлею изнутри. Я исчезаю. Господи, как же холодно здесь.
Конечно, я слышал, что с этим некоторые живут десять, а то и пятнадцать лет. Но какого это - жить, зная, что тебе осталось совсем немного? Что в любой момент ты можешь умереть. Ты можешь не проснуться.
Я уже не встану с постели и не сяду снова за стол. Ничего не напишу.
Что будет первым: отнимутся мои руки или откажут ноги? Или все произойдет одновременно? Случится все сразу или предстоят еще долгие невыносимо мучительные дни и ночи с бесконечными вскакиваниями с постели и постоянной жгучей жаждой? Жаждой, которую нельзя заглушить. Дикой, неисстребимой жаждой. Я заболею простудой и просто умру? Или же буду еще долго-долго тлеть, как свеча, оставленная кем-то за упокой души человеческой?
Я Чарли Маклейн, люблю инопланетянку!
Дух без плоти и крови, воплотившийся в тело земной девушки.
Господи, и за это я должен умереть?!
Зовут ее, как чувство, как любовь. Ты должен в это верить.

Теперь, вытирая уже не платком даже, ибо он весь вымок, а рукой кровь, безостановочно текущую из носа, я вспоминаю о том последнем нашем разговоре с содроганием и болью. И каждое ее слово отзывается во мне ударом колокола в голове.
Динь!
Скажи мне, Чарли… Отпусти меня домой…
Ребра хрустят, а кровь кипит в жилах, наливается заражённым адреналином.
Глотаю лед…
Динь!
Просто отпусти меня домой…
Выворачивает наизнанку, я не знаю, куда спрятаться от этой боли.
Динь!
Знай, Чарли, я люблю тебя. Я буду любить тебя всегда.
О, проклятье, я схожу с ума! Святые не дадут теперь ни гроша за мою конченую жизнь!
В холоде умрешь, ты в холоде умрешь.
Я слышу ваши голоса, и вижу ваши лица! Мой ангел воскресит меня!
…И буду любить тебя всегда.
Да, да, черт бы тебя побрал, уходи! Убирайся!
Уходи к себе и забудь про меня. И никогда не вспоминай. Потому, что если будешь помнить, я не умру свободным. Я все равно останусь навсегда с тобой.
Я образ, я всего лишь образ, придуманный тобой.
Твоя фигура у окна, у красной шторы, что так беспокойно дрожит на ветру холодных окон. Твои глаза блестят небесной голубизной, а волосы искрятся белым. И ты опять пахнешь сладким миндалем.
Совсем как тогда.
Совсем, как в первый раз…
Зовут ее, как чувство, как любовь…