День 248. рота кэч

Первые полмесяца в полку после "учебки" было не очень. Не то, чтобы плохо или, там, тяжко, но все-таки. Тем более на неделю Рожкова прибрали дневальным по штабу и штабная братия гоняла Рожкова, как молодого. Он и был молодым, да, пятый месяц дослуживал всего. В "учебке"-то - не полгода, как положено, а 4 месяца с "копьем" оттарабанил - призвали Рожкова поздно. В конце июня уже. Вообще, к слову, Рожков 2 года в сапогах и не ходил - ровно 22 месяца: поздно призвали, рано дембельнули. Но это - к слову.

Короче, потом сразу все стало хорошо. Замполит с парторгом Рожкова заметили, обласкали, привлекли. Рожков стал почтарем. В числе прочих плюсов, Рожков стал обладателем дивной ксивы, с которой можно было беспрепятственно шляться по обоим воинским городкам и лазить даже по селу. Не то, чтобы все это было сверхпроблемой для остальных солдат, но все-таки, с ксивой было круче. Ясное дело, авторитетные "деды" Рожкова эксплуатировали - посылали, например, в село - купить таких консервов, каких не было в ЧПКе. Рожкову что - он гулял, свежим воздухом дышал, да еще и за "спасибо". А "дедовское" "спасибо" для "щегла" - хорошая награда, социальный капитал.

А тут однажды кочегар Микосян Рожкову наказывает зайти в южном городке в роту КЭЧ, найти там такого-то земляка, а тот отдаст Рожкову какие-то особо "крутые" брюки от дембельной парадки, для него, Микосяна.

Честно, душа Рожкова не лежала заходить к землякам кочегара Микосяна, да и планы другие имелись. Но Микосян не просто кочегар, а старшина кочегаров, человек большой, да и отчаянный. А зайти - делав- то, базара больше!

...Рота КЭЧ занимала второй этаж одной из казарм южного городка, и Рожков заходил в подъезд не без робости. В чужой казарме всего можно ожидать - там тебя не знают, там ты никому не нужен, а всегда найдется скучающий абориген, обремененный властью, который, в целях развлечения, поинтересуется, чем дышит нежданный гость.

...Вход на второй этаж неприятно поразил Рожкова. Дверь битая, в следах, черных отметинах от властных сапог - ладно, не новость. А вот половик перед дверью смущал - совсем какой-то неправильный и неуставной был половик. Совсем гражданский - круглый, из тряпочек, домашний. Рожков вытер ноги, открыл дверь - осторожно, рукой, - и вошел. На тумбочке дневального находился какой-то облезлый солдатик, увы, славянской национальности. Несмотря на залихватски расстегнутую гимнастерку, дневальный был явно из низших слоев населения роты - Рожков сразу понял это, оценив и фингал под глазом, и грязные руки, и общий изможденный вид. Поэтому грубый окрик дневального - "Что надо?" -Рожкова не смутил.

- Где Великогесян?

- Пойди спроси. Подожди, я спрошу.

Дневальный метнулся в расположение, вернулся, кивнул:
 
- Иди туда.
Рожков пошел.

В желудке похолодело. На незаправленных койках лежали чумазые, усатые и довольно лохматые солдаты кавказской наружности. Лежали на грязных, но все- таки белых, простынях, в грязных куртках с капюшонами, курили, беседовали, и тема их беседы была непотребной. Рожкова окликнули:
 
- Подойди.

Рожков подошел к койке, на которой лежал усатый сержант с перстнем-печаткой на грязном мизинце. Звавший Рожкова "дед" лежал на мятом одеяле прямо в сапогах, и сапоги эти поразили Рожкова больше перстня. Обычные солдатские говнодавы были обрезаны до половины голенища, каблуки были наращены, обточены, скошены и покрашены бронзовой краской.

- Ты кто? - лениво спросил сержант, затягиваясь новоприкуренной сигаретой.

Рожков объяснил.

- "Щегол", а Кебу Махарадзе знаешь? Он у вас там, в северном, в клубе...

Рожков терпеливо объяснил, что он мало еще кого знает хорошо, а Кеба, конечно, есть такой в клубе, но что за дело этому Богу Махарадзе до молодого почтаря из БАР?

- А что у тебя в мешке? - неожиданно поинтересовался обладатель золотых каблуков и легко встал на пол, почти на две головы возвышаясь над Рожковым.
 
- Почта...

- Журналы есть?

- Один, для прапора... - Какой? Дай сюда.

Рожков без особой боязни развязал свой мешок. Журнал "Прапорщик" солдату в падлу, тем более, что повесть Пикуля окончилась еще в прошлом номере.

"Дед" пролистал журнал, отдал его Рожкову подозвал дневального, сунул тому в руку дымящийся окурок, приказывая: "Выкинь". И кивнул Рожкову: "Пойдем, салага".

Вдвоем они вышли из казармы, сержант молчал, шагал размашисто, не обращая внимания на встречных офицеров, и Рожков как-то неожиданно для себя так же нагло не отдавал майорам чести, делая, правда, рукой обманные жесты.

На окраине городка, приткнувшись в полуразрушенную ограду, стоял громоздкий параллелепипед закопченной кочегарки, и они вошли туда. Сержант, пригнувшись, нырнул в какую-то низенькую дверь, обитую лохматыми тряпками, Рожков за ним. Вошли в маленькую теплую комнатушку с толстыми трубами на стенах. Привалившись к трубам спинами, на полу, на разбросанных шинелях, танковых куртках, синих одеялах сидело трое гавриков - достойных членов КЭЧ, четвертый - задавленный жизнью субтильный узбек хлопотал в углу над раздолбанным радиоприемников "Маяк", прилаживая вместо батареек круглые таблетки радийных аккумуляторов.

- Валико, солдат нужен? Рожкова подтолкнул в спину золотокаблучный сержант.
 
- Зачем? - удивился Валикогисян, - у меня есть уже пахари на всю ночь. А что?
 
- К тебе пришел.

Валико встал, ногой отодвинул детскую оцинкованную ванну, стоявшую рядом - в ванне на дне лежало штук тридцать пончиков из солдатской столовой. Валико принял привет от земляка Микосяна, выслушал поручение, покопался в шкафчике и вручил Рожкову сверток с искомыми штанами.

- Ну, топай теперь отсюда, "щегол", - сказал Валико и вздохнул - иди. Скажи Микосяну, чтоб в роте меня не искал. Я все время тут. Если что - меня здесь ищи. А в роту вообще не заходи, а то почта опоздает.

...Рожков уже когда шел к себе, в северный городок, перевалил уже сопку, разделявшую городки, догадался, почему Валико не советовал заходить в роту, почему лучше молодым щеглам держаться подальше от роты КЭЧ.

12.11.96.