Однажды утром

“Однажды утром”
Филистеева Л. П.

Просыпаюсь однажды утром, а под моим окном с улицы шум, гам. В испуге вскакиваю с постели. Народу, как в церкви, Тут и Лилия Михай-ловна из соседнего подъезда. Что-то взволнованно обсуждает с мужчиной, стоявшим рядом с ней, руками в сторону разводит. А мужик плечами по-жимает. Неподалеку наша крикливая дворничиха Вера. Это она каждое утро, шаркая метлой, голосит на весь двор:
“Опять мусору понакидали, черти полосатые. Машин понаставили, понакидали. . .”
Здесь, в толпе и старая еврейка со своим пуделем, и моя приятельница Оля. Что за базар. . .
Выскакиваю на улицу и ушам своим не верю.
— Ну и стерва, — вырывается из толпы.
— На Колыму таких по этапу.
— О-ох, вешать мало, — проохал бабий голос.
Толпа выплескивала гнев, а детвора стояла, рот разинув, слушала.
— Что случилось? — спрашиваю я у одной из женщин.
— Да-а, — махнула она рукой, — мертвого младенца бомж нашел в мусорном ящике.
Меня покачнуло, словно пулей в лоб
— Как? — не поняла я.
— А так, в целлофановом мешке. Милиция только что уехала. За-брала на экспертизу. “Найди меня мама, найди меня мама!!!” Вот кого-то нашли
Женщину перебил голос вечно бухой соседки Тани со второго этажа:
— Тута повадился мужик с пацаном, сам, падла, стоит руки в брюки, а хлопца заставляет шнырять по всем ящикам. Ну, и кто, скажите, из маль-чонки вырастет.
— Вот безбожники, — простонало в толпе.
После этого постылого случая мне все время будет чудиться под про-тяжный вой ветра детский плач в мусорном ящике.


“Окно, мечтающее о цветущем поле”

В выходной день, в субботу, ко мне заглянула Оля.
— Помоги, — говорит, — сумку до вокзала. От матери телеграмма пришла. Заболела. Поезд сегодня в 12: 40.
— Ладно, — спокойно соглашаюсь я.
— А собаку с собой?
— Ты что, сдурела. Отдала в питомник. Тысячу рублей отвалила.
— Ничего себе.
Уже собираясь уходить, устремив свой взгляд через окно, Оля проро-нила:
— Ну и пейзаж у тебя с улицы.
Чуть ли не в окно заглядывали шесть мусорных ящиков и добрая свал-ка бытовых отходов.
— У писателя О. Генри похлеще был видок из окна, на кладбище, —слышу опять Олин голос.
— Только кладбища здесь не хватает, — отрешенно говорю я.
— А твои скоро приедут из Италии, — поинтересовалась она. И не дождавшись ответа вдруг рассмеялась:
— Ба-атюшки свет, глянь, — кивая головой в сторону окна, давилась от смеха Оля.
Над одним из мусорных ящиков поднялась нелепая харя бомжа. В не-мытых руках какая-то ветошь. Развернул тряпку, примерил. Штаны, как штаны. Сшиты ладно, Бомж напялил вещь на себя, тут же опрастался по-малому и снова стал рыться в мусорке. На сей раз руки бомжа извлекли из ящика что-то съестное. Попробовал на язык. Ничего. И стал спокойно же-вать, прислонившись к заплеванному краю одного из ящиков. Жует, пти-цами в небе любуется. Мы смотрим с Олей на его шамкающий рот и чув-ствуем, сейчас вырвет.
Отводя взгляд с несуразной картины за окном, я проговорила:
— Бывает, бомжи толпами у мусорки пасутся, как коровы и всякий раз уходят с затаренными сумками. А порой, правда, не солоно хлебавши. Один раз врукопашную подрались из-за пустых бутылок.
На вокзал мы с Олей приехали к самому отходу поезда. Заволокли ве-щи в вагон. Передохнули.
— Через два дня буду в Городище, — сказала Оля.
— А там встретят?
— Что ты! До села еще километров пять.
Поезд стал трогаться. Я выскочила на платформу. И когда уже состав набирал скорость, Оля кричала с подножки вагона:
— Люда-а! Погля-ядывай за моими окнами, чтоб не обворова-али.
Поезд ушел и перрон как-то сразу опустел. Только вдалеке одиноко плыла мужская фигура.
“Превратиться бы в ветер и к морю”, — вздохнула я. “Волны шпынять, удивляться запаху цветущего шиповника. В приморском городишке его видимо-невидимо”.
Но мне ничего не оставалось, как идти до дому. Шагать дальше в ногу с городом бродячих кошек и собак. С городом кафедрального собора, ве-личественно парящего над моей приблудной жизнью, над пьяницами, рез-во глядящих в рюмку, бомжами и ворюгами.