Фифа

ПРОВИНЦИАЛЬНАЯ МЕЛОДРАМА С ПРОЛОГОМ, ЭПИЛОГОМ И РЕТРОСПЕКТИВАМИ


ПРОЛОГ

 ...Все-таки "Мерседес" - это совсем не то, что "Икарус". Умеют немцы делать автобусы. Шоссе сто лет не ремонтировалось, а на колдобинах совершенно не трясет. Так, чуть-чуть покачивает. Мягко, словно убаюкивая. Через пару часов она будет на вокзале. Поезд вечером. Успеет купить билет, зайдет в магазин, шмотки себе выберет поприличнее, а то обносилась вся. И про косметику не забыть. Привести себя в божеский вид, наштукатурить вывеску... Потом в какую-нибудь кафешку обязательно. Жрать уже охота. Надо было зайти за пирожками, пока предлагали. Или самой чего-нибудь купить в дорогу. Нет же, перетрусила, скорей-скорей, лишь бы подальше от этого психопата...
 Когда стемнеет, она уже сядет в купейный вагон, примостится у окна и начнет смотреть на фонари. До тех пор, пока они не поплывут назад. Сначала медленно, потом быстрее, еще быстрее. Потом сольются в одну сплошную светящуюся полосу. И никакого снотворного не надо, веки сами слипнутся. Выспится наконец-то. По-цивильному, на чистых простынях. Одна. Условно говоря, конечно. В купе же еще три места есть...
 Кто там, интересно, будет в попутчиках? Какая-нибудь челночница с баулами? Бабулька с внуками? Студентка или солдатик демобилизованный? Нет, молоденьких лучше не надо. Кого-нибудь посолиднее бы... С брюшком и кошельком одинаковой толщины. Тогда свое можно будет сэкономить.
 Все-таки она не зря сюда прикатывала. Несмотря на то, что уезжает одна. Зато "бабки" теперь есть на первое время. Можно жить. Матушку надо будет навестить, гостинчик ей отвезти какой-никакой.
 Господи, как же она устала от всего этого... Двое суток тут провела, а натерпелась... Особенно в день приезда. Лучше не вспоминать. Чего ж ей больше хочется? Жрать или спать? Наверное, все-таки спать. Учитывая, что жрать все равно нечего. "Ты, кишка моя, молчи, а желудок, не урчи... Баю-баюшки, баю, я вам песенку спою..." Черт, какая-то пурга в голову лезет. Чуш-шь... Уш-шь... Ш-ш-ш...

 * * *

 ...Это прозвище приклеилось к ней еще в детском саду. Одетая в дорогое бархатное платьице четырехлетняя барышня с пышным розовым капроновым бантом в золотистых кудряшках, едва переступив порог садика, вцепилась в мамин подол, скривила губешки и захныкала: "Я хочу домой! Тут плохо пахнет! Фи!" В помещении пахло всего-навсего рисовой молочной кашей и сдобными булочками, которые полагались детям на завтрак. Воспитательница строго поглядела на новенькую: "Экая ты фифа!" Маленький мальчик, с любопытством подсматривавший в щелку, развеселился и запрыгал по спальне: "Фифа! Фифа пришла!"

 На самом деле девочку звали Катей. Катюша, Катенька, Катенок. Екатерина Васильевна Феофанова. Лет до восьми она выговаривала свою фамилию в чуть сокращенном виде: "Фифанова", - так что детсадовское прозвище сохранилось за ней и в школе. Правда, произносить его вслух решались только те, кто не боялся испортить с Фифой отношения, а таких в классе насчитывалось немного.

 Папа у Катеньки был большим начальником - директором райпищеторга, так что в средствах семья никогда стеснения не испытывала. Мама даже могла позволить себе не работать. Она и уволилась, как только Фифа пошла в первый класс. Ненужный больше диплом химика-технолога упокоился в недрах серванта, в одной стопке со старыми книжками по квартплате, которые мама на всякий случай не выбрасывала.

 Стоит ли особо подчеркивать, что Катя, единственное чадо у родителей, ни в чем не знала отказа? И одевалась наряднее всех в классе, и летом отдыхала не в пионерлагере с комарами, а на каких-нибудь Золотых Песках или на озере Балатон. В десять лет она получила в подарок импортные часики, в пятнадцать - сережки с бриллиантиками, а в шестнадцать - перстень и кулон с настоящими изумрудами. В школу она все это не надевала, чтобы не раздражать учителей, которые в конце 70-х отчаянно боролись с украшениями, но если шла, допустим, в кино или во Дворец культуры на дискотеку... Тут совсем другое дело. Более изощренных развлечений маленький заштатный райцентр своим жителям предложить не мог. В городишке, правда, имелся еще стадион, Дом пионеров и два ресторана. Но спортом Фифа отродясь не занималась, в Доме пионеров ей было скучно, а в рестораны ее без родителей еще не пускали, поскольку несовершеннолетняя. Она, конечно, с ее формами, при желании могла бы выдать себя и за студентку, но метрдотели прекрасно знали девочку в лицо. Так же, как и ее серьезного папочку.

 Училась Катя, впрочем, неплохо. По всем гуманитарным предметам у нее были пятерки и четверки. Настоящие, не натянутые в угоду могучему папе. Физика с математикой ей, правда, не давались, но эти науки будущей артистке и ни к чему. А в том, что Феофанова станет артисткой, никто не сомневался. Яркие даже без помады, капризно изогнутые губы, округлые щечки с нежным румянцем, аккуратный носик безупречной формы, бровки дугами, а под ними фиалковые глазищи, опушенные ресницами непомерной длины - портретами растущей и взрослеющей Катеньки любовался весь город, поскольку они постоянно украшали витрину центрального фотоателье. Эффектная, фигуристая, бойкая на язык, Катя была непременной участницей всех школьных концертов и "капустников". И кого на танцевальных вечерах всегда выбирали королевой бала, тоже догадаться нетрудно. Прямая дорога такой самоуверенной красотке либо на сцену, либо на экран.

 О том, что для актерской карьеры нужен еще и кое-какой талант, разговоров не было. Раз не боится публичных выступлений, стало быть, дарование налицо. Потом уже, три года безуспешно штурмуя институт кинематографии и несколько театральных училищ, Фифа начнет понимать, что на одних внешних данных и природной наглости далеко не уедешь, но это потом. А пока она была старшеклассницей - амбициозной и полной мечтаний, таких же розовых, как ее давно выброшенный за ненадобностью капроновый бант.

 Кружить головы мальчикам Катя начала еще в тринадцать лет, так что ей было из чего выбирать. К девятому классу среди ее кавалеров определились четыре явных фаворита: чемпион района по прыжкам в длину среди юниоров (на год старше Фифы), солист школьного ВИА (сосед по парте), комсомольский активист из параллельного класса и призер всесоюзной математической олимпиады, кандидат в мастера спорта по шахматам из соседней школы.

 Фифа тасовала свой "гарем" как ей заблагорассудится, в зависимости от настроения и обстоятельств.
 Высокий, широкоплечий, рано возмужавший Юрий Чернышов (легкоатлет) был, к примеру, незаменим в турпоходах - в качестве тягловой силы. Приятно было появиться вместе с ним и на пляже, где на его тугие бицепсы и кое-что, расположенное ниже, заглядывались даже некоторые дамы бальзаковского возраста, не говоря о ровесницах. А возвращаясь домой в обществе Юрия поздно вечером с какой-нибудь дискотеки, можно было не опасаться окрестной шпаны - более надежного телохранителя трудно себе представить.
 Но танцевать на этих дискотеках Фифа предпочитала все же с маслиннооким красавчиком-Ленечкой, солистом школьного ВИА, гибким и пластичным, как тропический хищник семейства кошачьих. Тут был еще и вопрос престижа: по Ленечке Аллахвердиеву, в чьих жилах клокотала и бурлила гремучая украинско-азербайджанская смесь, безответно сохла добрая половина одноклассниц.
 Весь из себя продуманный Никита Щербинин, комсомольский вожак, выходил на авансцену, если намечался какой-нибудь интересный слет, желательно международный. Возможность на халяву прокатиться в Крым или в столицу моментально обращала Катину благосклонность в сторону Никиты. И местечко в делегации всегда было ей обеспечено.
 Субтильному шахматисту Марику Новицкому приходилось довольствоваться скромной ролью "ходячей энциклопедии" и репетитора по самым трудным для Фифы предметам. Но зато в гости Катя захаживала только к нему.

 Первое время поклонники яростно оспаривали между собой "приоритетное право" на общение с Катей. Результаты разборок не заставили себя долго ждать: на смазливой мордашке Ленечки засиял всеми цветами радуги живописный фингал, поставленный Юрием, а тихоня-Марик вывихнул запястье, неудачно упав на улице от резкого толчка Никиты.
 Фифа великодушно одаряла своей нежностью побежденных, а победителям (каждому в отдельности) заявила, что если они еще раз вздумают распустить кулаки, между ними и Катей будет "все порвато". В "гареме" воцарился незыблемый с виду, но внутренне весьма напряженный мир. Каким-то образом Катя сумела внушить каждому из своих "кадров", что именно он - единственный и обожаемый ее избранник, а со всеми остальными она проводит время из жалости.

 Невзрачному Вале Короткову, сыну школьной уборщицы, в блестящем Катином "гареме" делать было нечего. Причем, его бедность и плебейское происхождение роли в данном случае почти не играли. Фифу не смущало, что отец легкоатлета, например, водит мусоровоз, а мама начинающего певца работает в больнице простой санитаркой. Все несчастье Вали Короткова состояло в том, что сам он ничем не выделялся. Серенький такой, посредственный, заикающийся от робости мышонок. Ни тебе интеллекта выдающегося, ни артистических талантов, ни мало-мальских задатков лидера. Плюс мешковатая, сутулая, совсем не спортивная фигура без выпирающих мускулов и "девчачье" имя. Насмешки самого обидного свойства сыпались на Валю со всех сторон. И угораздило же такого втрескаться в первую красавицу школы...

 - "Валя-Валентина, что с тобой теперь?" - издевались девчонки, цитируя заданного по внеклассному чтению Багрицкого.
 "Валя-Валентина" и сам не знал, что с ним. Одна Катя на уме. Сидя на своей "камчатке", он не сводил с нее глаз во время уроков. Он шел за ней следом после занятий, когда кто-нибудь из ее ухажеров нес одной рукой два портфеля, а другую по-хозяйски клал Фифе на талию. Он обязательно оказывался на соседнем ряду, если Катя сидела в кинозале - разумеется, не одна. А поскольку в кино подростки ходят парами не ради фильмов, а ради поцелуев в темноте, Катю присутствие "соглядатая" страшно бесило.
 По вечерам Валя торчал под окнами ее дома, ловя момент, когда мелькнет в освещенном окне второго этажа сквозь тюлевую занавеску Катин профиль. Однажды зимой во время такого "дежурства" он даже обморозил себе лицо и целую неделю ходил в школу, вымазанный каким-то вонючим снадобьем. Потом кожа с его щек и носа сползала лепестьями.

 Фифе на все это поплевывала с высокой колокольни. Она готовилась во ВГИК. Когда на выпускном вечере Валя впервые отважился подойти к ней и заговорить, она смерила его презрительным взглядом:
 - Детка, твое время кончилось. На горшок и спать!
 Дело было на прогулочном теплоходике с пренебрежительной кличкой "лапоть", зафрахтованном родителями вскладчину для ночного катания отпрысков. Сумерки еще не сгустились, над горизонтом дотлевал серо-буро-малиновый закат, а тихоходный "лапоть" успел только преодолеть расстояние от пристани до середины реки.

 Произнеся во весь голос вышеупомянутую тираду, Фифа демонстративно склонила свою кудрявую голову на плечо солиста ВИА, которым увлеклась на другой же день после трогательного расставания с призывником-легкоатлетом. Под всеобщий гогот Валя не спеша приблизился к краю палубы и шагнул за борт. Гогот мгновенно смолк. Выразительный "бултых" раздался уже на фоне мерного тарахтения мотора. На несколько секунд все онемели. Потом кто-то истошно крикнул: "Ребя! Он же плавать не умеет!" Поднялся жуткий переполох. Самая молодая из классных руководительниц кинулась в рубку рулевого-моториста с требованием заглушить двигатель. Две другие синхронно полезли в сумочки за валидолом. Трое крепких парней принялись поспешно раздеваться. Все остальные ахали, суетились и искали спасательный круг. Суматоха продолжалась около минуты. Катя и Ленечка тоже подбежали к борту и начали вглядываться в мутную речную воду. Голова прыгуна так и не показалась на поверхности. Одиноко покачивался на волнах бесполезный круг...
 Прошло еще две-три минуты. Лучшие пловцы школы неловко топтались на палубе в одних трусах, раздумывая: то ли снова одеваться, то ли все-таки немножко понырять. Победило благоразумие, поскольку за бортом уже вовсю орудовал более расторопный рулевой, не тративший время на раздевание. Плотный сорокалетний речник уходил в глубину раз пять или шесть, но выныривал с пустыми руками.
 - Хана "Валентине", - угрюмо констатировал один из незадачливых спасателей. - Топориком на дно. Или под винт затянуло.
 - Теперь через неделю найдут, не раньше, - добавил другой.
 Классные руководительницы массировали себе грудные клетки и хватали раскрытыми ртами воздух. Все трое.
 Праздничное настроение выпускников стремительно снижалось, на манер пикирующего бомбардировщика, до уровня похоронного...
 И тут послышался восхищенный девичий возглас:
 - Во дает! Прямо Ихтиандр... Глядите, вон он!
 Столпившиеся у правого борта обратили взоры в противоположную сторону, куда указывала тонкая девчоночья рука, и увидели, что "утопленник" неторопливо бредет по мелководью, обирая с одежды налипшую тину и стебли водорослей. Значит, пока они тут все трепыхались, "Валентина" проплыл под днищем и спокойненько добрался до берега? Ништяк...
 Рулевой вскарабкался на палубу, прихватив с собой круг. Вся его самоотверженность обернулась потерей портсигара и безнадежно испорченными наручными часами. Выкручивая тельник, мужик матерился на чем свет стоит, не стесняясь присутствия несовершеннолетних, но никому и в голову не пришло сделать ему замечание.
 Однокашники и облегченно вздохнувшие педагоги с изумлением наблюдали, как "Ихтиандр" присаживается на травку возле дебаркадера, деловито выливает воду из туфель. Вот он выпрямился, одернул на себе мокрый пиджак, поприветствовал зевак жестом олимпийцев, изобразив рукопожатие над головой, и скрылся за деревьями.
 
 Это был единственный поступок "Валентины", над которым Катя не смеялась.
 - Пошел домой сушиться, - желая съязвить, резюмировал солист ВИА.
 - А ты так можешь? - подначила его Катя. - Водичка-то еще холодная...
 - Могу. Только зачем? - отозвался тот. - Я не люблю обезьянничать.
 Оказавшийся поблизости "речной волк" наградил Ленечку звонкой затрещиной:
 - Только попробуй, сопляк! Сам тебя утоплю! Хватит с меня одного идиота!

 После выпускного Фифа, разумеется, отправилась покорять столицу. Вместе с ней поехал и солист. Он о престижных вузах не помышлял и благополучно поступил в "кулек", то бишь институт культуры. А Катя столь же благополучно провалила, как уже было сказано, экзамен во ВГИК. Во всех театральных училищах, куда она после этого пыталась сунуться, ее стабильно "резали" на первом же туре. С Ленечкой Аллахвердиевым Катя поссорилась и распрощалась навсегда, ничуть по этому поводу не страдая. Но из Москвы не уехала: ее приютила в своей квартире родная тетка, старшая сестра матери, бездетная "соломенная вдова".

 Почти через год, в мае 1980-го, Катя все-таки появилась в родном райцентре. С огромным животом. Поговаривали, что обрюхатил ее некий знаменитый кинорежиссер, с помощью которого она надеялась пролезть-таки в вожделенный ВГИК. Правда это или нет, история умалчивает. Но ходили упорные слухи, что их застукала жена режиссера и скандал был на всю Москву.
 Рожать Фифа поехала в областной роддом, однако вернулась оттуда без ребенка. Всем, кто интересовался, объясняла, что младенец родился мертвым, и принимала соболезнования.
 После выписки она погостила под крылышком у папы с мамой еще недели две, поискала от нечего делать своих былых воздыхателей. Выяснила, что Марик Новицкий учится в Киевском университете (далековато же его занесло!), а Никита Щербинин вообще махнул по комсомольской путевке на БАМ делать себе рабочую биографию. Аллахвердиева она сама "отшила". Кто там еще? Рядовой Чернышов? Этот напомнил о себе тонкой пачечкой армейских писем. Катя пересчитала конверты, не распечатывая: одиннадцать штук. Не густо. Последнее, судя по штемпелю, пришло в начале марта. И какой смысл отвечать на него спустя почти три месяца? Юрчик, небось, и думать про нее забыл. Фифа перетянула пачечку обрывком шпагата и засунула ее поглубже на антресоли. Привычку сразу не выбрасывать ненужные бумажки она унаследовала от матери.
 Кругом одно разочарование. На безрыбье сгодился бы даже "Валя-Валентина", но и тот, оказалось, пополнил собой доблестные ряды вооруженных сил: служил матросом на подлодке. Ну да, Ихтиандр, где ж ему еще быть...

 Поскучав немного, Катя вновь укатила в столицу. Через два года вышла замуж за еще молодого, но уже перспективного партийного функционера, коренного москвича, который устроил ее по блату в торговый вуз. На лекциях Фифа показывалась редко, а в зачетку во время экзаменов вкладывала сотенные купюры - от одной до пяти, в зависимости от сдаваемого предмета. Так и получила диплом.

 В разгар перестройки, когда под Катиным отцом ощутимо зашаталось кресло, дочь перевезла родителей в Москву. Проблема с квартирой решилась легко и просто: у мужа были железобетонные связи. Везде, где надо. А когда Советский Союз приказал долго жить, Катин супруг быстренько повернул нос по ветру и осел в одной русско-бельгийской компании. Компания вскоре тоже развалилась, и бывший коммунист не нашел ничего лучше, кроме как построить пирамиду. Финансовую. Скромненькую такую, поменьше "МММ" и "РДС", за пределами Москвы и Подмосковья не известную.
 Полтора года он вместе с Екатериной наслаждался плодами аферы: объездили все Канары с Мальдивами, открыли счет в цюрихском банке, купили виллу в Испании. Потом все пошло по обкатанному сценарию: толпы разъяренных вкладчиков под окнами офиса, уголовное дело и - восемь лет с конфискацией. Угодила за решетку, как основная сообщница, и Фифа. Железобетонные связи к тому времени рассыпались в прах: все ключевые посты занимали уже совсем другие люди.

 Выйдя из колонии в сентябре 2000 года, Фифа вернулась в Москву и поняла, что осталась на бобах. Квартиры нет, отец на кладбище, мать в психушке. Вот почему последние полгода она не получала от них ни писем, ни посылок с продуктами... Родительское жилье вместе со всем имуществом присебякали какие-то махинаторы, почище ее муженька. Кинулась к свекру - там тоже другие хозяева. А сам свекор обосновался в Испании, на той самой вилле, которая была, оказывается, записана, как и швейцарский счет, на его имя. Всеми правдами и неправдами Катя раздобыла номер его мобильника, позвонила с переговорного пункта, истратив на это выклянченные в подземном переходе 50 рублей. И услышала:
 - Я тебя не знаю и знать не хочу. Ты моего сына погубила, он из-за тебя на зоне гниет! Не звони сюда больше!
 Оставалась на крайняк тетка, у которой жила когда-то несостоявшаяся кинозвезда. Тетка умерла еще раньше, чем отец. Идти больше некуда. Бомжиха.

 Катя ночевала в приюте для бездомных, а по утрам пыталась прибиться к профессиональным нищим. Иногда получалось. Попробовала как-то вечером "снять" клиента на Тверской, но никто на нее не позарился: четыре года отсидки оставили свой неизгладимый след (в виде морщин) на ее почти уже 38-летней физиономии. Да и постоянные труженицы панели смотрели на Фифу косо. Спасибо, хоть не побили.

 Через несколько дней, проходя по Малой Грузинской, Катя увидела на аляповатой афише подозрительно знакомое лицо. Какая-то второсортная поп-группа дает концерт. Внизу мелким шрифтом - список участников. Фамилия совпадает... Ленька, что ли?..
 В задрипанном клубе на окраине, где выступал изрядно облысевший и потасканный бывший солист школьного ВИА, Катя представилась его родственницей. Ее пропустили в комнатку, служившую гримерной.
 - Привет! Узнаешь меня?
 - Пошла ты на х..! Я в твоей пирамиде все "башли" потерял! Жена чуть из дома не выгнала! Рано тебя выпустили, тварь!
 Катя разрыдалась и ушла из клуба. Кое-как, пересаживаясь с троллейбуса на троллейбус, "зайцем" добралась до Павелецкого вокзала. Денег на билет до родного города у нее не было, а нужный поезд уже стоял у перрона. Побежала вдоль вагонов, умоляя проводников довезти ее бесплатно, обещая работать за них всю дорогу. Бабы смеялись и посылали подальше, а мужик, брезгливо оглядев ее неказистые одежки, "сжалился":
 - Сифилиса нет? А СПИДа? Ну, залезай, натурой заплатишь по полной программе, "резинки" у меня имеются.
 Две ночи Фифа отрабатывала с проводником бесплатную поездку и кормежку, а днем разносила чай пассажирам, складывала в мешки использованное белье и мыла туалеты. Наконец вышла на вокзале областного центра.

 Дождавшись восьми часов утра, первым делом она разыскала "Дом малютки", надеясь хоть что-то узнать о судьбе рожденного ею двадцать лет назад мальчика по фамилии Феофанов. Подписывая "отказную", она тогда не удосужилась дать сыну имя, и теперь не знала даже, как его зовут. Фифе повезло: нашлась отзывчивая регистраторша, переворошила архив и сообщила, что искомый малыш, нареченный Денисом, был передан в один из детских домов. Фифа отправилась по указанному адресу, но директриса детдома встретила ее сурово:
 - Поздно спохватились, мамаша. Вашего ребенка давно усыновили. Он уже взрослый, совершеннолетний. Вы не имеете на него никаких прав.
 - Я не мамаша. Я просто ее подруга. Его мать умерла от рака, перед смертью раскаялась и просила меня обязательно найти мальчика, чтобы он принял наследство. Она ему квартиру завещала в Москве... - на ходу сочинила Фифа душещипательную сказку.
 Директриса немного смягчила тон, но раскрывать тайну усыновления категорически отказалась:
 - Покажите завещание. Хотя бы дубликат. У вас его нету? До свиданья.
 На улице Фифа пересчитала свои скудные сбережения. Хорошо, что сексуально озабоченный проводник делился в дороге снедью, а то бы и этого не осталось. На экспресс до родного райцентра, пожалуй, не хватит. Вот на электричку - в самый раз.

 Городишко за двадцать лет почти не изменился. Только торговых павильонов прибавилось на каждом углу. Надо бы пойти в милицию, предъявить справку об освобождении, встать на учет, получить паспорт. Койку в общаге дадут, на работу устроят... Потом можно вновь заняться поисками. Порасспрашивать знакомых... Окольными путями, чтобы не вызвать подозрений. Здесь никто не знает, что она отказалась от сына. И хорошо. Но ее-то саму хоть кто-нибудь помнит? Обрадуется ли кто-нибудь ее появлению? Она ведь даже не переписывалась ни с кем - так хотелось поскорее забыть ненавистное захолустье...

 Школа, где когда-то училась Фифа, стояла неподалеку от станции, и она решила взглянуть на нее. Вошла во двор, увидела облезлое двухэтажное здание. Ничего нового. Кроме вывески, которая стала заметно крупнее. На красном фоне явственно читались белые буквы: "Муниципальное образовательное учреждение". Чуть левее на стене поблескивал какой-то небольшой квадрат из нержавейки, но что на нем написано, Фифа издали не разглядела. Из дверей вышла невысокая худенькая женщина, похоже, учительница, посмотрела в ее сторону и... оказалась Римкой, бывшей одноклассницей. Подругами они не считались, но и не враждовали. У Риммы было "окно", и она пригласила Катю в пустую учительскую, где они могли спокойно поговорить. Фифа, безусловно, приняла приглашение: еще в школе Римку прозвали кандидатом болтологических наук. Сейчас, поди, уже до степени доктора доросла. Но если она, как тогда, все про всех знает, встреча может оказаться полезной...
 Выслушав рассказ о Катиных мытарствах, Римма посочувствовала, но из всех возможных вариантов материальной помощи предложила только чашку чаю с клубничным вареньем.
 За чаем вспомнили общих знакомых, весь Катин "гарем". Шахматист окончил свой университет, поступил в аспирантуру, но вскоре променял ее на ПМЖ в Соединенных Штатах. Уехал вместе с родителями, еще при советской власти. Бывший комсомольский лидер где-то на Дальнем Востоке занимается рыбным бизнесом. Говорят, преуспел, ворочает миллионами баксов, того и гляди в олигархи выбьется. А спортсмен-легкоатлет...

 - Ты до сих пор ничего не знала? - удивилась Римма. - Странно... Пойдем, я тебе кое-что покажу.
 Они вышли во двор. Римма подвела Катю к металлическому квадратику, оказавшемуся при ближайшем рассмотрении мемориальной табличкой. Постояли, помолчали, пока Фифа пробегала глазами надпись: имя, фамилия, две даты, между которыми девятнадцать лет, и что-то там еще про "интернациональный долг".
 - Надо же, - уронила Катя, не испытав никаких эмоций. - А почему мне сразу не сообщили?
 - Да пожалели мы тебя, - пояснила Римма, - все ж наслышаны были, что у тебя с ребенком случилось. А тут еще Юрка в цинковом гробу. Двойной стресс. Его же привезли вскоре, как ты опять в Москву уехала. Буквально через несколько дней. Твоя мама посоветовала тебя не беспокоить. И адрес твой московский не дала. Обещала, что сама тебе расскажет про Юрку - попозже, когда ты оклемаешься. А потом, наверно, забыла.
 Когда они вернулись в учительскую, Римма похвасталась:
 - Это я за Юрку пороги обивала! Два года ходила по инстанциям, все начальство на уши ставила. Как на заочное перешла в 82-м, стала здесь работать после третьего курса, так и взялась. Ходатайства составляла коллективные, подписи собирала. И в обоих райкомах сто раз была, и в райисполкоме, и в военкомате. Даже в область ездила! Не хотели увековечивать. "Вот если бы он был Героем Советского Союза..." Ладно, говорю, он не герой. Он просто погиб на войне, о которой вы правду сказать боитесь. Меня тогда даже в КГБ вызывали, в диссиденты записали - местного разлива. Смех! А в 84-м появился формальный повод: оказалось, что Юрке орден полагается. Красной Звезды. Вот о чем они, спрашивается, четыре года думали? Ну, тут уже, конечно, все честь по чести, официально, пригласили его маму в военкомат, отец-то уже спился к тому времени... Все районные "шишки" собрались, рожи серьезные состроили. А на фига ей этот орден? Она его подержала в руках и на стол военкому положила. Ничего не сказала. Заплакала и пошла. Я все видела, я там тоже была как представитель от школы. Пришлось военкому награду в краеведческий музей отдать. И сразу как-то сам собой решился вопрос с этой табличкой. Но все равно еще целый год тянули, только при Горбачеве разрешили ее привинтить.
 - А зачем тебе это надо было? - спросила Катя, прикрыв ладошкой зевок.
 - Долго объяснять... У меня, Катюха, муж "афганец". А Юрка нас, можно сказать, познакомил.
 - Это как?
 - Ну... Когда его хоронили, тут весь город был в шоке. Юрку же многие знали - спортивная звезда районного масштаба. И никто ничего понять не мог: где? как? почему? Это ж был самый первый "груз-двести" оттуда. На всю нашу область. Даже офицер, который его привез, ничего толком не рассказывал. И мне приспичило выяснить: что же это за война такая и почему о ней говорить нельзя. Ближе к зиме стали возвращаться первые дембеля из этого "ограниченного контингента". Я их давай отлавливать по одному и спрашивать: что там и как. В большинстве случаев меня посылали с этими расспросами. А некоторые понимали, что тут не праздное любопытство. Вот за одного из таких понимающих я потом и замуж вышла. Через год у нас будет двадцатилетие совместной жизни. Заранее приглашаю.
 - И дети есть?
 - А как же! Две девчонки у нас. Близняшки. Арина и Василиса. В восьмом классе учатся.
 - Счастливая... - завистливо вздохнула Фифа.
 - Да, счастливая, - охотно согласилась Римма. - Мы очень хорошо живем, дай бог каждому... Только получается, что наше счастье на Юркиной крови построено. Ведь если бы его не убили, я бы, наверно, тогда не зациклилась на Афгане и не стала бы по всему району разыскивать парней, которые там служили. Значит, и любовь бы свою не встретила... Ну как ты думаешь, могу я после этого Юрку забыть? - она улыбнулась и, встав из-за стола, отошла к полке с классными журналами. Взяла один, раскрыла и продолжала щебетать, делая пометки на какой-то странице. - А сейчас я опять в диссидентах хожу, еще одну такую штуковину собираюсь на школу повесить. У нас пять выпускников в Чечне погибли. И еще двое пропали без вести. И никто их ничем не награждал. Вот я хочу, чтобы фамилии этих ребят тоже тут были и всем бы глаза кололи, кто заходит. Особенно чиновникам. Ненавижу их. Они мне говорят: "Вы хотите всю школу облицевать мемориальными досками!" А я так и сделаю. Если все это будет продолжаться. Ну, сейчас-то я уже похитрее стала: долдоню им про военно-патриотическое воспитание. Хотя у меня это "воспитание" в печенках сидит. Я вообще пацифистка... - Римма закрыла журнал и поставила его на полку. - Ой, Кать, да ты чего? Ну перестань, не надо. Ну нету Юрки, ну что ж теперь сделаешь - двадцать лет прошло!
 Римме было невдомек, что причина Катиных слез - вовсе не гибель давнего ухажера, которого она и в лицо-то помнила смутно. Фифа вдруг отчетливо осознала, что все ее поиски сына могут оказаться зряшными. Ему же в мае исполнилось двадцать лет... Если исполнилось. Он сейчас уже, наверное, вернулся из армии... Если вернулся. А если он вот так же, как Юрка, как те пятеро мальчишек?.. Или семеро...

 Стараясь отвлечь Фифу от печальных мыслей, Римма стала рассказывать о Вале Короткове, который Катю совершенно не интересовал:
 - Помнишь Вальку-Ихтиандра? Ну, который страдал по тебе с шестого класса? Он еще на выпускном с "лаптя" в речку нырял одетый, всех перепугал до смерти, помнишь? Так он у нас теперь - самый уважаемый человек в городе! У них с Татьяной десять детей - и все усыновленные, представляешь? Как они с такой оравой управляются? У нас вот всего двое, и то башка распухает, а у них - десять, да еще неродных! Про них в газетах пишут, областное телевидение приезжало, фильм снимали! А Таньку ты тоже помнить должна, правда, она с нами недолго училась, только в десятом. Как же ее девичья фамилия-то была?.. О! Свиридова! Ну, замухрышка такая, рядом с Валькой сидела. Это ж она его прозвала Ихтиандром! Не помнишь?

 Катя не помнила никакой Таньки. Усыновленные дети... Не Валька ли вырастил ее ребенка? Она узнала от Риммы, что женился он уже после переезда ее родителей в Москву - до этого ходил к ним каждый месяц и спрашивал про нее, Фифу. Узнала также, что первого мальчика они с женой взяли из областного детдома в 1989 году, девятилетнего. Сейчас ему двадцать, недавно из армии пришел. И зовут его Денисом... Ее сын жив! И он здесь, совсем рядом!
 - Дай-ка мне адрес Вальки. Повидаться хочу.
 - Да они все там же обитают, в частном секторе.
 Римма назвала улицу и дом. Катя торопливо попрощалась и вышла.

 Дом Валентина со всех сторон загораживали кичливые "новорусские" особняки, и она его отыскала не сразу. Но зато сразу поняла, что попала по адресу: во дворе играла разномастная ребятня - белобрысые, чернявые, рыжеватые мальчишки и девчонки от трех до семи лет. Вот один малец с раскосыми глазками: казах или кореец. Вот смугленькая кудрявая девочка. Цыганка? Таджичка? Катя насчитала шестерых.
 На крыльцо вышел Валентин и позвал детей обедать. Погода стояла уже по-осеннему прохладная, но Валя был в шортах и даже без майки, весь светло-шоколадный от загара. Закаленный... Небось, еще и в проруби зимой купается... "Ихтиандр"... Вон какую мускулатуру нарастил... И не сутулится больше. И усы ему очень идут. С таким было бы уже не "стремно" прогуляться рядышком. А может, и не только прогуляться...
 - "Валя-Валентина, что с тобой теперь?" - пропела Катя забытую школьную дразнилку.
 Мужчина вздрогнул и бросил взгляд в сторону калитки. Узнал...

 Дети цепочкой, как гусята, потянулись в дом. Последнего карапуза лет пяти Валентин приподнял над порогом за локотки и запечатлел на его лобике будничный отеческий "чмок":
 - Скажи маме, что я покурю и приду через десять минут.
 - Через десять минут, - повторил мальчик.
 - Ты у меня гений!
 Валентин аккуратно поставил ребенка на пол и еще раз чмокнул. В макушку. Мальчик поднял головенку:
 - Не кури! Мама будет ругаться!
 Валентин рассмеялся:
 - Не будет. Мы же с ней договорились: завтра бросаю. Иди, иди, кушай.
 Малыш послушно потопал в указанном направлении. Валентин закрыл за ним дверь и только тогда спустился с крыльца и подошел к Фифе. Молча отпер калитку, впустил.
 Катя сочла его поведение добрым знаком. Старательно растянула губы, изобразив, как ей казалось, одну из самых обольстительных своих улыбок, обвила руками шею Валентина, прильнула:
 - Я так по тебе соскучилась! Все время только тебя вспоминала...
 Мужчина отстранил ее. Достал из кармана шорт помятую пачку дешевой фильтрованной "Примы", спичечный коробок. Бесцветно-равнодушным тоном предложил Фифе:
 - Будешь? Или ты к "мальборам" привыкла?
 Последние месяцы в колонии Кате приходилось курить все, что дымится, а после освобождения она только подбирала чужие "бычки", так что даже эта паршивая "Прима" была для нее сейчас невообразимой роскошью. Она взяла сигарету, размяла в пальцах. Валентин поднес ей огонек, потом затянулся сам.
 С минуту они стояли вдвоем возле некрашеного дощатого забора и молча курили. Фифа беззастенчиво оглядывала с головы до ног сильно изменившегося "Валентину", а тот вперял глаза то в небо, то в мощеную обломками кирпича садовую дорожку, то сосредоточенно изучал собственную дымящуюся сигарету. Наконец буркнул тем же бесцветно-равнодушным тоном:
 - Давно приехала?
 - Сегодня, - с готовностью откликнулась Катя. - И сразу к тебе.
 - А где ты мой адрес надыбала? Ты ж у меня сроду не была...
 - В школу заходила. Римку встретила.
 - Понятно...
 - Валь... - Катя осторожно дотронулась до его руки, которую мужчина тотчас отдернул, будто обжегся. - Валь... Можно я тебе задам один вопрос?
 - Задавай.
 - Когда у твоего старшего сына день рождения?
 - В мае.
 - А число?
 - Какая тебе разница? Он в твоих поздравлениях не нуждается.
 - А можно мне на него посмотреть?
 - Не-а.
 - Почему?
 - А его дома нет. Он пошел к своей девушке.
 - И когда вернется?
 - Не знаю. Они два года не виделись. Скоро поженятся, - вздохнул он мечтательно, - внуки у нас пойдут... Моему парню повезло с девушкой. Не то что Юрке Чернышову...
 - При чем здесь Юрка?
 - Правильно, ни при чем... - Валентин медленно повернулся к Фифе. Чтобы выпустить дым ей в лицо. - Юрка ни при чем. Просто он тебя любил, Фифа.
 Катя хмыкнула:
 - "Любил"... Да мало ли кто за мной в школе бегал! Ты еще вспомни, с кем я крутила романы в первом классе...
 - Зачем? Десятого достаточно. У тебя тогда было четыре, как ты выражалась, "кадра"... Ты не задумывалась, почему остальные трое сейчас живы-здоровы и все у них тип-топ, а Чернышова нет? - Еще одно облачко дыма поплыло Фифе прямо в глаза. - Вижу, не задумывалась. Так я тебе скажу... У них у каждого что-то было еще. Кроме тебя. На что они могли переключиться. У Никиты карьера, у Марика наука, у Леньки музыка... Все это им помогло тебя забыть... - он раздавил свой окурок о доску забора. Размазал по шершавой поверхности пепел, оставшиеся табачные крошки, до последнего волоконца растер фильтр. - У Юрки не было ничего. Только ты. Зачем ты ему врала, что ждать будешь?..
 Так-так... Разговор явно пошел не туда, куда клонила Катя. Досадно...
 - Валя, не надо мне читать мораль! Римка меня полчаса доставала этим Чернышовым, теперь еще ты... - она бросила на землю недокуренный "бычок" и двинулась к выходу. - Если ты сегодня не в духе, я приду в другой раз.
 Валентин преградил Кате дорогу, грубо схватил ее за плечи и отшвырнул обратно к забору. Катя больно ударилась спиной о доски. От кого-кого, а от "Валентины" она такого обращения не ожидала. Фифа возмущенно вскинула голову, но уже готовые вылететь наружу бранные слова застряли в глотке. Взгляд Валентина сделался жестким, а его жилистые руки уперлись ладонями в забор, соорудив некое подобие загона вокруг моментально съежившейся от страха Фифы. Говорить он продолжал вполголоса, но было заметно, как ходят под загорелой кожей его желваки:
 - Куда намылилась? Другого раза не будет. Я знаю, зачем ты сюда... приперлась. Сына ищешь...
 - Валя!
 - Заткнись, не ори. Ты хотела правду? Вот тебе правда, на блюдечке. Вникай! Не видать тебе моего "старшого", как своих ушей. Он Коротков. Денис Валентинович. Он с этой фамилией нашу школу кончил, в армии отслужил. И дети его будут Коротковы. Двадцать лет он тебе был не нужен. А щас понадобился, да?.. Мне когда сказали, что у тебя ребенок умер, я же ни грамулечки не поверил. Все верили, все тебя жалели. А я догадался, что ты его просто бросила. Я никому не растрепал, можешь не беспокоиться. Но я искал твоего пацана. И нашел. Ему три годика было. Хотел его сразу забрать, а потом подумал: вдруг еще Катенька вернется? Вдруг она вспомнит, что у нее сыночек есть?.. Я к нему ездил. Игрушки ему возил, книжки, сладости всякие... Не в этом дело! Дело в том, что он начал думать, что я его отец!
 - Валя!.. Валечка!..
 Как вовремя, как кстати полились эти слезы... Она не будет сдерживаться, она будет реветь навзрыд, со всхлипами, пока не разжалобит Вальку. Да черта с два его разжалобишь! Он хлестал ее словами наотмашь, будто пощечины отвешивал:
 - Ну чего ты сопли распустила? Комедиантка... Актриска погорелого театра... Знаешь, как Динька обижался на меня?.. Что я его домой не забираю. А ты все не ехала... А я тебя ждал! До восемьдесят восьмого года! Пока твои в Москву не рванули. Только потом начал оформлять документы. На усыновление. После того, как письма нашел.
 - Какие письма?.. - пролепетала Катя.
 - Юркины. К тебе. Твои предки их выкинули перед отъездом. Вместе со всем хламом. На помойку. А они в бачок не влезли, рядом валялись. Я на них чуть не наступил, Фифа. Что же твои так лоханулись-то, а? Не сожгли, даже не разорвали... Одиннадцать штук. Восемь из учебки, три из Афгана. Веревочкой были перевязаны. И ни одно не вскрыто. Хорошо, что я на них наткнулся, а не мать его... Я их все прочитал, ты уж извини. И понял, что ты никогда не приедешь. И еще кое-что понял. Про Юрку. И кстати... Денис Валентинович тоже читал эти письма. На днях. Знаешь, как он тебя назвал?..
 - Валя, не надо! Валечка, я тебя прошу!..
 - Что, проняло? Наконец-то... Уматывай отсюда. Чем скорей, тем лучше. Куда хочешь, уезжай. Россия большая, ты еще не старая. Даже красивая до сих пор. Найдешь, кому еще жизнь испортить. А сына у тебя нет, запомни. Считай, что он и вправду... родился мертвым.
 Оттолкнувшись от забора, Валентин быстрыми шагами двинулся обратно к крыльцу. Фифа обхватила его сзади за плечи, повисла на его спине, заголосила по-бабьи:
 - Валя, подожди! Валечка!
 Нервно передернув плечами, мужчина стряхнул ее с себя, как стряхивают приставучую кошку. Фифа не унималась, вцепилась в его руку мертвой хваткой, осыпала ее поцелуями и тараторила скороговоркой:
 - Валечка, родненький мой, хороший! Ты же любил меня! Ты же его взял к себе только потому, что это я его родила! Разве не так? Я же все помню, Валя! И как ты ходил за мной... И под окнами... И как ты с теплохода... "Ласточкой"! Чтобы мне доказать! Ты доказал, Валя! Ты все доказал! Ты смелый, сильный! Ты лучше всех! У тебя вон еще сколько детей, а у меня - никого!.. У меня папа умер, мама в психбольнице, муж в тюрьме, он от меня отказался... Я совсем одна, Валечка...
 Валентин слушал ее, безучастно глядя куда-то в сторону. Он стоял не шевелясь и даже не пытался высвободить руку. И лишь когда Катя, обессилев, сама ее отпустила, посмотрел в ее мокрые фиалковые глаза и криво усмехнулся:
 - Не вой... Я и так вижу, что жизнь тебя немножко потрепала. Только переделать не смогла. Ты как была Фифой, так и осталась... Ни черта не понимаешь...
 Он погладил ее по давно не мытым кудрям, едва касаясь их. Так же, едва касаясь, смахнул капли влаги с ее щек:
 - Я любил не тебя. Я любил другую Катеньку Феофанову. Только ее нет. Она родила мне сына и умерла при родах. А может, ее и не было никогда. Я ее придумал... Все, извини. Таня ждет.
 Он с отвращением вытер пальцы о шорты и поднялся на крыльцо. Но уже взявшись было за ручку двери, снова повернулся лицом к Фифе. Вынул сигарету, зажег. И тут же погасил ее о собственную ладонь. Смял в кулаке, раскрошил. Заговорил хриплым шепотом, с трудом, казалось, выталкивая из себя слова:
 - А в воду я прыгал не "ласточкой". И не "солдатиком". Топориком, Фифа, топориком! Как плавал, так и прыгал! Ни хрена я тебе не доказывал. Я сдохнуть хотел. Сдохнуть! А ты... т-ты... - он снова начал заикаться, как в детстве. - Ты не стоишь того! Чтоб из-за тебя подыхать! Я не знаю, как я выплыл... Все лето потом... Силком себя заставлял... к речке подходить... Воды боялся! И на флот пошел! Чтоб не бояться!.. Уезжай отсюда! Уезжай, пожалуйста! Прошу тебя, уезжай! Не топи меня по новой, слышишь?! Видеть тебя не могу!!!
 Он распахнул дверь ударом кулака и, перешагнув порог, с силой захлопнул ее за собой. Посыпалась штукатурка. В замке повернулся ключ...

 Фифа вытерла остатки слез, на которые уже некому было смотреть, и пошла прочь. Она еще вечером сюда наведается, когда сын вернется. Жаль, не спросила адрес его невесты... Можно было бы и к ней сходить...
 К голосам, доносившимся из запертого дома, Катя не прислушивалась. А голосов было восемь: шесть детских, один женский и один мужской, очень молодой. Произносили они примерно одни и те же бессвязные ласковые слова, полные сострадания и тревоги. И обращены были эти слова к одному и тому же человеку. Человек сидел на полу, прислонившись голой спиной к входной двери и закрыв ладонями лицо. Ни дети, ни женщина, ни юноша, называвший человека батей, не могли понять, что с ним произошло за десять минут отсутствия и почему он издает эти пугающие горловые звуки, как будто захлебывается речной водой...
____________________________________________________
ЭПИЛОГ

 Если кто-нибудь спросит Дениса, вспоминает ли он сейчас те сентябрьские дни 2000 года, он, скорее всего, ответит, что не хочет об этом говорить. И украдкой проведет большим пальцем левой руки по глубокому шраму, пересекающему правую ладонь.
 Отец так ничего и не объяснил. Что ему сделала та женщина?.. Она была бедно и неопрятно одета, вдобавок не очень молода. Отцу, наверное, ровесница. Но измученное лицо ее показалось Денису поразительно красивым. Мимо таких мужики не проходят - непременно оглянутся.
 Это все водка... Перебрал, вот крыша и поехала... А с чего перебрал? Он же почти не пьет. Так, чуть-чуть, по праздникам... Вот тесть - тот да, закладывал по-черному. Потому и печенку посадил в итоге, и помер, как последний алкаш, от цирроза. Особо не жалко. И Оксанке полегче будет, и теще. Но отец-то никогда таким не был... Раз в жизни только напился...
 Тогда была суббота. Вторая суббота сентября. В первую Денис вернулся из армии. Дембель! Как его облепили младшие братья... А Оксана как радовалась! Целая неделя прошла в сплошном кайфе... Ну, исключая, правда, знакомство Дениса с письмами, которые отец, оказывается, прятал от него аж двенадцать лет... Не иначе, из-за фамилии адресата. На всех конвертах стояла его, Дениса, первая фамилия, которую он с детства ненавидел.
 О том, что отец ему на самом деле не родной, Денис догадался еще тогда, когда тот забирал его из детдома. И задал бате вопрос впрямую. И получил честный ответ. Денис еще сильнее зауважал отца. И сказал, что никогда его не бросит. А если припрется за ним так называемая родная мамочка, то Денис ее просто убьет. Отец тогда сурово отчитал его. И больше они не говорили на эту тему. Изучив письма, Денис снова сказал, что найдет эту курву и убьет. Но отец его уже не отчитывал. Молча размахнулся и ударил. Впервые в жизни. Потом долго извинялся. Денис успокоил его, сказал, что получил по заслугам. А потом наступила вторая суббота сентября...
 В тот день отцу стало плохо с сердцем. Тоже первый раз в жизни. От табака, наверное. Перед обедом вышел покурить во двор, вернулся - упал в коридоре, и его начали душить какие-то спазмы... Денис хотел побежать к таксофону "скорую" вызвать, но приступ сам прекратился через несколько минут. Потом отец переоделся и ушел. Явился уже затемно. Пьяным вдрезину. Денис никогда его не видел в таком состоянии. Он был невменяем. Нормальный разве будет кидаться с ножом на первую встречную? А отец кинулся. Увидел у калитки эту женщину - тут же на кухню, схватил разделочный нож и к ней...
 Денис пулей вылетел следом, обогнал отца и еле успел заслонить собой незнакомку. Он стиснул ладонью лезвие изо всех сил, не чувствуя боли. Потекла кровь ручьем, батя как-то сразу обмяк и выпустил нож. Женщина с визгом убежала.
 Кого Денис в тот момент спасал? Дамочку эту? Да сдалась она ему... А вот отец мог сесть. Всерьез и надолго. Он и сам это понял. К утру, с похмелья. И сам себя осудил. И вынес себе приговор. И привел бы его в исполнение, да ветки у старой груши оказались хлипкие.
 Опять Денис еле успел... Услышал непонятный шум во дворе, выбежал. Слава богу, малышня еще спала! Отец на земле под деревом корчился и хрипел с бельевой веревкой на горле. Раздвинув петлю, Денис не выдержал и залепил ему со всей дури по лицу. Левой рукой. Правая была забинтована и болела. Отец не рассердился. Наоборот, благодарил. Не столько почему-то за вновь обретенную жизнь, сколько за оплеуху. Денису пришло в голову, что они как будто на время поменялись ролями. В другой ситуации это его рассмешило бы, но только не тогда...
 Вечером пришла с дежурства мама-Таня. Она в то время по скользящему графику работала, сутками. И Оксана в гости пришла, спросила, где он поранил руку. Денис не помнит, что он ей тогда наплел. Что-то очень несуразное. Оксана хохотала.
 Отец натянул старую черную "водолазку" с высоким стоячим воротом, чтобы скрыть багровый след от веревки. За ужином улыбался, шутил. Потом усадил старших за уроки, Дениса и Оксану попросил поиграть с малышами. А сам взял маму-Таню за руку, как девочку, и увел за собой. Через час Денис пошел в туалет и заметил свет в летней кухне. Оттуда были слышны голоса. Отца и мамы-Тани. Очень взволнованные. Денис полюбопытствовал. Знал, что это гадко, но ничего не мог с собой поделать. Подошел к окошку, заглянул, прислушался. Отец стоял перед женой на коленях, целовал ей руки и умолял простить его за что-то. То ли за свою пьянку с поножовщиной, то ли за то, что вешался... Денис не разобрал. Мама-Таня гладила его по голове и плакала.
 В понедельник отец ушел на работу, а у мамы-Тани был выходной. И к ним в дом заявилась та самая женщина... Оказалось, они с мамой-Таней знают друг друга. Они о чем-то долго разговаривали на кухне. Очень тихо. Денис за стенкой возился с мелюзгой и, как ни напрягал слух, не смог уловить ни словечка. Потом они обе вышли из дома. Куда - мама-Таня не сказала. Спустя полчаса она вернулась. Одна. Обняла Дениса и шепнула ему на ухо: "Теперь все будет хорошо". И вправду все стало хорошо. Не сразу, но стало.
 Отец первое время ходил мрачный. Спиртного в рот не брал, но несколько раз Денис видел его ночью сидящим на крыльце с сигаретой. А ведь обещал маме-Тане, что бросит курить... Денис его не выдал. Но однажды предостерег: "Смотри, батя, у тебя уже были от табака спазмы. Опять задыхаться будешь..." Отец промолчал. Взгляд у него был отсутствующий.
 Через месяц Денис и Оксана сыграли свадьбу. Прямо во дворе. Как раз тепло было, бабье лето... Пригласили только самых близких друзей: широкое застолье не по карману. Деньги на кольца и на костюм Денис занял у приятеля-ларечника. Родительская сберкнижка была пуста. Мама-Таня сказала, что все накопленное за восемь лет она истратила "на благое дело". Какое дело - не уточнила.
 После свадьбы депрессуха у отца совсем прошла. И курить он в самом деле бросил. Устроился на другую работу, где платили побольше, чтобы мама-Таня занималась только домом и детьми.
 Так мало-помалу все и устаканилось. Теперь вот у Дениса дочка растет, с такими же фиалковыми, папкиными глазенками. Ей год и девять месяцев. Симпатичная девица будет... Сына бы еще, но пока не получается.
 А женщину ту Денис больше не видел. Он так и не узнал, кто она и зачем приходила. Сначала пытался выведать про нее что-нибудь у мамы-Тани, но та отмахивалась: "Так, фифа одна... Она сюда больше не приедет". И отец как воды в рот набрал.
 Хорошо, что весь этот ужастик позади. Только Оксану надо беречь, не расстраивать. Он никогда не покажет ей те письма. Он дал отцу честное слово. И он его сдержит.

__________________________________________________

РЕТРОСПЕКТИВА ПЕРВАЯ

Письма Юрия Чернышова к Екатерине Феофановой
(стиль и орфография сохранены)


 20 июня 1979 г., Душанбе
 Милый Катенок!
 Привет с солнечного Таджикестана!
 Всего 6-й день, как мы прибыли на место, а я уже соскучелся по тебе. Вот, решил написать. Я попал в воздушно-десантные войска, куда и хотел. Вчера приняли присягу. Жду когда начнем прыгать с парашютом. Немножко страшно, но интерестно. Пока тренеруемся на земле, учимся укладывать парашюты.
 Здесь очень жарко. Днем пекет аж до 50-60 градусов, а ночью прохладно. Потому что горы.
 Катенок, напиши мне, как ты сдала последние экзамены, как у вас прошел выпускной. Жалко, что я уехал раньше. А то бы я на вечере ни кого к тебе не подпустил. Ты наверно обратно с Ленькой танцевала. Или с Никитой? Ладно, не обижайся, я не ревную. Ты же нормальная девченка, тебе надо веселится. Самое главное, что бы ты меня дождалась, как обещала.
 Спасибо, что подарила мне свое фото. Я на тебя смотрю вечером до отбоя и мне хорошо.
 Целую тебя, мой маленький, белый и пушистый Катенок. Много-много раз! Не грусти, два года - это не долго. Я тебя очень люблю.
 Твой Юрчик


 26 июня 1979 г., Душанбе
 Здраствуй, Катенок!
 Я не стал дожидатся ответ и пишу снова. Потому что есть что расказать. Сегодня мы первый раз прыгали с самолета. Я не думал, что это так страшно. У меня все поджилки тряслись! Я уперался руками и ногами, а инструктор меня вытолкнул под зад пинком. Стыдоба! Но зато, когда раскрылся купол я увидел какая красивая с верху земля. Особено когда сам летишь по воздуху. В элюменатор смотреть совсем не то. Когда приземлялся подвернул ногу немножко. Несколько дней похромаю. Но страх у меня прошел. Больше я думаю не опозорюсь.
 Катенок, я совсем забыл, что ты собералась уезжать в Москву, поступать в театральное. Боюсь, что мое первое письмо тебя уже дома не застало. Но я надеюсь твоя мама перешлет его тебе. А ты уже сама напишишь мне свой московский адрес.
 Очень скучаю по тебе, мой царапучий Катенок. Желаю тебе успеха в поступление и потом на сцене. Ты у меня такая талантливая и красивая, ты обязательно прославешся. Только прошу, не забывай меня.
 Целую со всей силы! Твой ПАРАШЮТИСТ

 28 июля 1979 г., Душанбе
 Привет, мой маленький Катенок!
 Прошло уже больше месяца, как я послал тебе первое письмо, а ответа все еще нет. Наверно ты в Москве и тебе не когда. Я на тебя не обижаюсь, просто очень хочется получить хотя бы пару строчек с твоим подчерком.
 У меня уже 10 прыжков. Юбелей. Можешь меня поздравить. А еще я подрался с одним дедом. Расквасил ему нос и выбил два зуба. Салаги сказали мне спасибо. А прапор посадил на губу. Я там сидел 4 дня, но я не жалею, что подрался. Этот дед очень вредный, ему надо было врезать, как следует.
 Я тут закорешился с двумя хорошими ребятами. Генка с Воронежа и Вадик с Пермской области. Показал им твою фотографию. Они спросили в каких фильмах ты снималась. Очень удевились, что ты только школу окончила. Спросили есть ли у тебя подруги такие же красивые. Их завидки взяли. А мне приятно, потому что ты у меня такая ОДНА.
 Досвиданья, Катенок. Обнимаю тебя и целую. Пожалуйста, напиши мне хоть пару слов. Очень жду.
 Твой Юрчик

 6 августа 1979 г., Душанбе
 Здраствуй, Катенок! Привет с ВДВ!
 Обратно я не дождался ответ и обратно пишу тебе сам. Очень по тебе скучаю. У меня вчера сперли твою фотографию. Слов нет, как я злился. Найду кто это сделал, пришибу. Катенок, пожалуйста, пришли мне другое свое фото. Очень хочу на тебя смотреть каждый день.
 Катенок, я не могу понять, почему ты мне не пишишь. Все наши ребята у кого остались девченки на гражданке уже получили от них письма. Некоторые по 2, 3 и даже по 4. И родители мне уже несколько писем прислали. Даже сеструха накорябала "Юра мы тебя ждем", хоть она еще буквы не знает. Мамка наверно ее рукой водила.
 Может быть ты на меня обидилась за что ни будь? Прости меня, пожалуйста, и напиши. Мне плохо без твоих писем. Катенок, я боюсь думать, что с тобой что-то случилось. Сообщи хотя бы, что ты жива и здорова.
 Люблю тебя, целую. Твой Юрчик

 17 августа 1979 г., Душанбе
 Катенок, привет!
 Хоть ты мне и не написала до сих пор, но я все узнал и так. Моя мама спрашевала твою и она про тебя расказала. Я знаю самое главное: ты жива-здорова, ты в Москве, у тебя все хорошо. А то, что ты не поступила с первого раза это ни чего. Не переживай, на будующий год поступешь.
 Наверно ты не получаешь мои письма, родители тебе не пересылают, поэтому ты молчишь. Но я еще узнаю твой московский адрес и удевлю тебя своим письмом.
 В учебке мы будем находится до декабря, потом нас всех куда-то перебросят. Куда пока не знаю, не говорят.
 Сейчас мы почти не прыгаем с парашютом. Жалко, а то мне очень понравелось летать. Зато каждый день у нас стрельбы. Мои результаты не самые лучшие, но и не хуже всех.
 Пока заканчеваю. Потом напишу еще. Может быть хотя бы на одно мое письмо ты ответешь.
 Целую тебя! Твой Юрчик

 25 сентября 1979 г., Душанбе
 Здраствуй, Катенок!
 Почему ты мне не пишишь? Может ты меня совсем забыла? Я не хочу так думать, но получается так.
 Я к сожалению не смог узнать твой адрес в Москве, твои родители его почему-то скрывают. Пишу на старый адрес и не знаю дойдет ли.
 Скоро говорят станет извесно куда нас перебросят после учебки. Куда-то далеко. Вроде бы даже в другую страну. Это было бы очень интерестно, я ни когда заграницей не был.
 Я научился хорошо стрелять и водить БМД. Это сокращено боевая машина десанта. И по горам я уже лазию не хуже альпенистов.
 Катенок, если бы ты знала, как я скучаю по тебе! Очень прошу, напиши хоть два слова!
 Люблю! Целую! Твой

 27 октября 1979 г., Душанбе
 Милый Катенок!
 Где ты? Что с тобой? Почему ты мне не пишишь? Я очень скучаю по тебе!
 Между прочем я уже знаю где мы будем служить после учебки. Один майор по пьянке проболтался. Он уже там был, но велел ни кому не говорить. Это военная тайна.
 У вас там уже осень, а тут еще очень тепло. И фруктов много, очень дешовые. У тебя в Москве таких нету. В увольнение мы с Вадиком ходили на базар, накупили персиков, дыней и еще много всего. Теперь объедаемся. А Генка сидит на губе за самоволку. Но мы ему оставим, завтра выйдет и тоже покайфует, если деды не съедят.
 Катенок, если чесно меня уже заколебало твое молчание. Сколько можно посылать письма куда-то в не извесность? Если ты меня больше не любишь, скажи мне чесно, я пойму.
 А пока целую.
 Юрий

 30 ноября 1979 г., Душанбе
 Привет, Катенок!
 С днем варенья тебя! Желаю здоровья и счастья. Хотел бы надрать тебе уши, но ты слишком далеко.
 У меня скоро изменется адрес, так что имей это ввиду, если все-таки захочишь мне написать. Но я уже не очень-то и надеюсь. Генка с Вадиком стараются меня развеселить, но у них это плохо получается. Я все время смуряю из-за тебя. Вчера мне приснилось, как будто я вернулся домой, встретил тебя на улице, а ты меня не узнала. Плохой сон.
 Ладно, не буду жалится. Раскажу тебе что ни будь веселенькое. Анекдот. Или лучше байку армейскую. Про то, как прапора говорят. Как тебе нравется такое выражение? "Сапоги надо чистить с вечера и одевать утром на свежую голову". Или вот еще. "После каждого боя - главное во время убрать с поля раненных и похоронить их". Ну как, весело? Мне не очень.
 Досвиданья, Катенок. Я очень хочу обнять тебя и зацеловать всю с макушки до пяток. Ну почему ты мне не пишишь!?
 Юрий

 29 декабря 1979 г., Термез
 С новым годом, Катенок! Привет с Термеза!
 Извени за подчерк, пишу на коленке. Мы на марше. Идем на БМДшках к месту деслокации. Сейчас наша колона стоит. Не знаю на сколько. Надо ловить момент, а то за рулем не распишишся.
 Все! Черз 5 мин. едем!
 потомдопишу пока!
 3 января 1980 г., п/п в/ч N.....
 Катенок, здраствуй!
 Наконец я нашел время дописать.
 Еще раз поздравляю тебя с новым годом. Извени, что с опозданием. Желаю тебе счастья, удачи. Думаю ты поступешь в этом году в театральное.
 Вот и сменился мой адрес. Теперь он просто номер. Но ты не сомневайся, письмо дойдет. Если конечно ты его когда ни будь напишишь. Я уже ни на что не надеюсь. Пишу скорее по привычке.
 Теперь я имею право сказать где нахожусь. Это уже не тайна, было офицеальное сообщение. Мы в Афганестане, Катенок. Нас тут много. Мы называемся ограниченый контенгент.
 Страна очень бедная, даже нищая. Местные жители по-моему очень редко моются. Скоро и мы такие же будем. С баней тут проблемы, воды очень мало и плохая. Вот тебе и за граница. Но я всеравно рад, потому что здесь интерестно.
 Посылаю тебе нашу фотку. Посередке Генка, а мы с Вадиком по краям. Извени, фотка не очень. Это нас один парень щелкнул, он еще плохо умеет фотографировать. Он между прочем из вашей Москвы. А ты мне свою фотку до сих пор не прислала. Но я всеравно тебя люблю и целую. И скучаю по тебе очень сильно.
 Катенок, пожалуйста, напиши мне!!!!!
 Юрий

 31 января 1980 г., п/п в/ч N.....
 Здраствуй Катенок
 Ни как не отвыкну слать тебе письма. хотя уже точно знаю что ты мне ни когда не ответешь
 Ты меня не ждеш, теперь это ясно. Ну и ненадо. Переживу как ни будь. неразборчиво
 Сегодня уже неделя как нету Вадика. БМДшка в которой он ехал наскочила на мину. Кто сидели с верху на броне остались живы, только покалечелись. а Вадик был внутри. и еще трое ребят с нашей роты. я видел как их достовали оттуда два слова неразборчиво
 А Генка в госпитале. он еще ни чего не знает
 Сам не понимаю за чем я тебе про это расказываю. Тебе же не интерестно неразборчиво
 Пока. целую тебя по старой памяти.
 Юрий
 КАТЕНОК!!! ЕСЛИ ТЫ ЧЕЛОВЕК НАПИШИ! ХОТЬ ОДНО ПИСЬМО!
 ПОЖАЛУСТА НАПИШИ!!!! неразборчиво
 МНЕ ОЧЕНЬ ПЛОХО КАТЕНОК!!!!!!!!!!

 24 февраля 1980 г., п/п в/ч N.....
 Здраствуйте, уважаемая Екатерина Васильевна!
Большое Вам спасибо за поздравление с празником, которое я не получил. Разрешите Вас так же проздравить с наступающим Восьмым мартом. Желаю Вам счастья в будующей учебе и успехов в личной жизне.
 Сообщаю Вам, Екатерина Васильевна, что даное письмо последнее. Больше я не буду Вам надоедать своими коракулями. Ждите тщательно зачеркнуто посылочку с подарком. Я постораюсь, что бы она пришла быстрее.
 Прощай, мой белый и пушистый, мой подлый Катенок. Мы уже ни когда не увидемся. две строки тщательно зачеркнуты Целовать не буду. Кто ни будь другой найдется.
 Ю. Чернышов
_____________________________________________________


РЕТРОСПЕКТИВА ВТОРАЯ

Монолог Геннадия Д.
(из беседы с Валентином Коротковым в 1990 году)

 - ...Ну как бы это я не приехал? Десятая годовщина, я его матери обещал, мы с ней переписываемся. Ну да, как дембельнулся, так почти каждый год и езжу. То к Вадькиным родителям, то к Юркиным. Да не, нормально, привык уже. Вот первые разы было тяжко, да. Приезжаешь и все время как бы виноватым себя чувствуешь. За то, что живой. Иногда думаешь: лучше еще куда-нибудь съездить пострелять, чем на эти слезы смотреть. Ну, щас они уже почти успокоились, времени-то прошло скоко... А ты, значит, флотский... На атомоходе плавал? Ну, у вас там тоже был не сахар. Радиация... У меня сосед после подлодки токо год и прожил. Лучевка. У них там авария была какая-то. Починили-то быстро, а он хватил дозу. И еще нескоко пацанов. Не знаю, остался из них кто живой, не знаю, нет... А ты ничо, вроде здоровый на вид. Повезло... Чо, совсем не похож? Стареем, значит... Тебе скоко щас? Двадцать восемь? А мне уж скоро тридцатник... Отсрочка была. Да. Токо один раз мы все вместе сфоткались. И Вадька тут живой - вот он, слева, - и Юрок. Корефаны мои самолучшие, еще с учебки... У меня тоже такая есть. И у Вадькиных родителей лежит. А у Чернышовых такой нету. Значит, он вон кому ее послал... Это мы в Баграме еще, в самом конце декабря. Тридцатого или даже тридцать первого, не помню... Семьдесят девятый год. Мы токо-токо приехали, не знали еще, чего там делать будем. Потому и рожи у нас тут такие блаженные, гордости выше крыши... "Защита южных рубежей", "блятская помощь", е. твою мать... Не, Валек, извиняй, тут без мата не получается. Зла не хватает... Не, кто снимал, не помню. Юрок с ним договаривался. За банку сгущенки. Да мы ж там недолго пробыли, в Баграме. По "точкам" раскидали... У черта на рогах, за Джелалабадом. Молоток, "пять" те по географии... Не, Вадик на Саланге. А Юрок - там, да... Да ты чо, какое ранение? Смехотура у меня была - дизентерия. От ихней воды. Две недели в Кабуле обсерался, а Вадька в это время... Ладно, замяли... Да мне там вообще ничо не прострелили. Как говорится, бог миловал. Травма токо была. Уже перед самым дембелем. Сотрясение и рука поломаная. С брони слетел. Ну да, противотанковая... Токо водилу. Больше внутри никого не было, все ж ученые уже... Земеля мой, из молодых, полтора месяца после учебки. Путевый парень был, чем-то на Юрка смахивал. Я даже порадовался, что меня так прилично об камни шибануло, а то б меня еще припахали его сопровождать... Не, я "сынков" не обижал. Я был неправильный "дед". А на хера мне надо, чтоб меня так же ненавидели, как я того жлоба в учебке? Это ж Юрок тогда из-за меня на "губу" загремел. Заступался... Ты эти письма больше никому не показывал? И правильно, не надо. Не дай бог, его мать узнает. Зачем ей лишняя болячка?.. А я ж ведь и не врубался, чо это Юрок какой-то чумовой стал после 23 февраля... Мы тогда спирту надыбали в медбате, у нас там свой человечек был, безотказный. Ну, вмазали на пару после отбоя, ради праздничка. Вадьку заодно помянули, как раз месяц прошел. Юрок совсем пить не умел. Сразу развезло, в истерику ударился... Все, говорит, скоро домой поеду, как Вадик. Ей, говорит, моя жизнь на фиг не нужна, а мне на себя и подавно начхать. Стрельну, говорит, в себя или гранатой подорвусь. Ну детский сад какой-то, честное слово... Я ему давай втулять: дурак ты, говорю, ты хоть о матери с отцом подумай. У тебя, говорю, с твоим Катенком хоть чо-нибудь было? В смысле - кроме поцелуйчиков? Ничо, говорит, не было. И с ней, и вообще ни с кем. Ну и чо ты, говорю, дурью маешься? Вернешься, найдешь себе в сто раз лучше! Лучше, говорит, не бывает... Утром протрезвел, смотрю, веселый ходит, насвистывает чего-то. Ну, думаю, слава богу, очухался. А потом он начал каждый раз на рожон лезть. Где надо и где не надо. Тропа, блин, простреливается, а он прет по ней, как танк, без бронежилета. И ни одной царапины!.. По минам гуляет - и ничего. Я ему скоко раз говорил: Юрок, ты чо делаешь? Твоя везуха, блин, когда-нибудь кончится. Доиграешься, говорю, схлопочешь себе звездочку геройскую. На памятник. А он - ха-ха. Откуда ж мне было знать, чо он там себе надумал?.. А тогда, 26-го мая... И стычка-то была небольшая, там этих "духов" было всего-ничего, меньше десятка. Если б Юрок не высунулся, вообще бы без потерь обошлось!.. Короче, мы нарвались на засаду. Одного парня зацепило очередью. Да не, не сильно, по касательной... Ротный приказал всем залечь. Мы рассредоточились, укрылись за камнями, ждем команды. А Юрок - во весь рост. Выскочил и поливает из АКСа. Ротный ему с матюгами: "Чернышов! Ложись!" А тут его и срезали. Из пулемета. Секунды какие-то - и все... Я далеко от него был, метрах в пятнадцати. Если б рядом, может, успел бы его на землю свалить, за ногу бы дернул, не знаю... Нас потом на "точке" собирали всех специально. Ротный с замполитом нам долго втуляли: "Не берите пример с Чернышова, это не геройство, это нарушение воинской дисциплины..." Первый месяц - вот веришь? - я без "косяка" заснуть не мог. Все думал: ну какого хера Юрок подставился? Храбрость свою показать? Везение испытать лишний раз? "Духа", в лучшем случае, токо одного положил, а сам... Токо щас я все просек, как ты мне письма показал. Она их даже не читала, да? Сволочь... Не, таких ****ей надо еще в колыбели давить... А это чо за пацан к те давеча подходил, брательник, что ли?.. А кто?.. Сын?! Ни фига себе! Такой большой уже?! Когда ж ты успел? Еще в десятом классе, что ли? Ну ты даешь... Половой гигант! А моему еще токо два с половиной года... Да... Дурацкая была война... Девять лет псу под хвост. Народу положили немерено, а толку?.. Я так и не понял, чего мы там забыли... Ну чо, вмажем по третьей?..
_________________________________________________

...И ЕЩЕ ОДНА РЕТРОСПЕКТИВА

Разговор на берегу реки, состоявшийся поздним июньским вечером 1998 года (фрагмент)

 - Завтра уезжаю... Вернусь через два года, а ты уже замужем...
 - Денисик, перестань! Мне и так плохо, а ты еще меня обижаешь...
 - Ну прости, больше не буду... Надо было нам пожениться втихаря, отца не слушать.
 - А что тебе отец говорил?
 - То и говорил. Что нет смысла расписываться, что ты меня не дождешься... Потому что мне восемнадцать, а тебе двадцать два. Ты уже взрослая, а я пацан.
 - Ты не пацан. В пацана бы я не влюбилась... Диня, я хочу, чтобы ты мне верил. Если любишь - должен верить.
 - Да я-то верю. Всякому зверю... Но все-таки лучше, если б ты была моей женой.
 - Я тебе и так жена. Уже почти год. Без штампа в паспорте.
 - При чем тут какой-то штамп! Я хочу с тобой в церкви обвенчаться... Там красиво. Там поют. Свечки горят, поп этой фиговиной машет... Как ее там? Кадило?..
 - Вот вернешься - и обвенчаемся. Если ты меня не забудешь.
 - И если вообще вернусь.
 - Диня, не смей так говорить!..
 - Ну вот, ты опять плачешь... Ксан... Ну улыбнись... Дай я тебя поцелую... Закрой глаза... Вот. Все слезки собрал. Солененькие... К пиву - самое то... Ну все? Успокоилась?
 - Успокоишься тут... Я боюсь за тебя.
 - Ну и зря. Я просто так сказал. Ну ляпнул, не подумал. Ну, извини. Ничо со мной не случится. Ты токо замуж не выходи, пока я буду служить. А гулять - пожалуйста, с кем хочешь. Все равно приеду и отобью!
 - Да никто мне не нужен, а то ты не знаешь... Динечка, милый...
 - Так. Чернышова! Приказ был - не плакать!
 - Я невоеннообязанная... Приказам не подчиняюсь... Не обращай внимания. Я просто брата вспомнила. Его тоже в июне забирали...
 - Да что ты там можешь помнить! Ты же маленькая была.
 - Кое-что помню. Как на руки брал и подбрасывал. Мне это очень нравилось... А еще помню, как я его шлепала по бритой макушке и смеялась: "Мячик! Мячик!" И Юра смеялся... Он тоже был уверен, что с ним ничего не случится...
 - Ксан... Ну зачем ты об этом? Надо себя настраивать токо на хорошее...
 - Ой, как ты целуешься обалденно... Еще... Диня, не надо сейчас!.. Мы же не дома... Тут люди ходят...
 - Пусть ходят. Пусть видят, как я тебя люблю.
 - Ну ты совсем бесстыжий... Тебе можно в порнушке сниматься... Перестань!
 - Но я тебя хочу... И ты тоже хочешь. Не спорь, я вижу. Ну Ксан... Может, у нас это последняя ночь... Вот грохнут меня где-нибудь под Ханкалой, будешь потом жалеть...
 - Денис!..
 - Нет, я так не могу, у меня все опускается... Ну чего ты опять ревешь? Ксюш... Да не паникуй ты раньше времени! Меня вообще, может, не загонят ни в какую Чечню! Живой и целый приду. Вот те крест! Во! Башку даю на отсечение!
 - Иди ты со своей дурной башкой... Знаешь куда?..
 - Знаю. Завтра пойду. Рядовой Коротков, магом шарш! Ать-два, ать-два.
 - Все тебе хиханьки... Лучше бы ты откосил...
 - Да я же здоров, как бык-производитель. Как бы я откосил? И потом мне самому интересно. Может, я вообще потом в военное училище пойду. Посмотрим. Как понравится...
 - Не фиг тебе делать в военном училище. То я два года буду из-за тебя с ума сходить, а то всю жизнь...
 - Так это ж супер! Жена по мужу всю жизнь с ума сходит... Кайф!.. Ксюш... Ну давай напоследок, а? Знаешь, как я тебя хочу...
 - Перехочешь. Руки убери!
 - У, какая ты сегодня... Ну ладно, не хочешь - не надо. Отложим это дело на пару лет. Зато уж потом... Представляешь, скоко у меня накопится сексуальной энергии! Я ж тебя затрахаю...
 - Ты меня уже затрахал... Через мозги. Потому что ты тупой. И ничего не соображаешь в женской физиологии. Нельзя мне сегодня, понял?
 - Ну, так бы сразу и сказала. А то: "бесстыжий", "руки убери"...
 - Думала, сам догадаешься. А ты не въезжаешь. Пойдем, проводишь меня до дому. Тебе тоже надо выспаться. Вставать рано.
 - Придешь завтра утром к военкомату?
 - Куда ж я денусь... Только ты больше так не говори. "Грохнут"... Надо себя настраивать на хорошее.
 - Ну вот, ты уже мои слова повторяешь. Молодец! Примерная ученица. Дай поцелую...


2003 г.