Остаться с носом

Никто не помнил, когда это началось. Может быть в пять лет, а может и раньше. Сначала это воспринималось как детский бред, потом, как комплекс подростка. В конце концов, её перестали воспринимать без этой навязчивой идеи. Идея заключалось в том, что ей необходима операция на нос. Лала не чувствовала себя полноправным членом общества без оперированного носа. Ночи на пролёт она мечтала, представляя себя с красивым, тонким, вздёрнутым носиком. Нос виделся ей причиной всех бед и нос же—способом избавления от оных. Нос, нос, нос.. Лала Нос. Даже слово «нос» перестало носить свой первоначальный смысл части лица, органа обоняния, если это хоть как-то касалось Лалы. Он обретал некие магические навязчиво-раздражительные для окружающих очертания. Новых знакомых Лалы Нос заранее предупреждали о том, что это запретное слово лучше вообще около неё не произносить. Если же кто-то случайно по своей непробиваемой беспросветности всё-таки умудрялся это слово произнести, Лала убеждалась в том, что её природное уродство никогда не перестанет смешить людей. Комплекс разросся и превратился в маниакальную зависимость. Она стала мнительной и обидчивой. Все вокруг обсуждали её и в особенности её проклятый нос! Никто не хотел с ней знакомиться, никто не хотел дружить с ней—причина только в нём! Она считала себя посмешищем, прекрасной бабочкой обреченной на жизнь в теле уродливой гусеницы. «О, этот отвратительный горб на треклятом носу. Он настолько велик, что даже отбрасывает тень на книгу, когда читаю».
Лала Нос была очень красивой девушкой, но никто, ровным счетом никто этого не замечал. У неё были огромные глаза косули, узкий нос с небольшой горбинкой, красиво очерченный рот, густые каштановые волосы, тонкая длинная шея, изящные руки, тонкая талия—одним словом—она была просто воплощением восточной женской красоты. И, думаете, хоть кто-нибудь хоть раз влюбился в Лалу Нос? Думаете, хоть кто-то удосужился взглянуть чуть дальше её отвратительного жалкого комплекса? Он словно инфекционное заболевание из маленького очага болезни пустил корни во всем её существе так глубоко, что дальше Носа Лалу видно уже не было. В конце концов уродливые проявления её мнительности привели к тому, что окружающие и правда начали обсуждать её, смеяться над ней втихомолку, а в ссорах, так и старались задеть чем-то вроде: «Ты не видишь дальше кончика своего носа!», а подбодрить: «Выше нос!».
Эта притча, как говорится, короче носа птичья. Как и у любой приличной истории у неё должна быть кульминация и, ясное дело, какая кульминация в истории про Лалу Нос.
Когда Лале наконец-то исполнилось 18 лет и она обрела право законно распоряжаться своим собственным телом как ей вздумается, она отправилась на прием к хирургу-косметологу. Тот сначала не понял, чего хочет от него молодая красивая девушка, а когда понял, посоветовал обратиться к психиатру. Лале Нос отказал добрый десяток именитых врачей по пластической хирургии и лишь один, после длительных уговоров и за обещание неприличной суммы денег всё-таки согласился. День операции Лала Нос встретила как праздник. Она собрала сумку с необходимыми вещами (деньги уже были переведены на счет больницы), обняла маму и отца и нырнула на заднее сидение посланной за ней из клиники машины. Шофёр смотрел в зеркало заднего обзора на её красивое лицо и недоумевал, какого черта эта красавица едет на операцию. В конце он-таки не выдержал и задал свой вопрос. Она лишь презрительно фыркнула в ответ и отвернулась.
Лала в палату будто влетела на крыльях. Никто-никто больше не будет смеяться у неё за спиной! Никогда она больше не увидит своего уродливого носа в зеркале!
Одна из медсестёр, готовящихся к операции, покрутила у виска пальцем, другая удивленно пожала плечами.
Наконец в палату вошел врач. Он взглянул на Лалу Нос и решил сделать последнюю попытку отговорить её:
--детка, может ты всё-таки передумаешь?
--нет. Давайте начнём скорее.
--ты понимаешь, что процесс заживления может быть болезненным и долгим, а последствия для твоего дыхания необратимыми? Ты осознаешь, что общий наркоз, который ты выбрала, очень опасная штука?
--да, да, да. Я столько читала об этом, я на всё согласна, я уже взрослая.
--тогда тебе надо подписать вот эту бумажку.
Лала в нетерпении выхватила расписку и подписалась.
--ты даже не прочитаешь?
--а мне не надо. Вам надо—я и подписала.
--там сказано, что мы не несем ответственности за последствия этой операции.
--ну и Бог с вами.
Врач вздохнул и пошёл к раковине. Он мыл руки долго и тщательно, так же долго их вытирал и ещё дольше натягивал перчатки, будто давая Лале понять, что игры кончились, давая ей последний шанс передумать. Но, если Лала и нервничала по какой-то причине, то только оттого, что всё затягивается. Врач нанёс Лале маркером места предполагаемых надрезов.
Лала провалилась в сон. Ринопластика, как правило, длится не долго и занимает не больше получаса. Операция прошла удачно. Медсестры облегченно вздохнули, врач, в последний раз взглянув на датчики, отвернулся от пациентки. Но тут что-то произошло. Это заняло буквально секунду. Кислородная маска, надетая на Лалу, потемнела, будто чем-то наполнившись, и аппаратура начала пищать. Началась паника. Сердце девочки остановилось. Её повернули на бок, чтобы вытекла рвота. Потом врач сбросил ей напол и начал массаж сердца. Когда он уже практически выдохся, одна из медсестер схватила электрошок. Маленькое тело сотрясалось на холодном полу. Сердце забилось после второго раза. Словно кусок мяса её подняли и уложили на каталку. Через минуту Лалу перекатили в другую палату.
Как оказалось, она захлебнулась собственными рвотными массами, что достаточно часто бывает при общем наркозе. После шока она впала в кому. Родители были в ужасе, увидев своего ребенка в палате, подключенного к системе искусственного питания. Они пытались подать в суд на клинику и врача, делавшего операцию, но суд отказал в иске, т.к. перед подобными операциями клиентами обязательно подписывается специальная расписка, согласно которой они несут полную ответственность в случае возможных проблем. Больше всего себя винила в произошедшем мать. Она убивалась день и ночь и первое время вообще не отходила от кровати дочери, отказываясь есть, пить и спать. Прошел месяц, второй, третий, четвертый.. Лала вышла из комы также неожиданно как и впала в неё. Палата была пустой. Она открыла глаза и приподнялась на постели. Пару минут она, видимо, пыталась воссоздать в памяти последние события. Последнее, что она помнила—было радостное возбуждение от предстоящей операции. Она коснулась рукой лица, потом аккуратно ощупала нос. Она понимала, что это только второй день после операции и на лице должна быть повязка. Она знала, что опухоль проходит до 10 дней, а окончательную форму нос должен принять от 6 до 8 месяцев, однако под пальцами она ощутила что-то явно ассиметричное. «Повязка»,—подумала она. Лала осторожно вылезла из постели и пошла к умывальнику, над которым висело зеркало.
Дежурная медсестра вздрогнула от жуткого крика, огласившего коридор. Врач выбежал из кабинета. На этом этаже редко кто-то кричал, мало того, пациенты тут даже не передвигались по коридорам. Сбежавшиеся работники клиники увидели, как среди осколков разбитого зеркала, корчилась, в истерике девочка. Ночная сорочка была уже вся в крови от порезов. Пока остальные держали её, медсестра вколола Лале успокоительное и её перенесли на кровать.
Врачи планировали объяснить ей всё заранее, подготовить её, конечно, если она очнулась бы когда-нибудь. Никто и подумать не мог, чтобы убрать из комнаты зеркало, ведь коматозники не просыпаются просто так и тем более не ходят по палате. Во время операции, когда у девочки остановилось сердце, только прооперированный и ещё совсем «свежий» (первые 10 дней вообще ходят в гипсовой повязке) нос сначала задели сдернутой маской, а потом, ещё больше скривили, повернув её на бок и, бросив на пол для массажа сердца. Конечно, никто не решился сделать коматознице повторную операцию. Врачи тогда больше заботились о спасении её жизни и поддержании её в стабильном состоянии, нежели об эстетике органа обоняния. Нос Лалы, надо сказать, выглядел жутко. Хотя, даже жутко, это мало сказано. Кость образовала дугу, изогнутую влево и заканчивалась непонятным крючком.
Лала Нос так и не поправилась. Её родителям посоветовали хорошую клинику заграницей. Говорили, что возможно она поправится, а может быть и начнет говорить, но прогнозы никто делать не брался. Развившиеся в ней болезни списывали на предыдущий багаж мнительности, подозрительности и неадекватности. Говорили, что шок явился как бы возбудителем спящего внутри неё ментального недуга. А потом, потупив глаза, все врачи повторяли одно и тоже: «Надейтесь на чудо». То самое чудо современной медицины, что оставило с носом Лалу. Лалу Нос.