Музыка, но не война

Толпа оттеснила его от главной улицы и вместо привычного маршрута мимо Кавалерд-парка понесла к окраине города. Он понял, что, наконец, свершилось то, о чем еще месяц назад возвестила очнувшаяся ото сна радиоаппаратура, уже долгие годы пылившаяся без дела в чреве серого бункера, где когда-то верно обитали ученые умы. Футляр со скрипкой, едва ли не единственной на всю 232 зону, задевал о вспоротый асфальт старой дороги, не оправившейся после Войны, и скрипичные струны жалобно позвякивали, но их стон тонул в людском рычании. Толпа бежала из города подобно звериной стае, спасавшейся от пожара в африканской саванне, перед его глазами возникла истертая картинка в довоенной книге. О да, книги и музыка, вот что делало хрупкого мальчишку с огромными глазами таким странным для этого мира, где томами Пушкина и Шекспира разжигали печи. Теперь, конечно, такого варварства не допускалось – толстые книги слишком большая роскошь, чтобы так просто совать их в печь. Разодранные на отдельные листы, они приносили пользу не разом, а постепенно, смакуя свою необходимость, свой выполненный перед обществом долг.

Толпа свернула, и уже 31 квадрат стал заполняться ею, как заполняется саранчой кукурузное поле. Он прижимал к себе заветный футляр и бежал все быстрее, приноравливаясь к движению. Он уже начал думать, что зря так рано вышел из затхлой полуподвальной комнаты, где его Учитель, скромный тщедушный старик Иосиф Олин, делал его сокровище частью своего тела, своим продолжением. Когда скрипка оживала в его руках, мальчик не видел больше ни обшарпанных стен, ни тусклой лампы с разбитым плафоном над головой.

«Они не понимают, что музыка – это все, что у них осталось, – часто повторял Учитель. – Единственное, что еще может скрасить их каждодневные будни. Никогда, никогда не забывай этого. Не будет хуже того дня, когда ты забудешь об этом. Ты ни одного дня не будешь одиноким, если с тобой будет музыка. Люди злы и изменчивы, они найдут слишком мало времени, чтобы сказать тебе, как ты, по их мнению, глуп и смешон. Это раньше имело смысл опасаться общественного мнения, до Войны у людей было много времени, чтобы тебя обидеть».

Толпа снова свернула, хотя большая ее часть еще оставалась в неведении касательно этого маневра. Приноровившись, наконец, к темпу бега, мальчик мог уже не опасаться, что его растопчут и начал прислушиваться к тому, о чем говорили бегущие рядом.

- Они уже здесь, они приземлились в 43 квадрате, – сообщал худой жилистый мужчина с длинными нечесаными волосами.
- Говорят, они зеленые, – удивлялась хрупкая девушка, изредка показывающаяся из-за его спины.
- Не выдумывай, зеленые – это корабли, их самих еще никто не видел, – оборвал он ее удивление.
- Они сказали, что прилетели с миром, – высказывался невысокий плотный старик с окладистой бородой.
- Откуда нам знать, что они там сказали? – спорил с ним другой старик с бородой поменьше.
- Но приборы… – пытался вставить пробегавший мимо юноша.
- Да им лет двести! Что с твоим прибором будет через такую тьму лет! – хохотнул какой-то остряк, подмигнув девушке, снова показавшейся из-за мужниной спины.
- А хуже уже не будет. Если они даже задумают захватить нас, что им достанется – горстка голодранцев и соломенные хижины? – придавал голосу безразличность старик с большой бородой.
- А может они починят тут все? Я согласен пойти к ним в услужение, если тут все будет как прежде, – предлагал альтернативу второй, короткобородый.
- Как, как прежде? Ты что веришь всем этим россказням, что мы когда-то жили совсем по-другому? – непонимающе восклицал первый.
- Но приборы… – снова пытался вклиниться в разговор юноша, пристроившийся за двумя бородачами.
- Опять ты со своими приборами! – хором остановили его все участники разговора.

Дальше можно было не слушать. Все как всегда – кто-то мечтает о днях былой жизни, другие не верят, что когда-то было по-другому. А по-другому было, все было не так, как сейчас. Его Учитель и другие люди, которые еще оставались Людьми, собирали книги, что не успели сжечь, и прятали их. Иосиф научил его чтению. Много-много часов провел он в совершенно ином мире, книги поглотили его. Книги и музыка сделали его совершенно другим. Книжная пыль, запах тяжелых фолиантов будоражили его тонкое воображение, зажигали его глаза огнем. Мальчик подумал, как здорово, что судьба свела его с Учителем. Он просто помог ему однажды. На улице он увидел, как какой-то мальчишка рвал из рук у старика книгу, которую тот ни за что не хотел отпустить. Он, тихий и недрачливый, метнул в мальчишку камнем, удобно укрывшись за какими-то обломками. Тот выпустил книгу, и старик сумел уберечь ее, надежно спрятав в складках своего просторного платья. С тех пор они были неразлучны. Его матери поначалу не слишком-то нравилось, что он все больше болтается где-то, но она переменилась, когда он впервые сыграл ей. Ее худые плечи расправились, в усталых глазах появился блеск. Он не узнавал ее в тот момент. Она словно бы помолодела и похорошела, даже ее кожа, обычно серая, порозовела. Ее беспокойные руки впервые опустились на мальчишескую голову не с тумаком, а с лаской. Впрочем, до него она вообще не дотрагивалась, бить его было ни к чему, а в ласке она не видела смысла. Тогда он впервые уверовал в силу Музыки. Уверовал раз и навсегда.

Толпа остановилась внезапно, и маленький скрипач понял, что ее начало достигло цели. Ныряя между чьими-то ногами, протискиваясь вперед, он через несколько минут все же выбрал удачное место для наблюдения. Высохшая земля с кое-где торчащей жухлой травой покоила на себе четыре зеленых саркофага. В том, что корабли иноземных гостей похожи именно на них, он не сомневался – «История Египта» была последней книгой, которую он успел прочесть. Толпа больше не переговаривалась и даже не переглядывалась. Привыкшие прятаться и радоваться нежданному счастью, люди готовы были предаться и тому и другому с одинаковым успехом. Их прилета ожидали уже давно, еще до Войны, об этом он тоже знал из книг. Ученые, странные по нынешним меркам люди, которые больше создавали что-то новое, чем ломали, изготовили дорогостоящие приборы, чтобы улавливать сигналы, которые, по их мнению, могли послать инопланетные создания, обладавшие разумом в тогдашнем понимании этого слова. Они надеялись, что те прилетят на Землю раньше, чем люди сами построят корабли, на которых можно будет отправиться к другим мирам. Они уже слетали на Луну, хотя многие и думали, что это не так. Сам он, любуясь ее желтым, будто кошачьим, глазом, склонялся ко второй версии. Он не мог представить, что люди могли забраться так высоко, что она показалась им огромной, как целое поле. К тому же мальчик никогда не видел ничего металлического и не мог представить себе такого расточительства, как ракета, выполненная почти целиком из металла. И вот спустя почти двести лет долгожданные гости прибыли. Он жалел, что они не смогут увидеть, какой красивой была когда-то их планета. Тот факт, что он сам никогда ее такой не увидит, еще не был им осознан и не терзал его душу. Мальчик теснее прижал к груди футляр, и струны снова начали позвякивать, на этот раз от биения его сердца, грозившего выскочить из тесных оков грудной клетки. Прошло еще несколько долгих минут, что вполне могли оказаться часами, прежде чем саркофаги распахнулись. Из каждого выскочило, именно выскочило, иначе не скажешь, по четыре полупрозрачных шара. В тот же момент и без того выжженная земля вспыхнула вновь, и пламя медленно, набирая силу, потекло к людям. Апельсиновое, вихрастое, оно поспешило разгореться, вкусив власть силы. Толпа дернулась назад, кто-то кричал, кто-то молча глядел на пришельцев, ожидая конца. Повинуясь какому-то необъяснимому порыву, маленький музыкант раскрыл футляр, и вытянул оттуда дрожащими руками смычок и скрипку. Шары медленно, но двигались навстречу людям, толпа также медленно, но отступала. Ни один не предпринял попытку сделать хоть что-нибудь, остановить их. Да и что тут можно было сделать! «Мы пришли с миром» стучало в голове у каждого. Мальчик поднял смычок и, дрожа, опустил его на скрипичные струны. Музыка полилась над землей, не сдерживая ничем, свободная и крылатая, как ветер, она просачивалась сквозь отступавших. Шары замерли, остановились и люди. Он продолжал прижимать к себе скрипку, она жалась к его плечу, плача и стеная. Люди расступились, открывая путь чарующим звукам. Шары, ставшие оранжевыми, начали раскачиваться в такт музыке и медленно поползли к нему. Огонь, пожиравший землю, потух так же внезапно, как и разгорелся. Казалось, с ним угас и свет звезд, высыпавших в любопытстве на небо, и отсвет далекой, разрезанной надвое луны. Он продолжал играть. Они окружили его и стали вальсировать вокруг, попеременно меняясь местами. Он продолжал играть. Вдруг все 16 шаров взмыли вверх и, столкнувшись, слились в один огромный огненный шар. Музыка ударила по нему со всех сторон, окутала плотным кольцом. Маленький музыкант взглянул наверх. Там огненный шар распадался на осколки, и каждый из них менял цвет, загораясь россыпью драгоценных, невиданных звезд, которые кружились под музыку, меняли свои причудливые очертания, как картинки в калейдоскопе.

Скрипка выпала из рук, которые вдруг перестали его слушаться. В тишине, невообразимой и жуткой, раздались первые робкие удары ладоней, и тишина была разбита, когда эти несмелые хлопки стали овацией.

Кто-то зажег факел, и, казалось, не было на много миль больше никакого света, только бисеринки пота, выступившие на мальчишеском лбу, танцевали в отблески огня новым калейдоскопом.