Какую монету, я помню

 На город надвигались сумерки, медленно, неохотно, обволакивая один дом за другим. Вдоль улиц стали загораться огни, а пешеходы спешили под кровлю домов, кто своих, кто чужих. Я шёл вдоль реки, тихой, словно она начиналась в царстве теней, и туда же впадала, безмолвная, чёрная, более древняя, чем этот город. Душно. Перейдя через горбатый мост, я вышел на тихую улочку, на которой, даже в самые оживлённые дни только и можно увидеть, что старушек с авоськами, да школьников. Фасады домов, которые некогда так восхищали поэтов и писателей, теперь безразлично смотрели друг на друга, грязные, покрывшиеся трещинами, укрывавшие за собой пёстрый люд, они доживали свой долгий век. Наверное, через пару лет их снесут. Всё застроят нынче модными и практичными многоэтажками.
 Наконец, найдя нужный мне дом, я зашёл во внутрь. На лестничной площадке, исписанной матерными словами вперемежку с нежными признаниями в любви, громкими лозунгами и детскими стишками, сидел облезлый кот. Посмотрев на меня спокойным, каким-то человеческим взглядом, он юркнул куда-то в темноту. Второй этаж. Пятая квартира. Мне надо забрать одну только фотографию, чью-то память, чьи-то надежды, утонувшие в веренице дней, чью-то потерянную любовь. Бедная девушка, так ничего и не узнала о том, что случилось с её женихом; как страшны слова: «просто пропал», какую жуткую бездну догадок они открывают в человеческом воображении. Был человек, любил, был любим, дарил цветы и улыбался, и вдруг пропал. Нет, не умер, просто исчез. Всего одну фотографию, из какого-то железного шкафчика…
 Достав из кармана ключик, отворив дверь, я очутился в просторной, по-больничному чистой комнате; отполированный тяжелыми ботинками паркет, скрипел под моими ногами, а у входной двери стояла швабра. Интересно, как долго она простояла бы, вот так, у стены, если бы кто-нибудь из них ещё жил?.. А почему жил? Может они до сих пор живы, просто… просто они нашли что-то, ради чего стоило остаться. Ну брось, у этого-то была молодая жена, он-то точно бы вернулся. Здесь они хранили свои личные вещи. И то, что они присылали нам в контейнерах. Синие, железные шкафчики, без номеров, без замков, да и кого было опасаться? Кроме них, меня, да ещё и нашего городского Наполеона, здесь больше никто не бывал. И уборщица. Душно. Я открыл первый попавшийся ящик, который, пустив к себе в гости немного тусклого света, показал мне свою пустоту; только на внутренней стороне дверцы, чёрным фломастером, небрежно был нарисован кот. За соседней дверцей была странная фотография: кукольная голова, в объятьях разноцветных проводов, а сверху надпись от руки: «проверка». Ящик, который мне был нужен, находился, у окна, за которым уже удобно расположилась её величество ночь; в самом конце. Я не заглядывал туда, с момента их исчезновения. Как же всё-таки странно… Он был последний, кто вышел с нами на связь. До этого они пропадали по одному, раз в неделю, а потом все сразу, кроме него. Радостный, со смехом он рассказывал о бесконечных пещерных лабиринтах, ведущих в никуда, об озере, в котором водятся удивительные рыбы, о «небесном калейдоскопе», о… а может он просто сошёл с ума? Может он… нет, не мог. Даже если бы я хотел, то не смог бы это проверить, вряд ли, в ближайшие десятилетия, мы, да и кто либо другой опять кинет все свои силы, время, совесть в чашу слепой судьбе. Хватит ей героев. Как же здесь душно. В шкафчике лежал альбом, с зарисовкой команды, это было последнее, что они прислали. Вот они все, они теперь здесь, на белых, как смерть, листах бумаги. Под альбомом была связка ключей. Брелок, с надписью «удача». И фотография. Фотография молодой пары, наверное, он взял её с собой на память. Зачем он отослал её обратно? Что он знал, что он не сказал нам? Ответы на наши вопросы исчезли, просто пропали с теми, чьи имена я попытаюсь забыть...


Я шёл по ночному городу, вдыхая запахи сирени, пыли и проезжающих машин. В руках у меня была фотография, а за спиной обуглившаяся мечта, чьи-то судьбы, чьи-то надежды. Мне дышалась легко, первый раз, за эти недели ожидания; я отдам эту фотографию, я исполню просьбу, я получу индульгенцию. Я шёл по ночному городу, улыбаясь, оставляя своё прошлое в синем железном шкафчике, в чистой комнате, на тихой, тихой улочке…