К истории вопроса

В.Л.Р.,
 
мастеру задавать такие вопросы, ответ на которые приводит к еще более безысходному и увлекательному вопрошанию; эссеисту, перед лицом которого меркнут всякие потуги на стиль, - посвящается.



* * *

Подвергнуть вопрос вопросу, поставить вопрос под вопрос – все это процедуры возведения вопроса в степень. Мы делаем это для того, чтобы понять истоки человеческой способности ставить вопросы; не объяснить этот феномен научно, но осознать смысл этой способности в контексте человеческого бытия.

Древний обычай позволял заболевшему сесть на базарной площади и спрашивать всех о причинах и средствах лечения его недуга. Ибо рынок – это место встречи путников, наемников, торговцев, паломников, нищих; в общем, всех знающих людей. С вопросом человек отправляется в странствие, с вопросом встречают странника и ищут у него ответа. Вопрос – языковое проявление динамичности бытия, его миграционной природы. “Откуда ты это знаешь?” - тот самый первый вопрос.

Вопрос - проявление недостаточности знания, в основе которого лежит недостаточность бытия. Вопрос - это звук, который издает Ничто, как сказал бы Хайдеггер, если бы его спросили. А может, он так уже и сказал. Нарушение порядка природы, сбой в человеческой деятельности или общении приводят к вопросу о причинах. Почему же именно мне так не повезло? В этом смысле первый вопрос обращен к себе, и только потом - к другому. Однако этот первый вопрос - бессловесный, невысказанный, бесформенный, вопрос-протест, разражающийся еще животным нутряным криком, но уже переходящим в задумчивый стон. Однако то, что может быть спрошено, должно быть спрошено ясно, как сказал бы другой философ (или уже сказал, это не важно).

Первый из известных нам вопросов был обращен Адамом к Еве, и касался он принесенных неведомо откуда священных предметов, представляющих собой табуированную ценность. Примерно такой же вопрос был задан богинями Парису. И так далее. Из ответа на эти и им подобные вопросы пошла вся человеческая культура.

Адам был земледельцем, поэтому вопрос - продукт оседлого бытия. Если бы Ева не была создана из адамова ребра, можно было бы побиться об заклад, что она родилась в скотоводческом племени, как пастух Парис, видимо, первый человек, к которому боги обратились с вопросом. Боги вообще нуждались в собеседнике.
Вопрос - первый элемент отношения между более знающим и менее знающим. Он обращен к шаману - “тому, кто знает”, и что еще более важно, к тому, кто может и станет отвечать, ибо таково его предназначение, его профессия, - в отличие от природы и богов. В этом смысле вопрос - признание факта коммуникации как языкового отношения между соизмеримыми, но отстоящими друг от друга в когнитивном развитии партнерами, между учителем и учеником. Первые боги сами по себе бессловесны. Тем более что только племя вправе вопрошать такую важную инстанцию, а не отдельный человек. А у отдельных людей всегда столько дурацких вопросов...

Шаман, оракул и прочие - посредники в процедуре вопрошания. У каждого бога свой оракул, уполномоченный отвечать. Множество богов, множество способов обращения, множество языков. Монотеизм - шаг на пути достижения прямого контакта отдельного человека с богом. Уже обреченным на героическую судьбу грекам являлись боги во сне, а иной раз и наяву, но не ответы несли они людям, а приказания. Невидимый кочующий бог, не имеющий постоянного священного места, а потому и оракула, спутник и собеседник человека - вот какого бога придумал себе Авраам. И придуманный им бог возрадовался этому. Вот, эта персть земная, этот тлен и пыль достойна только вопрошать, ибо лишь я обладаю полным знанием. И стал с нетерпением ждать вопросов.

Бог дал, бог и взял, как это случилось с Иовом. И не столько возмутился, сколько удивился Иов. Удивление породило вопрос, который Иов обратил к богу; вопрос не понравился тому, ибо содержал в себе знание, знание о боге. Мол, бог справедлив, гарант всеобщего порядка, а порядок известен заранее - это принцип талиона, “равным за равное”. То есть праведнику Иову надлежит не страдать, а благоденствовать, как бы поучает бога Иов. Учитель и ученик меняются местами. Ответ становится на место вопроса. А ты знай, какие вопросы положено задавать человеку, а какие нет, в свою очередь поучает бог Иова с помощью сатаны. Отныне более не желает бог на равных беседовать с человеком. Всеведущий знает, что вопросы человек задает сам себе, ибо бог не может ответить. Для него, как для всесущего и всезнающего, ответ не следует за вопросом, но дан одновременно с ним или вовсе предшествует ему.

“Боже, зачем ты меня оставил?” - так открывается новая эпоха вопрошания. То ли сын человеческий умер, то ли бог, что в сущности одно и то же. Вопросы еще можно обращать к Богу, ответов тоже не запрещено ждать, но отныне вся ответственность как за вопросы, так и за ответы ложится на человека. Притчи, рассказываемые Христом, суть ответы на те вопросы, которые человек должен научиться задавать сам себе.

Откуда пошла быть земля (русская и прочая) - вопрос, ответ на который образует собой существенный элемент исторического знания, а еще раньше - мифа и фольклора. Этиологические мифы объясняют про-ис-хождение, т.е. откуда издавна пришли - ландшафты, флора и фауна, народы и династии. Летописи, трактаты и учебники по истории, географии, геологии и биологии делают примерно то же самое, но по-другому.

Вопросительные слова естественного языка - идеальные орудия исследования, неизбежные механизмы познающего сознания. Они впервые требуют уточнения причинно-следственных, объектных, субъектных, пространственных, векторных, временных и иных измерений мышления и бытия. Вопрос, вызывая к жизни последовательность фраз, моделирует связь явлений и событий. В ответ на “где?” возникает “здесь” и “там”, “ближе”, “дальше”, “перед”, “за”, “сбоку”, “над”, “под”, “у”, “в” и “нигде”; в ответ на “когда?” - “раньше” и “позже”, “быстро” и “медленно”, “сейчас”, “одновременно”, “вовремя”, “никогда”. “Кто?” и “что?” порождают всю совокупность родов, чисел и местоимений. И так далее.

«Кому выгодно?», «Кто виноват?», «Что делать?», «Быть или не быть?» - вопросы, задающие параметры индивидуальной судьбы и перспективу нации и государства. Уголовные процессы и революции, личные трагедии и трещины мира, проходящие через сердце поэта, - вот следствия этих вопросов. То обстоятельство, что на один и тот же вопрос можно дать разные и даже взаимоисключающие ответы, являет собой потрясающую поливариантность, характерную именно для человека, для его мобильного бытия и абстрактного мышления. Истина и заблуждение, доказательство и опровержение, гипотеза и факт, проблема и догма – гносеологические полюсы человеческой проективности, бытия под вопросом.

Пришло время, и вопросительное бытие человека распространилось на отношение в миру, поставив под вопрос еще недавно лишь коленопреклоненно созерцаемую природу. Идея вопрошания природы разворачивает перед нами целую палитру мыслительных и поведенческих стратегий - от гадательных культов до современной науки. Наука в целом (наиболее явно это выступает применительно к астрономии, геологии, биологии, медицине) ведет свое происхождение от более древней формы “вопрошания природы” в буквальном смысле - от мантической практики. Дж. Фрэзер выделял, как известно, три основных раннерелигиозных культа: религию - как умилостивление богов; магию - как воздействие на безличные сверхъестественные силы посредством природных субстанций, заклинаний и обрядов; мантику - как «вопрошание» богов и природных стихий. Ф. Бэкон, все еще сохранявший магию в своей классификации наук, согласился бы, видимо, с рассмотрением древних гадательных культов как прототипов научного исследования. В конце концов, в обоих случаях происходит наблюдение природных процессов, предлагаются (или предполагаются) варианты их объяснения и на этой основе судится о будущих состояниях некоторой системы. Теперь посмотрим подробнее: о каких же гаданиях идет речь?

Главным видом и образцом гадания во все века была астрология. Б. Ван-дер-Варден, говоря о возникновении астрономии в античности, недаром подробно анализирует разные периоды развития астрологии, каждому из которых соответствует этап приращения астрономических знаний. Так, в позднеассирийскую эпоху (1000-612 гг. до н.э.) возникает древнейшая астрология предзнаменований, исходящая из древневавилонской астральной религии (политическая власть ассирийских царей не могла отменить культурного преобладания Вавилона). Ее потребности вызвали детальное изучение положения «неподвижных» (не забудем, что имеется в виду: друг относительно друга) звезд, их восходов, кульминаций и заходов; вычисление продолжительности дня, а также восходов и заходов Луны; выделение сезонов года; и, наконец, систематические наблюдения и предсказания затмений. Вообще можно установить корреляцию между этапами развития астрономии, астрологии и астральной религии – знания, гадания и веры.

Корнелий Агриппа, подробно анализируя астрологию и сосредоточивая на ней острие своей критики, характеризовал также и прочие способы гадания и предвидения, практиковавшиеся в эпоху Возрождения: “Здесь представляется случай поговорить о других искусствах предсказания, которые исходят не только из наблюдения небесных созвездий, но и из тех вещей, которые находятся среди нас и тождественны небесным; чем лучше мы поймем это, тем отчетливее сможем понять астрологическое древо, порождающее эти плоды. К этим искусствам, нацеленным лишь на получение барыша, можно причислить физиогномику (гадание по облику человека), метопоскопию (гадание по чертам лица), хиромантию (гадание по руке), о которой уже кое-что говорилось выше, аруспикию (птицегадание), спекуляторию (гадание по грому), онирокритику, или толкование сновидений, к чему можно добавить еще оракулы и предсказания неистовых и безумствующих” .

Обратим внимание на те слова, которыми Агриппа характеризует систему обоснования этих и подобных им оккультных наук. “Однако все эти фокусы происходят не из обоснованной доктрины и опираются не на добрые и ясные основания и аргументы, а на голые догадки, исходящие из таинственных обстоятельств, случайных удач или нашептываний духов, которые открываются в ежедневных и часто воспринимаемых наблюдениях. Все эти чудеса защищаются обыкновенно не иначе как под предлогом опыта и развиваются на его основе, устанавливая что-либо, противное разуму или вере”. Таким образом, наблюдение и опыт служат основой догадок, т.е. гадания - вполне неплохой фундамент для знания, отказывающегося базироваться на “разуме и вере” - в духе еще только грядущей через полтора столетия идеологии английского Королевского общества.

Средневековая схоластика, сделавшая риторическую структуру «вопрос-ответ» основой процесса обучения, превратила этот тип дискурса в универсальную форму интеллектуальной культуры. Вопрошание не ради практической пользы, но во имя учения, знания, которое выступает настолько самостоятельной ценностью, что и вопрос об этом не возникает, – вот условие трансформации университетско-теологического диспута в экспериментально опосредованный разговор с Богом при посредстве «Книги природы».

В XV веке любознательность, умение задавать вопросы природе, которая «любит скрываться», становится аристократической модой. Подобно тому, как утрачивала смысл библейская картина мира, так же обесценивались библейская зоология и ботаника – путешествия знакомили людей с флорой и фауной, не упоминаемыми в Священном писании. От салонного интереса к привозимым из дальних стран зебрам и жирафам, слонам и носорогам, к неграм, индейцам, индусам и китайцам, от истово-восхищенной любви к природе св. Франциска Ассизского, Данте и Петрарки дистанциировались научные попытки создания “естественной истории”. Ботаники культивировали редкие растения. Живописцы направили свои кисти на ландшафты. Стиль жизни воспринял моду на сухопутные и водные путешествия, пикники и прогулки на природе, не имеющие иной цели, кроме знакомства с новой флорой и фауной, иной культурой, кроме наслаждения от созерцания и познания нового. Открытие Америки – едва ли не самый яркий вопрос и наиболее впечатляющий ответ этой эпохи. Отныне все наперебой ставят один и тот же вопрос: какие же еще вопросы человек в состоянии задать?

Быть может, отсюда возникает «интеррогативный» подход к эпистемологии Я. Хинтикки. В одном из университетов Австралии Хинтикка недавно прочитал подытоживающую данный подход лекцию с интригующим названием «Эпистемология без понятий знания и полагания». Ничего, кроме вопросов, не в состоянии предложить современный эпистемолог.

Не питается ли этим распространенный ныне скептицизм? Не истощается ли у современного человека желание ставить более бескорыстные вопросы, чем сакраментальное «сколько это стоит?»

* * *

Вопрос, пробуя на ощупь границы бытия, одновременно задает их. Вопрос как форма требовательной власти, как спрос; ответ как форма непокорной ответственности, как небезответность. Тяжесть неизбежных вопросов с самого рождения несет на себе человек; это признак силы и слабости человека, мера субъективной открытости миру и непостижимости этого мира. Младенец в чреве матери, свернувшийся в защищающе-осторожном вопрошании. Сгорбленный старик с клюкой в форме вопроса, словно из загадки сфинкса, разгаданной Эдипом. Что осталось позади? Что ждет впереди?

“Мыслитель” Родена сидит, сгорбившись, как вопросительный знак. Бытие начинается с вопроса и заканчивается им.