Бюргер

 Бюргер.

 Всё было хорошо. Даже, пожалуй, неправдоподобно хорошо. Потому что всегда хорошо не бывает. Это он усвоил ещё с детства.
 Но в кои-то веки ему повезло. Просто выиграл счастливый билет. А вначале был просто билет на самолёт Мюнхен-Петербург. И Клаус полетел по этому билету.
 Кем он только не работал в родной Баварии! И хорошо работал. Только так получалось, что жизнь у него не складывалась. Ему уже было под сорок (тридцать девять, он любил точность), а семьи всё не было. Друзья его юности уже давно обзавелись жёнами, детьми, некоторые даже по второму разу. А он ухаживал за своими престарелыми родителями. Старшие брат и сестра жили своими семьями, собирались только по семейным праздникам. В общем, жизнь шла своим чередом. Но тут ему предложили выгодный контракт: в Россию, в Санкт-Петербург.
 Он не мог ехать: родители. Но отец буквально упросил: его родная тётка в своё время была замужем за царским офицером; тот погиб во времена русской революции или смуты, тётка вернулась в Германию, но всю оставшуюся жизнь рассказывала о той России, в которой ей довелось жить. Это было чуть ли не самой светлой частью её жизни. Поэтому отец Клауса воспринял приглашение сыну поработать в России как некий знак свыше, и благословил Клауса на эту поездку. Всего один год, серьёзный пост (директор по персоналу в немецком ресторане), очень хорошие деньги, да и развеется не мешает: ведь за все тридцать девять лет он толком нигде не был. А как отец оживился в предвкушении поездки сына!
 И вот в один из тёплых сентябрьских дней он вышел из здания аэропорта Пулково. Его встречал человек с табличкой «Klaus. Munhen». Клаус долго не мог понять, что значит «Munhen», но человек встречал именно его, машина была подана, и Клауса повезли в его новое жилище.
 Город ошеломил его! Маленькая двухкомнатная квартирка в самом центре, с окнами на Мойку, была лишь ночным пристанищем Клауса – едва проснувшись, он выходил гулять по городу. Его поражало всё: извилистость маленьких речушек в центре Петербурга, широта Невы с перекинутыми мостами, великолепие дворцов, и в то же время подлинность обшарпанных домов прошлых столетий – как-то непринуждённо в этом городе соединялись века прошлые с веком нынешним; в имперском ретроантураже жили современные люди. Небритый неандерталец, мочащийся на улице возле его подъезда, мог запросто оказаться профессором филологии с блестящим знанием немецкого языка (такая встреча произошла у него на третий день после приезда!) А лощёный супермен с внешними безупречными манерами частенько оказывался грубым хамом (увы, с этим он встречался в своём ресторане ежедневно). Сама работа ему не очень нравилась, но он старался об этом не думать – работать он привык, и это не обсуждалось.
 А на второй месяц его пребывания в России случилось главное: он влюбился! Если бы его попросили нарисовать её портрет, он бы не смог этого сделать. Его настолько потрясли глаза этой девушки, что они затмили всё остальное. Эти глаза манили его, притягивали к себе, сладкая дрожь пронзала всё его тело электрическим током при одном только взгляде этих глаз на него, Клауса!.. Такого не было с ним никогда. Значит, отец был прав в своих предчувствиях – в Россию его привела Судьба.
 Ксюша оказалась волшебницей. (Это по-русски; по-немецки – феей из сказки). Она заполнила собой в его жизни всё пространство. Его душа всецело была поглощена ею. Клауса не интересовало ничего; он даже не очень понимал, кем она работает (кем-то в их ресторане, наверное, по каким-то связям с клиентами). Обычно обстоятельный, дотошный в мелочах, он впервые в жизни растворился - в Ксюше, в России, в Санкт-Петербурге…
 …Полгода жизни оказались сладким сном. Он даже не заметил сырости и промозглости русской питерской зимы. Наступила весна. И сладкий сон закончился. Пробуждение было горьким. Горьким и больным. Как никогда в жизни.
 Ксюша пригласила его в кафе – он ничего не подозревал, примчался туда радостный, возбуждённый. Но его встретили чужые глаза, глаза тигрицы. Перед ним сидела его Ксюша, его волшебница, его фея – но это была не она. Холодный взгляд сразу определил некий водораздел между ними и задал тон разговора. Да собственно, и разговора-то не было, была лишь одна фраза: «Клаус, ты для меня – пуст!»
 Он долго мучался, пытаясь понять тайный смысл всего происходящего. Он ворочался всю ночь в их бывшей постели, теперь в своей постели, такой холодной и одинокой. Но наутро он понял смысл этих слов, когда пошёл в магазин, и достал свой бумажник. В бумажнике было пусто. Не было ни денег, ни кредитных карточек со всеми его накоплениями – не было ничего. «Да, теперь я пуст» - подумал Клаус. И вспомнил любимые глаза своей доброй феи.