Никого не жалко

- Дядя, дядя, подайте, Христа ради на булочку хлебушка… Ну, дяденька… Тетенька, подаааайте пожалуйстааа… Кушать неееечего… Ну, и сука!
В сторону изящной дамы в норковой шубке полетел плевок. Вовка дико всхохотнул, увидев, как дамочка отпрыгнула в сторону, и зябко спрятал грязные, в цыпках, руки, в рукава замызганной куртки. Прикольные эти лохи возле супермаркета! Ишь, как дунула, как будто в нее огнем дохнули! Милицию она вызовет, ага! Гыыы…
А жрать сегодня действительно нечего. Чуть больше пятихатки насшибал… Пятьсот Альфие за хату, триста Зотовой (на ляпку, без нее никак), что останется – на пропитание. А не останется, похоже, ни хрена. Еще и припрется пьяный фраер Моряк, он всегда по пятницам к Альфие приходит. Ладно бы только потрахаться приходил, так нет же, ему накостылять надо кому-нибудь. А так как Вовка самый мелкий из «подопечных» Альфии, то достается обычно ему. Не бабу Шуру же Моряку ****ить! Она от этого развалится может, а с нее ого-го какой доход! А Вовку не жалко, он дармоед.
Вовке тринадцать лет, но Альфия всем говорит, что десять. И ему велит так же говорить. Вовка маленький, щупленький, цыплячья шейка тонет в воротнике сильно поношенного свитера. На десятилетку легко потянет.


Родителей Вовка не помнит. Четыре года назад он «свинтил» из детского дома в Зырянке на попутном КАМАЗе с лесом, соврав дальнобойщикам, что сбежал от сильно пьющих родителей и едет в город к бабке. Мужики оказались чувствительными, добрыми, накормили курицей – гриль, денег дали, да еще тысчонки четыре-пять он у них в бардачке «нашел», рвались довезти до дома «бабушки», пришлось тыкнуть в первый попавшийся дом и подняться в подъезд. Настырные мужики ждали, когда он из окна махнет, пришлось спускаться и врать, что бабки дома нет, «я ниче, я тут на лавочке ее подожду, вы, дяденьки, едьте, спасибо вам».
Когда деньги дальнобойщиков кончились, Вовка неделю побирался на вокзале, где его и приметила хитроумная Альфия – горластая татарка, торгующая семечками. Семечки были ее хобби, основной доход Альфие приносили нищие, которых она «пригрела» в своей двухкомнатной квартире на Московском. Вовка справедливо рассудил, что лучше отдавать Альфии ее законные пятьсот, чем ночевать на теплотрассе. Когда Вовка попал к ней, в «штате» было четверо: баба Шура, Юрка и Гутя с шестимясячной дочкой. Плюс Зотова – торговка наркотой. У Гути был СПИД, у дочки тоже. Через месяц после Вовкиного вселения Гутя померла, прямо на привокзальной площади, как сидела на земле со скрещенными ногами с малюткой на руках, так и завалилась мешком. Мусора заметили ее тело часа через два, вызвали «скорую» и Гутю с мелкой увезли. Вечером Вовка рассказал все Альфие, она только махнула рукой «Никакой с нее работник был, лентяйка была, прости-господи!». Гутю, однако, помянули с зашедшим на огонек Моряком, после поминок Моряк отлупил Вовку до полусмерти и на следующий день Вовка заработал кучу денег на людской жалости к избитому мальчику. Вовка не очень-то любил, когда его бьют, но побои Моряка терпел, так как быстро просек выгоду, которую можно было из них извлечь.
Год назад Вовка сел на иглу. Вечером после трудового дня Зотова, подсчитывая выручку и прибирая в безразмерный лифчик остатки непроданного за день товара, небрежно швырнула ему пакет с коричневой кашицей и шприц с ангидридом. «Держи, малец, взрослый уже, уже можно!». Что делать с пакетиком, ему быстро показал Юрка, которому было уже целых четырнадцать, и который баловался этими пакетиками уже года три. Юрка деловито достал свои причиндалы для «переработки» - спиртовку, металлическую ложку, комочек грязной ваты, размазал ханку по ложке, разогрел, разбавил, набрал шприц, ловко нащупал у Вовки вену и проколол ее. Следующий пакетик Зотова уступила Вовке «за услугу», сейчас ежедневная доза обходилась ему в триста рублей.
Вены в локтях у Вовки давно попрятались, на левой руке распух и страшно болел безымянный палец, потому что неделю назад Вовка промазал и вкатил мимо вены. Юрка сказал, что палец начал гнить. Но это Вовку мало интересовало.
Вовка вообще не интересовался своим будущим. Зачем? Он уже видел Юрку, похожего на зомби. Юрка уже давно не вырабатывал «план» для Альфии и она, кажется, придумала, как пустить его во «вторичное сырье», наблюдая исподтишка, с каким вожделением на Юрку посматривает торговец живым товаром Шухрат. Юрке же было давно все равно, он каждый вечер вмазывался в своем углу и проводил всю ночь, сидя на корточках с открытыми глазами, не отвечая на вопросы и не реагируя на происходящее вокруг. Такая же судьба ждала Вовку. Для себя он решил, что, как только взгляд Шухрата задержится на нем дольше обычных десяти секунд, он сбежит от Альфии и вернется обратно в Зырянку в свой детдом. В глубине души Вовка понимал, что этого он тоже не сможет сделать. Никто его там, в Зырянке, не ждет и вряд ли кто-то ему обрадуется. Особенно толстая дура директорша.

- Дяденька… подайте милостыньку… - привычным голосом завелся Вовка, увидев идущего в его направлении мужика, одетого в приличную дубленку.
- Кыш, мелкий! – просипел дядька.
- Ты, козел! Объ..бись! – огрызнулся Вовка и чухнул за угол, уворачиваясь от пинка.
Еще пару сотен удалось все-таки сшибить.

Возвращаясь «домой», Вовка увидел возле подъезда ментовский «УАЗик» и тут же юркнул в подворотню. Свет в квартире Альфии горел, из окон неслись какие-то истошные крики, цыганская ругань и мат оперов.
Спустя полтора часа из подъезда вывели Альфию и Зотову. Их посадили в багажник «УАЗика» и увезли. В квартире еще явно кто-то оставалась, но прежних воплей уже не было слышно.
Вовка понял, что идти туда нельзя. Мышцы начало подламывать, в висках застучало. Тело стало ватным, конечности не слушались. Началась ломка.
Вовка вышел из подворотни и на негнущихся ногах побрел по улице. Мороз усилился, кончик носа начал обмерзать, карманы перестали греть руки.
Наркота продавалась где-то на Черемошниках, об этом Вовка слышал от Зотовой. И он направился на автобусную остановку. Внезапно окружающая действительность стала выпуклой, словно на нее навели огромную лупу, сигналы автомобилей и визг покрышек на скользкой дороге стали громкими и четкими, расстояния деформировались. Казалось, до остановки было рукой подать, но тротуар упорно не желал заканчиваться, сил передвигать ноги становилось все меньше и меньше. Нескончаемый путь начал раздражать его, обледеневший язык выплевывал беззвучно грязные ругательства, чтобы успокоиться, Вовка начал представлять себя на заднем сидении маршрутки, с правой стороны, возле печки. Он прислонит голову к оконному стекло и немного покемарит, пока водитель не пихнет его в бок с ворчаньем «приехали, малец!»…
Протяжный гудок клаксона вспорол воздух. Ослепленными фарами, Вовка не сумел с обычной своей скоростью отреагировать на угрозу своей жизни. Бежевая «Камри» бампером поддела его под коленки, он мешком свалился на проезжую часть, ударился головой, потерял сознание и не почувствовал, как его грудную клетку раздавила импортная шипованная резина…