Обнять врага

...Если бы израильскому военному летчику еще пару месяцев назад сообщили, что он когда-либо расскажет чужим людям об издевательствах, которым подвергся в сирийском плену, он бы просто не поверил. За четырнадцать лет Гиль Фогель научился жить с болью, о которой догадывалась лишь жена. И тем не менее это произошло - и не только с тем, чей самолет был сбит сирийской ракетой в Ливане в 1982-м году, но и со всеми участниками необычной экспедиции, отправившейся нынешней весной через пустыню Сахара из Иерусалима в Триполи. Представители семи стран – Израиля, США, Украины, Ирака, Ирана, Афганистана и Палестинской автономии - не уполномоченные никем, кроме собственной совести и желания достичь мира хотя бы на малой территории палаточного городка, провели в пути около месяца, перемещаясь на допотопных пожарных машинах 1962-го года выпуска, на верблюдах и пешком. Им пришлось одолеть немало препятствий – начиная от нестерпимой жары и кончая бюрократическими проволочками при прохождении границ. Порою между ними случались яростные политические споры - один раз дело едва не дошло до драки, но расставались они уже друзьями, стискивая друг друга в объятиях и со слезами на глазах.

Между прочим, иные участники экспедиции вполне могли предъявить счет тем, с кем ели в течение месяца за одним столом. У каждого из них была своя боль. У жительницы Тель-Авива Галит Орен в 1995-м году при взрыве автобуса на Дизенгоф погибла мать, а у палестинца Мухаммада Азама Аль-Арджиаха умер на руках его двоюродный брат, застреленный израильским солдатом во время второй интифады. Даниэлю Патрику Шеридану, тушившему страшный пожар 11 сентября 2000-го года, удалось уцелеть, в то время как 343 его товарища погибли. Уроженцу Ирака Латифу Ихъе, «двойнику» сына Саддама Хусейна – Удая, пришлось бежать в Европу, а украинский солдат Евгений Козюшко освобождал Ирак от диктаторского режима в составе сил коалиции. Полковник ВВС США Раймонд Бенсон бомбил Въетнам в конце 1960-х, а уроженец Афганистана Ихъя Вурдак бежал в Европу из своей разоренной страны в период советской оккупации. Была еще среди участников уроженка Ирана Неда Сармаст, ныне живущая в США и тибетский монах - посланник Далай-ламы.

Теперь о том, что предшествовало этой странной, на первый взгляд затее – отправить в длительное путешествие по пустыне столь разных людей, в какой-то степени даже противников. Два года назад я писала проекте "Breaking the ice" ("Ломая лед"), инициированном израильтянином Хези Нетаниэелем, живущим последние двенадцать лет в Германии. Тогда израильско-палестинская группа отправилась в Антарктику. Восемь ее членов прошли экзамен на совместную выживаемость в сложных арктических условиях, невзирая на разность взглядов, и водрузила бело-голубой и зеленый флаги на одной из гор, присвоив ей имя израильско-палестинской дружбы, обозначенное ныне на всех картах Антарктики.

Готовя экспедицию в край вечного холода, Хези Нетаниэль встречался с генеральным секретарем ООН Кофи Аннаном, лидером тибетских буддистов Далай Ламой и бывшим премьер-министром Израиля Шимоном Пересом, поддержавшими его инициативу. Кандидаты для похода подбирались в течение полугода, причем, никого не интересовало их прошлое и политические пристрастия. Критерий был всего один - умение присосабливаться к сложным условиям в составе небольшой группы людей. В результате в одной связке оказались бывший спецназовец и бывший террорист, которым пришлось страховать друг друга.

Я писала тогда о том, что с триумфом прокатившись по средствам массовой информации 49-и стран (450 статей, радио и телепередач, десятки пресс-конференций), члены израильско-палестинской делегации вернулись на родину, где их встречала маленькая кучка родственников. Оба отечества, озабоченные интифадой и спорами вокруг заградительной стены, в пророках не нуждались. Израильские газеты откликнулись на событие вялыми заметками с второстепенных полос, никоим образом не взбудораживших общественного мнения. Что же касается палестинской прессы, то она писала о походе в Антарктику более подробно, однако Арафат, изъявлявший поначалу желание лично пожать руку героям, с ними так и не встретился. Руководитель группы Дорон Эрель, израильский альпинист, покоривший семь самых известных вершин в мире, однако, не унывал и вынашивал с Хези Нетаниэлем планы очередного израильско-палестинского броска: на сей раз через Сахару - из Иерусалима в Триполи. «Не удалось сломать лед вековой вражды в холодной Антарктике, может, удастся растопить его под жарким солнцем великой пустыни? Дорога к миру - она ведь проходит через каждого из нас», -
говорил он мне после возвращения из арктической экспедиции. Не прошло и двух лет, как эта затея обрела реальные контуры. Только на сей раз состав участников экспедиции был более широким и включал представителей семи стран, которым предстояло в течение месяца одолеть более пяти тысяч километров безжизненных песков.

И снова событие не удостоилось пристального внимания израильских СМИ, которые больше были озабочены выборами, а затем – формированием состава будущего правительства. Так что девиз, провозглашенный участниками мирного похода – «Кто, если не я?» - в нынешних обстоятельствах был вполне уместен. Если у политиков руки не доходят до мира, об этом должен позаботиться кто-то другой.

Географическая цель маршрута не была достигнута: ливийцы отказались впустить израильтян на территорию страны, утверждая, что не признают еврейского государства – им, якобы, известна только Палестина, оккупированная израильскими захватчиками. Так что оливковое дерево («Оливер» - как прозвали его участники похода), провезенно из Иерусалима через всю пустыню, пришлось высадить вместо Триполи в Сант-Катарине, у подножия горы Синай.

В один из дней выбираюсь в поселение Реут, где живет один из неформальных лидеров экспедиции, бывший военный, а ныне гражданский летчик Гиль Фогель.

- Когда мне предложили принять участие в этой затее, я некоторое время колебался, - говорит Гиль, - потому что по замыслу организаторов похода мы должны были полностью раскрыться друг перед другом, рассказать о том, что когда-то пережили, закрыть старые счета. С тех пор, как меня обменяли на сирийских пленных и вернули в Израиль, прошло 12 лет. Я никогда не давал интервью на эту тему и ни с кем не делился своей болью. Раздумывая над предложением, я постепенно пришел к мысли, что, может быть, и в самом деле, пришло время внести свой вклад в дело мира и сделать что-то для более отдаленной перспективы. До сих пор я был военным летчиком, который изо дня в день садился за штурвал «фантома» ради безопасности своего государства. Но это не решило проблемы ближневосточного конфликта. Так может, стоит попробовать другой путь?

Гиль «раскололся» первым из членов экспедиции, и это произошло в Иордании, у костра.

- Меня очень поддерживало ощущение, что мой рассказ вызывает сочувствие. Потому что все, кто был в той экспедиции, тоже испытали в своей жизни нечто подобное – унижения, преследования, гибель близких, - вспоминает Гиль. – И еще мне очень помогала Неда Сармаст, которая очень деликатно, стараясь не причинить боль, задавала вопросы. Моя история – она очень тяжелая. Когда самолет был сбит ракетой, мы со вторым членом экипажа успели выпрыгнуть с парашютом, только он был застрелен в воздухе, а я попал в руки сирийцев и доставлен в Дамаск. В течение двух лет меня подвергали изнурительным допросам, издевались, бросали в карцер. Но даже после всего, что мне пришлось пережить, я не испытываю к сирийцам ненависти. Ведь то была война, и каждый играл в ней свою роль.

- Истории, которые рассказывали в палаточном лагере другие участники похода, были не менее тяжелыми, - продолжает мой собеседник. - Например, Галит Орен потерявшая во время теракта мать, тоже считает, что ненависть и месть – плохие советчики, и она решила стать членом форума израильско-палестинских семей, чьи близкие погибли во время интифады. Неда, живущая последние годы в США, но очень любящая свою страну, теперь, после участия в нашем походе, лишилась права въезда на родину, где живет ее семья и жених, с которым она обручена. Она знала, что очень рискует, соглашаясь присоединиться к нам, но это ее не остановило. Латифа Ихъе, похожего на сына иракского диктатора, заставили выполнять роль его двойника, а семье сообщили, якобы он убит. Латиф постоянно подвергался унижениям со стороны Удая, известного своими садисткими наклонностями. После того, как Удай стрелял в своего «двойника», ранив его в грудь, тот бежал и скрывался в разных странах Европы. Но сотрудники иракской разведки трижды выходили на его след, пытаясь убрать. Ныне Латиф живет в Дублине, на птичьих правах, не имея ирландского гражданства.

- Теперь, когда поход состоялся, можешь ли ты утверждать, что его участникам удалось достичь полного понимания и безоговорочного доверия друг к другу?

- Не стану скрывать, были очень сложные моменты. Один раз атмосфера накалилась настолько, что дело дошло до рукоприкладства. Но когда все успокоились, то участники спора даже обняли друг друга в знак, что не помнят зла. Что же касается меня, то я до сих пор не понимаю Евгения, который мечтает стать профессиональным военным и посвятить этому всю жизнь. Мы много говорили с ним об этом. Я, например, в течение многих лет был боевым летчиком, и только нелавно перестал участвовать в резервистских сборах. Но я никогда не мечтал о карьере военного. Просто наша страна с первого дня существования находится в такой ситуации, что мы вынуждены ее защищать. Для меня, подполковника в отставке, участвовавшего во многих боевых операциях, это всего лишь гражданский долг, и не более. Сегодня я работаю в «Эль-Аль», вожу «боинг» в разные страны мира, и мне это доставляет гораздо больше удовольствия. Что же касается Евгения, он недавно получил «грин-кард» и мечтает сделать военную карьеру в американской армии, утверждая, что родился солдатом. Я говорю ему: «О кей, но почему бы тебе в таком случае не служить в войсках под эгидой ООН? Все-таки у них миротворческие цели!» А он отвечает: «Мне это неинтересно. Я хочу служить в регулярной армии». Мне было тяжело это слышать.

- То, что нас на пустили в Ливию – это на совести политиков, - продолжает Гиль, - у Кадафи была возможность, приняв нас, продемонстрировать всему миру свою толерантность и желание достичь мира, он ею не воспользовался. Надеюсь, что воспользуется в другой раз. А вот то, что один из участников нашей группы покинул ее сразу после неудачи с Ливией – это уже наш прокол.

- О ком идет речь?

- Об уроженце Афганистана Ихъе Вурдаке. Он единственный из всей группы не пошел ни с кем на сближение, не был готов к тому, чтобы выслушать других и остался при своем мнении. Когда Ихъя сообщил нам о своем решении прервать маршрут, мы долго убеждали его этого не делать, но безрезультатно.

- Это был единственный «отказник» в вашей группе?

- Нет. Один палестинец, принявший участие в первом этапе нашего похода – недельной поездке в Иорданию, где мы познакомились друг с другом и устроили для журналистов пресс-конференцию в Аммане, в той самой гостинице, где год назад был теракт, - от похода в Триполи отказался. К нашему огромному сожалению. Потому что ему 53 года, и в отличие от Мухаммада, он хорошо помнит, как до первой интифады, когда арабы и евреи свободно ездили друг к другу.

- Почему же он отказался от участия в большом походе?

- Тот, о ком идет речь – один из имамов мечети Аль-Акса в Иерусалиме. После того, как стало известно, что один из духовных и политических лидеров палестинцев побывал в Иордании вместе с израильтянами, местные газеты подвергли его поступок резкому осуждению. И он просто решил не рисковать своим положением.

- Насколько общение с инакомыслящими изменило представления участников поездки о том, что происходит «по ту сторону баррикад»? – спрашиваю я Фогеля.

- Это происходило постепенно. Например, Ихъя, Латиф и Неда, прибыв в Иерусалим, откуда начался наш маршрут на Триполи, впервые воочию увидели еврейское государство, о котором имели представление лишь из средств информации своих стран. Для них было откровением узнать, что здесь живут обычные люди, совсем не похожие на оккупантов. Те же метаморфозы произошли и с Мухамадом, выросшим в лагере беженцев, который до сих пор видел израильтян только в касках и с оружием в руках. Евгению был поражен количеством девушек-солдат в израильской армии. Что же касается меня, то я испытал сильное впечатление от встречи, оказанной нам простыми пограничниками на ливийской границе.

- Но ведь именно они и не пустили вас в страну!

- На самом деле все было гораздо сложнее. Разрабатывая маршрут, Хези Нетаниэль проверял возможность нашего визита в Ливию. Никаких письменных обязательств по этому поводу Кадафи не давал, но и не возражал против прибытия смешанной делегации в его страну. Ливийцам так же было известно, когда именно мы туда прибудем и в каком составе. Я сразу понял это по теплому приему, оказанному нам пограничниками. Один из них даже поприветствовал нас на иврите. Они угостили нас кофе и сэндвичами за свой счет из киоска, расположенного на пропускном пункте, и вообще проявляли трогательную заботу. Взяв на проверку наши паспорта, пограничники дали понять, что нам не о чем беспокоиться – все будет в порядке. Между тем прошло четыре часа, и вдруг к нам вышел старший офицер, которого мы до того еще не видели, и потребовал покинуть приграничную зону. Откуда-то появились солдаты, которые взяли нас в оцепление. Примечательно, что уже знакомые нам пограничники, стоящие за спиной офицера, были удивлены повороту событий не меньше нашего: они явно чувствовали себя неловко и опускали глаза, избегая наших взглядов. По суровому виду офицера было понятно, что он не шутит. И во избежание дальнейших осложнений мы решили немедленно покинуть зону.

- Насколько я понимаю, не пускали только израильтян? А что же остальные?

- Мы заранее договорились, что если возникнут осложнения, группа не станет разделяться. Мы ведь уже приобрели кое-какой опыт за время путешествия. Нам, израильтянам, не так просто было добиться разрешения на въезд в нашу страну участников экспедиции из арабских стран. С другой стороны, мы единственные не смогли принять участие во второй предварительной встрече участников похода, которая состоялась в Рамалле – собственная армия не пустила (!) из соображений безопасности (в то время к власти уже пришел ХАМАС). При прохождении египетских границ все бюрократические проблемы удавалось решать благодаря Латифу Ихъе, который чувствовал себя здесь как рыба в воде – знал, кому из пограничников какой «бакшиш» надо дать, чтобы ускорить процесс. У нас ведь была с собой куча оборудования, компьютеры, спутниковые телефоны – все это вызывало у пограничников подозрения.

- Какое настроение было в группе после того, как вас не пустили в Ливию, где вы планировали провести целую неделю и высадить дерево мира вблизи резиденции Кадафи?

- Это было для всех большой травмой. Если при виде пограничной зоны Ливии мы испытали настоящую эйфорию – обнимались, пели, смеялись, отпускали шутки, а мне после безуспешных попыток вдруг удалось поймать по радио израильскую волну, в чем я увидел в этом добрый знак, - то теперь в нашем стане царило гробовое молчание. Настроение у всех было подавленное. К тому же мы не знали, что нам теперь делать с нашим «Оливером». Часть группы предложила везти его обратно, в Иерусалим, и высадить там. Но все осложнялось тем, что нам бы уже не удалось во второй раз получить въездную визу для представителей арабских стран. И тогда я предложил альтернативный вариант – продолжить путешествие по Египту и высадить «Оливера» в Санта-Катарине, где находится гора Синай и куда прибывают верующие со всех стран мире.

- Кто его там поливает?

- Мы нашли бедуина, который с радостью согласился ухаживать за деревом мира. Думаю, что я соберусь как-нибудь и поеду в Санта-Катарину - навестить «Оливера», проделавшего с нами путь в пять тысяч километров.

- А что происходило потом, во второй части путешествия, когда вы повернули назад?

- Через два дня нас оставил Ихъя. А вскоре от группы откололся и Латиф, что было воспринято всеми как настоящее предательство. Ему даже никто не пожелал доброго пути – никто, кроме Мухаммада. Латиф, правда, сказал, что встретит нас в Каире, но никто ему не поверил. Но самое, удивительное – он-таки сдержал слово и встретил нас в Каире. Группа бурно радовалась его появлению, и никто не вспоминал прежних обид. Потом кто-то из ребят спросил Латифа: «А чего ты вдруг решил вернуться?» - «Ради мира», - ответил он. Потом, через пару дней, когда Латифа начала угнетать жара и бытовые неудобства, он жутко занервничал и спровоцировал конфликт с одним из американцев, едва не завершившийся дракой, которую нам удалось общими усилиями прекратить. Враги, готовые еще минуту назад броситься друг на друга, обнялись на наших глазах, и Латиф снова произнес эту фразу: «Ради мира».

- Было что-то еще, что осложняло вам жизнь, помимо разности взглядов и проблемы на границе?

- Да. Бытовые неудобства. Пойми, ведь речь не идет о комфортном путешествии. Для меня и Евгения, людей, прошедших армию, походная жизнь привычна. Но другие попали в подобные обстоятельства впервые, и им было очень нелегко выживать без ежедневного душа, кондиционера и на скудном походном меню. Ночи в пустыне холодные, днем потеешь от жары. Вот женщины, те очень следили за собой и выглядели всегда так, словно они находятся в центре большого города, а не в пустыне. Я дома позволяю себе иной раз отпустить щетину, однако, в условиях экспедиции не расслаблялся и брился каждый день. Среди нас были и такие, кто запустил себя, но мы не стеснялись им об этом сказать: тяжело весь день ехать в закрытой машине, если от соседа несет потом.

- Какие тенденции преоблдадали в вашем лагере – индивидуалистские или коллективистские?

- Было то и другое. Например, Латиф при любой возможности уходил спать в ближайшую гостиницу, появляясь в лагере к утру, за что его все осуждали. Галит и Неде, которые оказались вегетарианками, всякий раз приходилось следить, чтобы дежурные повара оставили для них порции риса без добавки мясных консервов. Я взял на себя роль добровольного гида, рассказывая об истории мест, через которые мы проезжали (специально собирал к поездке материал). Что примечательно, с первого же дня внутри нашей делегации сформировалась отдельная группа, образованная израильтянами и арабами. Мы ведь во многом похожи – тот же темперамент, эмоции, бьющие через край, открытость. Не сговариваясь, тут же бросились сообща устанавливать палатки – и таким образом оказались по соседству и больше общались. А американцы и Евгений поначалу держались особняком. Это уже потом все стали как одна семья.

- Какие претензии предъявляли участники похода друг к другу во время споров?

- Я помню, как Даниэль Шеридан (американский пожарный) с болью говорил о трех тысячах погибших при крушении «близнецов», а Латиф тут же пошел в контратаку, заявив, что никто не дал права американцам вторгаться в Ирак и убивать 100 000 граждан. Было интересно наблюдать за тем, как по-разному люди воспринимают одну и ту же ситуацию. Например, Евгений был искренне убежден в том, что силы коалиции освободили народ Ирака от Саддама Хусейна, в то время, как Латиф обвинял их в разрушении страны, где он родился и откуда вынужден был бежать.

- Какие уроки ты извлек для себя из этого похода?

- После того, как нас не пустили в Ливию, я ощутил, насколько политикам все же трудно достичь реального мира, недекларативного. Простым людям, в отличие от них, договариваться значительно легче. Я понял так же, что все мы, несмотря на разницу во взглядах, в общем-то одинаково страдаем и хотим одного и того же. Самый счастливый момент из всей поездки произошел на горе Синай, куда мы поднялись до наступления рассвета и встретили солнце. Спустившись, мы посадили дерево мира и вдруг ощутили, что с нами происходит что-то очень хорошее, все споры и разногласия остались позади, мы едины, и это был момент истины. Потом все стали разъезжаться. Первыми сели в такси Латиф и Мухамад, и я вдруг понял, что навряд ли увижу их когда-либо в своей жизни, и неожиданно для себя ощутил боль. Этим людям я доверил историю, которую много лет держал внутри себя, и испытал в тот момент облегчение от того, что избавился от страшной ноши… Всем участникам похода я подарил пластиковые браслеты из двух неразъемных половинок – черной и белой, на которых написано «стенд ап, спик ап» («встань и говори»), и каждый увезет их теперь в свою страну и вернется к привычным заботам. Американский полковник будет по-прежнему помогать жертвам цунами; пожарный продолжит собирать пожертвования для своих коллег из Южной Америки; Неда снимет еще один фильм о положении молодежи в Иране; а Мухамаду, возможно, повезет, и он найдет, наконец, применение своему высшему образованию и сможет отказаться от случайных работ. Мы не были в этой поездке представителями других стран. Мы представляли самих себя. И если теперь, после пройденного пути, мы вернулись немного другими, то, может быть, дорога к миру, о которой когда-то говорил Дорон, стала чуть короче.

- Но если случится так, что тебе придется оставить «боинг» и вернуться за штурвал «фантома», что будет тогда? – спрашиваю я напоследок Гиля.

- Я способен отделять эти вещи. Я гражданин Израиля и должен защищать свое государство. Главное – избежать ошибок и приложить максимум усилий для того, чтобы не случилось войны. Военное разрешение конфликта тянет нас назад, тут нет никакого продвижения. А мы должны смотреть вперед и сделать все возможное, чтобы избежать очередной бойни. Я всегда был оптимистом, может быть, именно это и помогло мне выжить в плену, но теперь я твердо усвоил еще одну важную вещь: ни один нормальный человек в мире не желает войны. Все хотят одного и того же – мира и покоя.