Меняется осень на зиму

Старый доктор Спенсер закончил все свои дела к полудню, как в любой другой из своих до ужаса долгих дней. Он решительно никуда не спешил, но по привычке все куда-то торопился и путался в полах своего бессмертного халата, бился в нем как муха в паутине.
Миссис Спенсер давно уже покинула этот лучший из миров, а Дэвид Спенсер-младший женился и перебрался в родительский дом, в родительскую гостиную, кухню и спальню, оставив отцу свои холостяцкие апартаменты на окраине Александрии. Исчерпав на этом весь запас сыновней заботы, он решительно вычеркнул из памяти этот адрес, припоминая изредка лишь телефонный номер, что вполне устраивало обоих.
Глаза доктора, перед которыми большую часть жизни стоял сонм окровавленных, полумертвых людей, едва переживших очередную войну, стали холодными и острыми, как стальной хирургический инструмент. Он не любил политику, ток-шоу и соседских кошек. Он всегда вставал с постели в шесть утра и ложился обратно в десять вечера. Когда доктора не было дома более получаса, что случалось весьма и весьма нечасто, благо магазин находился в нескольких метрах от подъезда, соседи знали – он на почте или в банке. Он не ходил в театр, не посещал музеев, киносеансы проходили без его присутствия. Дети не любили его за медицинские советы, которыми он, хоть и неохотно, но снабжал их матерей, и здесь он отвечал им взаимностью.
Зная его неуживчивый характер, соседи редко беспокоили его, поэтому доктор Спенсер удивился, когда в дверь нерешительно постучала одна из соседок, чье бледное лицо и худое тело неприятно напоминали ему Иисуса, тысячекратно распятого на стене католического собора, в которого не верил он, и который не верил ему. Он знал, что она живет без мужа одна с двенадцатилетним сыном, больным гемофилией, и зарабатывает на жизнь в основном редакцией научных статей, которые высылают ей на дом новые Эйнштейны и Менделеевы.
Приоткрыв дверь, он увидел, как она смущенно сцепляет пальцы, видимо уже сейчас считая, что зря пришла сюда. Он открыл дверь пошире и отступил вглубь коридора, приглашая ее войти. Нерешительно оглядевшись, она вошла, будто нырнула в глубокий омут, и, застыв у порога, заговорила, так тихо, что, не смотря на царившую в его прихожей тишину, он с трудом слышал ее.

- Здравствуйте, доктор Спенсер. Простите меня за то, что я вас побеспокоила, но… Мне так неудобно просить вас… – она совсем замолчала.
- Ну же, говорите как есть, – решительно подтолкнул он ее.
- Вы не могли бы посидеть с Джонни? Совсем недолго, не больше часа. Дело в том, что мне нужно срочно в редакцию, а мама отправилась в Чарльстон навестить папину могилу.
- А что же… – начал было доктор, но она его перебила.
- А миссис Филипс не будет в городе до пятницы. Я вас очень прошу, доктор Спенсер, мне больше некого просить.

Он нахмурил брови и окинул ее взглядом с головы до ног. В тусклом свете коридорной лампы она казалась похожей на ребенка, взвалившего на плечи заботы всего мира.

- Хорошо, – вдруг сказал он, – я буду у вас через пять минут.
- Спасибо, доктор Спенсер, не знаю, как вас благодарить. Я… – начала было она, но на этот раз он перебил ее.
- Пять минут.

Стоя у порога соседской квартиры, он не знал, что делает здесь. Он мог отказать, но не сделал этого, ноги будто сами принесли его сюда. Доктор прикрыл глаза, и перед ним снова возникло белое крыльцо, усыпанное оранжевыми листьями персикового дерева, под которым еще недавно качалась на качелях его младшая сестра. На качелях никого не было. Болезнь Вилленбранда, та же гемофилия… Он не успел поднести руку к звонку, а она уже открыла и без слов крепко сжав его руку, пропустила в квартиру. Скромная обстановка компенсировалась необычайным уютом, выдававшим сразу присутствие в доме неугомонных женских рук. Она сунула ему в руку записку с телефоном, по которому ее можно будет найти, и, показав расположение кухни и ванной, практически выбежала за порог.
Несколько минут простояв в нерешительности перед дверью Джонни, доктор Спенсер толкнул ее и вошел в комнату. Тот лежал на постели, глядя, как за окном теплое солнце индейского лета окрашивает облака золотисто-желтым. На звук открывающейся двери он никак не отреагировал и вместо приветствия, сразу перейдя на ты, спросил, не поворачивая головы:

- Ты был сегодня на улице?

Доктор Спенсер, к которому на ты никто не обращался уже слишком давно, чтобы считать это обычным делом, слегка опешил, но ответил честно.

- Нет, не был.
- А почему? – снова спросил мальчик, так и не повернувшись к старику.
- Мне сегодня никуда не нужно было идти, – снова честно ответил доктор.

Джонни сел в кровати и уставился на него, прожигая пристальным взглядом. Только сейчас доктор хорошо рассмотрел его: бескровное лицо с заострившимися чертами, коричневые губы, серые глаза, казавшиеся огромными на его крохотном лице. Болезнь прогрессировала слишком быстро, тающие силы детского тела не успевали с ней справляться. Врач на время пересилил в нем все другое.

- Разве нельзя было выйти на улицу просто так, безо всякого дела? – непонимающие и даже как-то обиженно спросил, наконец, Джонни.
- Зачем куда-то идти, раз нет никакого дела? – столь же непонимающе ответил вопросом на вопрос доктор Спенсер.
- Ты хотел бы снова стать молодым? – вдруг сменил тему мальчик.
- Зачем? – почему-то вырвалось у старика, будто эхо предыдущей фразы.
- Потому что если бы ты был молод, ты бы знал, что делать, просто так выходя на улицу. Ты бы не сидел один в пустой квартире, – говорил Джонни, продолжая упорно звать доктора на ты, хотя и не был при этом невежлив.
- Даже если бы я хотел стать молодым, я понимаю, что это невозможно.
- Это другое дело. Если хочешь что-то получить, всегда можно этого добиться, – парировал мальчик.
- Так что же я бы делал на улице, если был бы молод и вышел из дому без дела? – спросил доктор, глядя сквозь ребенка на окно, где солнце продолжало свой утренний марафон, стоя в зените как на пьедестале почета.
- Ты бы шел по улице и разглядывал прохожих, загребая ногами сухие разноцветные листья. Ты насвистывал бы песенки и улыбался хорошеньким девушкам. Ты ел бы мороженое и зашел бы в кино. Вот что бы ты делал.

Перед глазами доктора проплыли какие-то давно забытые картины: осенние листья, теплые женские ладони, запах карамели и сигарет с ментолом. Встряхнувшись, он отогнал наваждение.

- И мне бы это не надоело? – спросил он.
- Никогда.
- Но ведь надоело же.
- Не надоело, просто ты перестал быть молодым, – продолжал не соглашаться с ним мальчик.
- И как же мне найти способ вернуть молодость?
- Это просто, нужно только очень захотеть и поменяться с кем-нибудь, – просветил доктора Спенсера Джонни.
- Как это поменяться? – не понял его доктор.
- В мире все уравновешено. Вот, например, в нашем подъезде живут двое одиноких стариков и двое одиноких старушек, у них есть одна черная кошка и одна белая, не считая трех серых. Если я съел сандвич с тунцом, я должен съесть кусок пирога на сладкое, а если кто-то хочет стать молодым, кто-то должен хотеть стать старым.
- Почему это кто-то должен захотеть состариться? Это нелогично и непонятно. В старости решительно нельзя увидеть ничего положительного, даже мороженого, – спорил с ним доктор Спенсер.
- У кого-то могут быть свои причины, – возражал Джонни. – Ну, так хотите вы снова стать молодым?
- Хочу, – вдруг неожиданно для себя сказал доктор. – Но мне не нужны кино и прогулки.
- А что вам нужно?
- Забота, даже опека. Ты не можешь понять.
- Я-то как раз и могу. Это ведь я хочу стать старым.
- Что?! – воскликнул старик, взмахнув руками.
- Да, я хочу стать старым вместо вас. Я отказываюсь от заботы и опеки и меняю все это на прогулки и кино.
- Ты предлагаешь нам поменяться местами? – усмехнулся доктор Спенсер, сразу же пожалев о своей откровенности.
- Да, предлагаю.
- Но с чего ты взял, что я захочу стать…
- Умирающим мальчишкой – это вы хотели сказать? Я понимаю, но у вас будет любовь, будет забота. Даже если вы скоро умрете, вы не умрете в одиночестве, – уверенно говорил мальчик, глядя доктору Спенсеру прямо в глаза.
- Откуда ты знаешь, чего я хочу?
- Вы слышали, наверно, что со мной обычно сидит миссис Филипс, если маме неожиданно нужно уйти. Если вы сами не заметили, то знайте, что очень нравитесь ей. Она говорила мне о вас, жалела. Я люблю ее, она одна всегда жалеет кого-то другого в моем присутствии. Из ее рассказов я и понял, что могу поменяться именно с вами.
- Но с чего ты взял, что это возможно, Джонни? – он ненароком назвал его по имени.
- Не знаю, как вышло такое, я просто решил, что смогу и все.
- Если бы это было так просто! О Джонни, я бы поменялся с тобой, но это невозможно, – почти кричал доктор Спенсер.
- Все возможно, – уверенно сказал мальчик.

Он протянул старику руку, и тот подошел к его постели и взял эту крохотную, почти невесомую детскую руку в свою. Доктор впервые за много лет почувствовал, как сильно устал от всего, что его окружало, устал от тишины и скуки иными словами. Он судорожно цеплялся за детскую руку, протянутую ему, как метафорические утопающие цепляются за метафорическую же соломинку. Он хотел стать молодым…

Когда через час мать Джонни вернулась домой, она застала сына и доктора Спенсера мирно беседующими. Она нежно склонилась над мальчиком, поправляя подушки, и горячо благодарила доктора, который показался ей каким-то воодушевленным, с горящими глазами уходил он из их дома.

Спустя некоторое время мама принесла Джонни обед, нежно растрепав его пшеничные волосы. Когда она бросила взгляд на окно, то заметила странную картину. Подойдя поближе и не отрывая взгляда, она воскликнула, обращаясь к Джонни:

- Смотри-ка, там доктор Спенсер. Он… Он танцует! И подбрасывает вверх сухие листья. Чудеса!