Человек с войны

Едва ли больше сотни жителей Земли могли визуально, не прибегая к вскрытию и психофизическим тестам, определить в этом молчаливом создании робота. Облик его был совершенно человеческим, и только лишь лицо его казалось безжизненным и недвижимым, как каменная маска музеев Африки, хоть и следовало из скупого отчета, что мимикой он обладает и при том превосходно полной. Человеческой была и одежда – военная форма, в которую был облачен робот. Он и стоял совершенно по военному – в постойке «смирно».

В кабинет друг за другом вошли полковник Теннеси и его личный секретарь, сержант Линдеман, оба в штатском.

- Что же, это оно? – едва ли не брезгливо произнес Теннеси, обращаясь к секретарю, ткнув пальцем в сторону застывшего в углу робота.
- Да, сэр, это он, тот робот, – ответил ему немец, принявшийся было скрупулезно раскладывать бумаги.
- Ну-ну, – хмыкнул Теннеси, забравшись в кресло.

«Оно» оставалось неподвижным и бесстрастным.

- Почему ты молчишь? – обратился к роботу полковник.

Продолжая глядеть в пустоту, и не двигаясь, тот ответил:

- К роботу не обращались, сэр.

Вполне удовлетворенный таким ответом, Теннеси снова хмыкнул и продолжил подходить издалека.

- Сядешь? – едва ли не ехидно спросил он.
- Если прикажете, сэр, – был ответ.
- Я приказываю тебе сесть.

Тот повиновался. Стул, вопреки мрачному опасению сержанта, при этом остался цел.

- Сэр, если вам трудно говорить по-английски, робот может говорить на любом языке мира.

Линдеман мысленно присвистнул: «Надо же, даже железная голова сообразила, что этот самодовольный пижон только строит из себя американца!». Сам же полковник побагровел, отчего его лицо немыслимо удлинилось, неприятно слившись с галстуком по цвету.

- Продолжай. И по-английски! – рявкнул он.

Но робот молчал.

- Снова молчим?
- Роботу не задали вопроса, сэр.
- Что ты заладил: «Робот, робот…», не можешь сказать по-человечески «Мне не задали вопроса»?! – полковник не чувствовал, что в вопросе уже заключался ответ.
- Робот не может употреблять личные местоимения относительно робота.
- Он не может говорить «я», сэр, – перевел Линдеман, видя, что полковник снова сливается с галстуком.
- И это никак нельзя исправить? – Теннеси обращался к секретарю, но ответил робот.
- Вы можете приказать роботу, сэр.
- Я приказываю, говори «я».
- Да, сэр.
- Итак… Почему ты не был внесен в список имущества твоего хозяина, как бишь… да, сэра Ричарда Марли?
- Хозяин не считал меня вещью, сэр. Сэр Ричард говорил, что я его… компаньон.
- Компаньон?! – снова побагровел полковник. – И в чем же?
- Я был ассистентом доктора Марли.
- Что с твоей рукой? – смягчил тон Теннеси. – В отчете сказано, что она была оборудована электронным лазерным скальпелем и еще рядом хирургических инструментов.
- Так и было, сэр. Я был модифицирован после того, как во мне обнаружился талант хирурга. Но руку я потерял во время обстрела, она была очень сильно повреждена. Но если вы дадите мне несколько простых инструментов и возможность подключиться к электросети, я смогу произвести ремонт. Самостоятельно. Я не мог сделать этого раньше, так как уже четыре года обхожусь минимальным количеством энергии из портативного генератора, я слишком слаб для саморегенерации.
- Как ты оказался в действующей армии?
- Сэр Марли был военным хирургом, его призвали через несколько месяцев после начала военных действий. И я последовал за ним.
- И дальше?
Робот, казалось, едва ли не плакал.
- Сэр Марли погиб. Во время обстрела.
- А ты?
«Он пытался загородить его собой, но лишь повредил руку. А тот умер…», – подумал Линдеман.
- Я бежал. Оделся в форму одного из погибших солдат. И примкнул к полку майора Вильямса.
- Робот не может убить человека. Это знают даже дети и придурки. Как это стало возможным для тебя?
- Я был помощником доктора Марли и, поскольку любые мои действия могли причинить вред живому созданию, во мне отклонили эту опцию.
- Что за безответственность?!
- Могу вас уверить, сэр, что я никогда не причинял вреда солдатам нашей армии, я прекрасно осведомлен обо всех отличительных особенностях формы и камуфляжа обеих воюющих армий. Я даже был награжден несколькими медалями.
- На чье же имя? – хмыкнул Теннеси, на секунду оставляя гнев.
- На имя Мартина Марли, сэр, – спокойно, но несколько застенчиво отвечал робот.
- Вот как! Ты и имя себе придумал. Мартин!
- Не я, сэр. Я принадлежу к серии роботов MR-420. Нас часто называют так. Так называл меня и хозяин. А взять себе его фамилию было для меня честью.
- И что же мне прикажешь с тобой делать дальше? – язвительно и, тем не менее, устало пробормотал Теннеси.
- Сэр, возьмите меня к себе или в Штаб слугой, я домашний робот. Но могу быть и секретарем, в меня встроено все необходимое для выполнения поручений такого рода. Руку, как я уже сказал, починить мне будет несложно, так что не волнуйтесь, на моей работе это никак не отразится.
Робот замолчал, глядя на пол. Он снова казался бесстрастным.
Линдеман оторвал взгляд от бумаг и посмотрел на него с туманной грустью. Но тут же вернулся к отчету.

Молчание затянулось.
Робот тихо зашептал что-то, отчего создавалось впечатление, будто тот молится. Гнетущее впечатление.

- Мне нужно переговорить кое с кем относительно тебя, нельзя пороть горячку. Жди за дверью, – наконец, приговорил Теннеси.

Создание бесшумно двинулся к двери, продолжая глядеть в пол и бормотать что-то под нос.
Не дожидаясь, пока тот скроется из вида, Теннеси громко осведомился у секретаря:
- Что это он все время шепчет?
- «Я человек, вернувшийся с войны… Я просто человек, вернувшийся с войны…», – тихо напел Линдеман, глядя в сторону двери.
- Он еще и человеком себя считает?! – едва ли не притворно ужаснулся полковник.
- Нет, сэр, это такая песня. Ее часто поют солдаты. Кажется, она не очень нравится Командованию. Но роботы не умеют петь, поэтому он просто проговаривает слова.
- Ну уж нет, чтоб он еще здесь горланил запрещенные песни! Завтра же отвезите его на завод. А пока закрой плотнее дверь, чтобы я его не слышал.


Но прежде чем дверь навсегда отгородила от мира… робота?.. человека?.. какая разница для обреченного на смерть… они услышали его последние слова, обращенные в никуда…

Я голоден, слаб, не унять мое горе…
И как дальше жить,
Ведь сегодня я понял,
Что лучше б я умер на поле войны…