И новое завтра настанет

Тем, кто не видел консервную банку ценой не в один десяток миллиардов долларов, могу лишь посоветовать найти запись старта космического корабля, первенца в череде носящей гордое имя «Стремление», что на самом международном из всех языков звучит как «Эсперэйшн». По количеству стран-участниц и безрассудности с этим проектом могло поспорить разве что освоение Нового света: Россия применяла здесь умение обходить законы, на сей раз физические; Япония поставляла оборудование и роботов; Австралия строила космодром; Китай проектировал скафандры; США все это финансировали. Впрочем, если вы не пребываете благополучно в колыбели, вы наверняка обо всем этом знаете – видели ли в новостях или читали в учебниках. Лики отважных покорителей космоса до сих пор взирают на вас с маек, кепок, чашек, зажигалок и брелков, спорю даже на одной из ваших пижам можно найти их изображение, если конечно вы проживаете в западном полушарии и к вашей фамилии можно прибавить что-то вроде мистер, миссис или мисс. Их имена дали названия музеям, паркам, скверам и улицам, а также тысячам ресторанов, баров, закусочных, шашлычных, рюмочных и прочих забегаловок. Отправившихся к красной планете было шестеро – русский, японец, австралиец (не абориген, как вы могли бы подумать, нормальный потомок англичан), китаец и двое американцев (тоже не аборигены, конечно, нормальные английские потомки). Такое количество потомков британских подданных объяснялось как давней колониальной мощью Англии, так и тем, что США на правах кредитора выторговали для себя лишнего космонавта. Россия не спорила, руководитель полета, капитан Александр Васильев английским владел в совершенстве.

Кто знает, что манит человека в небо? Память о том, что однажды тот, будучи увлечен женщиной и фруктами, шагнул с небес на землю, растеряв в полете последнюю принадлежности выси? Прощальная записка бенедиктинца Оливера, больше 1000 лет назад прыгнувшего с крыши колокольни с самодельными крыльями, которая ему, по откровенному недосмотру небесной же канцелярии, не пригодилась? Небо ни есть земля, оно, условно говоря, от земли начинается, от асфальта, от грязной обочины. Даже уткнувшись лицом в эту асфальтовую серость и грязь, большей частью мы продолжаем оставаться в небе. Не тут то было, нам хочется выше, хочется прыгнуть выше головы. Космос – вот настоящее небо, далекое, таящее неизвестность, помноженную на вечность. Да, мгновения, текущие веками, вечности, уходящие за секунды мнятся нам принадлежностью великого чуда.

Кто знает, почему белому человеку легче назвать братом по разуму зеленоватого монстра, рожденного чьим-то, похоже, навеки уснувшим разумом, чем скажем, негра или эскимоса, с коими его родство кажется куда более логичным? Кто-то отрицает свое происхождение от обезьяны, кто-то не хочет быть божьим твореньем, но никто не спорит, что у свиньи и человека 70 % генов совпадают. Потому что тут гораздо проще – клеймящие обезьян, гены не признают также, а противоположные им друзья животных не отличаются особой притязательностью.

«Эсперэйшн» покинул Землю в поисках иного разума. Человеческого хватило на осознание факта, что ему в помощники требуется разум высший. Внутри корабля на долгое время были заперты разные люди. Разные цели были у них, разные желания. Сид Фаррелл, второй американский астронавт на корабле, попавший на борт можно сказать в последнюю минуту, грезил космосом, наверное, с самого рождения. Он был единственным, у кого и через несколько лет пути не убавилось энтузиазма. В перерывах, отрываясь от заполнения дневника, в который раз перечитывал он «Марсианские хроники» Рэя Брэдбери, с не угасавшим страхом и восхищением, пока капитан Васильев, в очередной раз увидев в его руках книгу, не сказал: «Оставь ее, не приведи Бог будет также». Фаррелла почему-то поразила даже не эта суеверность, а то, что капитан был знаком с текстом, на который теперь даже на родине автора мало находилось интересующихся. Тем не менее послушался, и смотрел на Васильева теперь по-другому, подолгу наблюдая. Ему хотелось узнать, что же читает капитан, знавший Брэдбери. Однажды, напросившись зачем-то к нему в каюту, Фаррелл сумел рассмотреть книжные полки. Книг было много, многие из них на английском, ведь вся подготовка происходила в США, перед стартом все они жили в тренировочном центе почти два года, везти что-то подобное из России было неудобно. Русских авторов, как ни удивительно, оказалось не так уж много – Тургенев, Гончаров и Бунин, о которых американец имел лишь смутное представление, большую часть библиотеки составляли иностранцы – Гете, Ремарк, Гарсия Лорка, Шоу, Хемингуэй, Твен и даже Даррелл. Пока Васильев вышел за чем-то из каюты, Сид взял с полки книгу Бунина и прочел несколько строк наугад, благо книга была в английском переводе. Он увлекся животрепещущим описанием и не заметил, как вернулся хозяин каюты. Васильев, взглянув на обложку, усмехнулся и предложил одолжить ее на время. Зажав книгу под мышкой, Фаррелл вышел, едва кивнув на прощанье капитану. В ту ночь ему снились чьи-то горячие губы, пахнувшие луговыми цветами, занесенные снегом офицеры в шинелях и дамы в кружевных платьях с зонтиками от солнца.

Корабль приземлился в намеченном районе, спустя рассчитанное время. Приземлился удачно, оборудование было сработано надежно. Астронавты-космонавты-тэйкунавты разбрелись по планете. Величественная красная пустыня встретила их холодно. Ветры, тысячелетиями гулявшие над спящим красным гигантом, не замедлили полета, не остановились, не принесли им весточки из дальнего мира. Люди не обиделись, воткнули в древнее тело множество флагов, установили оборудование, выпустили прогуляться роботов, не забывая при этом время от времени радостно вскрикивать и вспенивать ногами красную пыль, словно до сих пор не веря приземлению. Собирая всех вечером, чтобы двинуться на корабль, капитан Васильев заметил, что Фаррелл одиноко сидит на каком-то марсианском камне и с тоской глядит на пустынную землю. Он подошел к нему, давая возможность остальным членам экипажа еще немного поиграть в настоящих первопроходцев.

- Знаете, капитан, – сказал он, – мы думали, вот настанет завтра, и все изменится, все будет по-другому. Мы были не одиноки, пока лелеяли мечту о встрече с братьями. Мы готовы были смириться с тем, что их уже нет, но свято верили, что найдем там хоть какой-то след, оставленный ими. Мы жаждали, что они, такие мудрые и понимающие, оставили нам послание, рассказали нам о нашем общем доме, поделились тайнами. Нам хотелось верить, что они наблюдали за нами, знали о нашем существовании и также как и мы сейчас надеялись на встречу, – голос его задрожал, и Фаррелл замолчал.
- Не переживай. И новое завтра настанет, – только и смог ответить ему капитан.